Rambler's Top100

RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_1049.html


13 ноября 2002

Роман Жолудь

Религиозная журналистика: конфликт лежит в поле практики

Для начала хотелось бы обратить внимание на то, что сейчас называют религиозной журналистикой. Очевидно, что журналисты и СМИ вообще пишут (говорят, снимают) о религии неодинаково, на принципиально разных уровнях.

Уровень первый – это журналистика для массовой аудитории, связанная со всевозможными скандалами, разоблачениями или, наоборот, чудесами и открытиями. Пренебрегать этой разновидностью религиозной журналистики – как ни велик соблазн – нельзя. Именно с помощью этих медийных каналов массовая аудитория получает основную порцию информации о религии.

При этом говорить о том, что такой вид информации сейчас слабо востребован массовым обществом, на мой взгляд, преждевременно. Массы нынче интересуются религией, как интересовались всегда. Вспомните хотя бы известное "Küche – Kinder – Kirche" немецких домохозяек: церковь занимает место среди таких важных атрибутов счастливого быта, как кухня и дети. Другой вопрос – какие именно аспекты религиозной жизни привлекают массу, какие ожидания есть у нее и насколько она готова к восприятию той или иной информации.

Доказательствами интереса массового общества к религиозной проблематике могут служить и нередкие в наше время самостийные движения – то против визита Папы Римского, то против введения ИНН. Иногда возникает желание назвать эти явления маргинальными, но широта и популярность в народе не позволяет считать их таковыми. Либо это действительно массовое явление, либо большинство у нас – маргиналы. Что опять-таки не противоречит тезису о популярности религиозной тематики в аудитории массовых СМИ. Естественно, что ей никогда не догнать темы экономики, криминала, секса и политики по той простой причине, что религиозное чувство у человека не связано с удовлетворением первичных инстинктов. Хотелось бы обратить внимание на тот факт, что Церковь рассматривается массовой журналистикой как один из множества объектов ньюсмейкерства, ничем особым не выделяясь из общего ряда.

Досадуя о поверхностном интересе массовой аудитории к религиозной тематике, следует учитывать то, что это вполне типично и закономерно не только для указанной проблематики. Обывателю недоступна настоящая религия точно так же, как недоступна настоящая политика, экономика, шоу-бизнес и прочие, на первый взгляд, популярные тематические направления в массовых СМИ. То есть речь нужно вести не о выпадении религии из общего тематического ряда mass media, а, скорее, об особенностях подачи и восприятия информации в массовой журналистике в целом. Но это уже другая проблема.

Второй уровень, более серьезный, – это прежде всего аналитика, появляющаяся в так называемых качественных СМИ. Здесь в идеальной ситуации дается как бы объективный, внеконфессиональный взгляд на события, или хотя бы конфессиональная принадлежность не демонстрируется явно. С точки зрения такой журналистики, Церковь рассматривается, как правило, в качестве социально-политического образования.

К третьему уровню я бы отнес "религиозную журналистику изнутри", то есть журналистику конфессиональную. В этом случае освещаемые события рассматриваются через призму постулата о том, что Церковь – явление прежде всего мистическое.

Хотелось бы сразу оговориться: обозначенные здесь уровни ни в коем случае не указывают на качество журналистской деятельности. Конфессиональная пресса в некоторых своих крайних проявлениях ничем не лучше бульварной, а светские публикации, вроде бы претендующие на независимый, отстраненный взгляд, могут поражать своей одиозностью или ангажированностью.

Итак, когда мы говорим о взаимоотношениях Церкви и журналистики, следует всегда ясно представлять, о какой журналистике идет речь. Дискурсы трех описанных уровней очень сильно не совпадают: то, что во всех случаях речь идет вроде бы об одном и том же предмете, как раз и создает иллюзию монолитности. И большинство церковно-журналистских конфликтов возникает именно по той причине, что от того или иного уровня религиозной журналистики начинают требовать то, что он дать в принципе не может. Здесь необходим некий прагматизм: нужно четко понимать, что интересует в конкретном случае обе стороны.

Чтобы для светского журналиста религиозная составляющая не обладала "пугающей безысходностью", нужно опять-таки четко представлять себе, какое место отводится ей в мировоззрении аудитории. И эта проблема – практического плана. Наша страна слишком долго жила без этой составляющей, почему и в отношениях светского общества к Церкви существует громадное количество мифов, которые оборачиваются при столкновении с действительностью разочарованиями и непониманием. Церковь, в свою очередь, также не может установить нормальный контакт со СМИ, так как в течение многих лет находилась в полной изоляции от общества. И ей предстоит, несмотря на всю декларируемую готовность к диалогу, в течение длительного времени адаптироваться к современной медийной жизни, чтобы стать ее полноправной участницей.

