Светлана Галанинская Служба понимания На филфаке ПСТГУ готовят богословов, филологов, представителей других гуманитарных профессий. Для Европы, где теология давно уже неотъемлемая часть общегуманитарного образования, это ситуация естественная. Но для России она пока еще скорее экзотическая. В нашей стране во времена СССР в отношении государства к гуманитариям всегда наблюдались приливы и отливы, эпохи "физиков" и эпохи "лириков", а уж о богословии и говорить не приходилось. Зачем сегодня государству нужны гуманитарии, да еще и верующие, какие задачи они призваны решить, порталу "Религаре" рассказывает декан филологического факультета, ПСТГУ, кандидат филологических наук, доцент Кафедры теории и истории языка, Федор Борисович Альбрехт
– Ваш университет носит имя патриарха Тихона. Святитель Тихон был первым, кто заговорил о получении духовного образования параллельно с общегуманитарным. Почему с этим возникла проблема?
– Строго говоря, так и было в тогдашних духовных учебных заведениях: их учебный план содержал много общегуманитарных дисциплин. Так есть и сейчас. Проблема в другом. В синодальный период Церковь в России была государственной структурой, и это государственное церковное образование патриарха Тихона не удовлетворяло, ибо многое в Церкви как в государственной структуре нуждалось в обновлении. Святителю Тихону довелось стать патриархом в тяжелое время. Он видел, как стремительно рушится то, что ещё недавно казалось незыблемым. Трагедия Церкви, на мой взгляд, в том, что она опоздала с реформами: и поновление церковнославянского языка, и восстановление патриаршества, и многие другие решения собора 1917-1918 гг. принесли бы, наверное, гораздо больше плодов, если бы всё это случилось хоть на десятилетие раньше. Митрополит Вениамин Федченков, который учился в Духовной академии Санкт-Петербурга в начале прошлого века, в своей книге "О вере, неверии и сомнении", с горечью вспоминает, что обучение в академии в те годы было проникнуто духом рационализма и позитивизма, мало кто горел верой. Не секрет, что тогда из семинарий часто выходили атеисты и революционеры. Поэтому Тихон и говорил о новом типе образования.
– Реализация его идеи запоздала: атеисты и революционеры сделали свое дело. Наверстать упущенное долгое время не было никакой возможности...
– Это понятно. Пришла советская власть и просто не позволила ничего делать.
– А в наше время осуществить идею патриарха Тихона – это реально? Может ли сегодня теологическое образование обойтись без гуманитарной платформы?
– Православный Свято-Тихоновский университет и пытается её осуществить. Насколько это удаётся – говорить пока рано, университету только 20 лет. А теология никогда не может обойтись без широкого гуманитарного образования. Хотя бы потому, что люди живут в разные эпохи, у них разная культура, а теологию вне культурно-исторического контекста, взятую просто как отвлечённое, умозрительное умствование о Боге, трудно себе представить.
– Библеистика должна учитывать это обстоятельство?
– Да. Книги Библии писались в разные, но совершенно определенные исторические периоды. И то, что для современников какой-нибудь ветхозаветной книги считалось само собой разумеющимся, для нас уже таковым не является. Или, например, общеизвестно, что богословская терминология – ипостась, сущность, единосущный, Богородица и т.п. – вырабатывалась на основе греческой философии: об этом знают специалисты, а люди, представляющие себе богословскую проблематику на уровне "Катехизиса" Филарета Московского, воспринимают упомянутую терминологию как некую данность.
– Получается, что теологии не обойтись и без языкознания?
– Совершенно верно. Я бы только уточнил – в том числе без языкознания. Ведь проблема перевода, например, не только лингвистическая, но и социальная, историческая. По этому поводу есть замечательная книга известного современного библеиста и филолога Андрея Сергеевича Десницкого "40 вопросов о Библии". В ней автор касается целого ряда проблем, связанных с переводом. Например, в Библии употреблена метафора о потоках воды живой, которые потекут из чрева верующих. Образ очень ёмок и значим для народов Палестины, где воды немного, но совершенно не понятен, для жителей тропической Африки, для которых ливни – обыденное дело. Как перевести это место для жителей Африки? Или как объяснить северным народам, которые пьют кровь оленей, запрет пить кровь животных, о котором упоминается в Библии?
Для них же это основной источник витаминов. Поэтому перевод никогда не прекращается.
– На Вашем факультете готовят филологов, что говорит о серьезном качестве образования в ПСТГУ в целом. Вроде бы это настраивает на оптимистический лад. Но в отношении государства к гуманитариям в целом всегда были свои приливы и отливы, эпохи "физиков" и "лириков". Зачем сегодня государству нужны гуманитарии, да еще и верующие? Какие задачи они призваны решить?
– Любому государству в любую эпоху нужны люди, которые умеют раздвигать культурные границы и толковать тексты разных культур, как и тексты разного времени. Гуманитарии нужны затем, чтобы мы либо не превратились в роботов с заданным функционалом, либо просто в дикарей. Без гуманитариев общество перестает понимать себя. Всегда нужно знать и понимать, кто мы, откуда и что оставили нам предыдущие поколения. Как говорил Сергей Сергеевич Аверинцев, филология – это служба понимания. Выпускники филфака ПСТГУ владеют конкретными языками и общей филологической методологией. Они могут применить ее по-разному – в том числе, чтобы давать современникам понимание библейских текстов, шире – уметь говорить о сложных богословских и общекультурных вопросах на доступном современникам языке, уметь связывать филологию с богословием, когда это необходимо.
– А филология без теологии – возможна? Ведь в Европе теология – неизбежный и полноправный элемент университетского образования.
– Задача филологии – исследовать и комментировать тексты, делая их понятными для непосвящённого читателя. Тексты бывают разные. Есть, например, долговые расписки или граффити на стенах, есть перечни документов и распоряжения начальства, и т.д. Всякий текст можно изучить. Ясно, что для изучения упомянутых типов текстов теология не нужна. И иногда даже филология – достаточно будет лингвистического анализа, если текст старый – историко-лингвистического. Но если мы говорим об эпосе, отражающем религиозное мировоззрение народа, о текстах художественной литературы, о священных для данного народа или группы народов текстов – здесь мы уже не можем обойтись без привлечения в наши комментарии широкого круга исторических, социальных, культурных и, конечно, религиоведческих данных. В частности, анализ текстов русской литературы 19 века будет неполным, если не включить в него – хотя бы в виде общекультурного фона – знания о христианстве, о Ветхом и Новом Завете. То же можно сказать и о европейской литературе: разве можно, например, понять произведения Данте Алигьери, Джона Мильтона, Генрика Ибсена и т.д., не зная, что такое христианство? А разрыв с изучением теологии, даже не столько теологии, сколько культуры, и привёл к тому, что у нас подчас "Ветхий Завет" переводят как "старое завещание", "христианские Таинства" как "христианские секреты (лично доводилось видеть, с французского), а фразу из произведения Лескова "Кирие элейсон" комментируют как "грек, знакомый Лескова".
– В чем уникальность выпускников вашего филфака?
– "По плодам их узнаете их". Прошло всего 20 лет. Каковы эти плоды, мы узнаем через некоторое время, но стратегическая задача ясна. Выпускник филфака ПСТГУ должен, помимо основной специальности – русской или зарубежной лингвистики и литературы – уметь доносить до аудитории христианскую, в частности, православную традицию, уметь объяснить, в чем конкретно христианство заключается, уметь говорить о нём, в т.ч. на разных языках.
– Ваши выпускники активно идут в школы и вузы?
– Достаточно активно. Не сказал бы, что валом, конечно... Кто-то находит себя в школе, кто-то – в стенах родного ПСТГУ, в том числе не только на филологическом, но и, например, на богословском факультете. Кто-то подаётся в науку, кто-то и "на страну далече". По-разному бывает...
– То есть, это не только кузница кадров для православных гимназий и вашего факультета?
– Конечно, нет. Кое-кто находит себя в светской школе. Кто-то – в церковных структурах или в церковной журналистике. Но даже если человек после филфака ПСТГУ устроится в сугубо светскую фирму переводчиком, он тоже сможет, если захочет, свидетельствовать о христианстве, о православии. Не в смысле – разглагольствовать об истине и активно обращать коллег по работе. Свидетельствовать можно – и нужно – прежде всего делами, отношением к коллегам, к своим обязанностям.
– Значит, мы никогда до конца не знаем, где миссионерство начинается и где заканчивается?
– Да, это гораздо шире, чем уроки библеистики. И гораздо труднее.
– Сегодня принято применять к вузовскому образованию принцип эффективности. Как измерить эффективность гуманитарных вузов?
– На мой взгляд, в каком-то смысле гуманитарное направление само виновато в том, что его объявляют неэффективным, поскольку это такая область, где грань между профанацией и реальным профессионализмом трудноуловима для неспециалиста. И в советскую эпоху, и сейчас было и есть много профанаций, когда вроде бы творилась наука, а под ее именем скрывалось махровое невежество или обыкновенный карьеризм. Все же помнят диссертации типа "Роль комсомольской организации такого-то района в сборе урожая 1972 года". Сколько таких "трудов" было? А взять педагогику с методикой? Сколько там схоластики, совершенно никому не нужной, наплодили? А литературоведение с лингвистикой? Что подумает здравый человек о филологах, когда увидит название сборника типа "Текст как женщина. Женщина как текст" (не шучу, был такой сборник) или статью "Речевой портрет собаки" в академическом издании (не шучу, сам видел и читал)? Отсюда понятна реакция Министерства образования: что вы тут такое делаете, зачем таких исследователей кормить, на что им деньги давать? Другое дело – как понимать эффективность. Сейчас есть вероятность выплеснуть с водой ребенка, потому что эффективность гуманитарного образования не измерить ни деньгами, ни немедленным успехом. Нельзя к культуре подходить с мерками товарно-денежных отношений, потому что ценность их совершенно другая. Эта ценность передачи культурной традиции, связи между поколениями. Какова, например, утилитарная ценность в картинах Шишкина, в музыке Рахманинова? А у меня складывается ощущение, что сейчас под эффективностью понимается именно утилитарность. Немедленный доход нужен. Но, как известно, скоро только кошки родятся. Сколько нужно трудов даже для того, чтобы запустить ракету? У меня родственники инженеры, и я знаю, что даже в технике, прежде чем один успешный проект осуществится, может быть много убыточных. Одну ракету неудачно запустили – и сколько денег в трубу вылетело? Так что эффективность эффективности рознь.
|