Для этого Церкви нужно, в первую очередь, посмотреть внутрь себя и найти те, к сожалению, почти забытые механизмы, которые позволяли ей на протяжении многих веков поддерживать полноценную коммуникацию с массовой аудиторией. Любопытно, что в древности умели доносить до широких и необразованных слоев совсем не простые идеи. Об этом свидетельствует хотя бы знаменитая сентенция св. Григория Нисского относительно тринитарных споров IV века: "Все полно таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах, – улицы, рынки, площади, перекрестки; спросишь, сколько нужно заплатить оболов, – философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене хлеба, – отвечают: Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, – говорят: Сын произошел из ничего".

Для решения проблем взаимоотношений Церкви и журналистики обоим сторонам нужно избавиться от некоторых мифов, возникших относительно друг друга. Я бы назвал одним из самых опасных мнение о том, что "в православной традиции вербализация веры – это богословие святых отцов и учителей Церкви" (А. Морозов). Корни такого утверждения очевидны – в нашей культуре оно берет начало там же, где и древнерусское представление, что спастись можно только в монашестве. Между тем реальная традиция православия гораздо богаче – она дает массу иных способов вербализации веры. Это и чрезвычайно популярный и доступный жанр жития (который имеет несомненный публицистический потенциал), и проповеди апологетов, и фактически художественная литература (например, труды св. Тихона Задонского).

Богословие – отнюдь не единственный метод церковной коммуникации. Когда классически образованному святителю Василию Великому в своих тринитарных исследованиях понадобилось обратиться к такой же эрудированной и подготовленной аудитории, из-под его пера вышел именно богословский труд "О Святом Духе". Когда же с теми же идеями нужно было "идти в народ", святитель воспользовался уже иным методом и языком: "Чем разнятся от подобных рассуждений и ваши тонкости о Святом Духе, какие высказываете пред жалкими женщинами или пред близкими к ним евнухами?" ("Против савеллиан, Ария и аномеев"). Это уже явно не богословская аргументация. Поэтому чем раньше Церковь вернется к своим традициям массовой проповеди, чем скорее транспонирует их на новую почву, тем быстрее освоит современный медийный мир.

Второй миф, мешающий налаживанию полноценной коммуникации, вербализуется, как ни странно, устами либералов, отказывающих Церкви в месте в социально-политическом пространстве. "Никаких попыток использования церкви как института решения политических проблем... Церковь – любая церковь – должна навсегда стать местом интимного диалога человека с Богом. И ничем больше", – так озвучивает эту идею обозреватель уважаемой газеты (С. Новопрудский. Воцирковление. "Известия". 23.04.02). Однако уже из вузовского курса социологии можно сделать простой вывод, что если хотя бы два человека соотносят себя с одинаковыми убеждениями, "интимным" делом это быть никак не может. Тем более, когда речь идет о таком сильном, регламентирующем практически все стороны жизни явлении, как вера. Не мешало бы вспомнить и изначальную социальную направленность христианства ("Идите по всему миру..." – Мк 16:15).

Возможен ли серьезный разговор о религии в медийном мейнстриме? Вопрос трудный, но ясно, что однозначного ответа здесь быть не может. Дело не в том, что такое невозможно в принципе. Зачастую журналист – даже не ограниченный жестким дискурсом массовой прессы – сам не желает проникать в описываемую проблему. Какие жанровые запреты помешали, к примеру, "Новой газете" рассмотреть проблему "Ватикан–Москва" в полноценном широком контексте? Вместо этого – максимум эмоций, минимум информации и полное отсутствие владения проблемой: "Он (папа Римский) – замечательный дедушка. Он болен телом – и это видно. Он здоров духовно – и это видно куда больше... Почему же он не может приехать в Москву? Из-за амбиций российского патриарха Алексия II" (Ю. Щекочихин. Патриарх не выносит святых? Новая газета. 03.07.02). Вот так, не больше. И это не бульварная пресса, это издание, претендующее на аналитичность. Если в указанном примере и есть онтологический конфликт, то он не на уровне "журналистика–Церковь", а на уровне сознания автора.

Поэтому еще раз хочется подчеркнуть: проблема взаимоотношения религиозных структур с mass media лежит большей частью в поле практики. И чем скорее обе стороны начнут это поле культивировать, чем четче, конкретнее и прозрачнее они будут декларировать свои интересы, тем быстрее эта проблема будет решаться.

Об авторе: Роман Владимирович Жолудь – журналист, преподаватель факультета журналистики Воронежского госуниверситета, член Гильдии религиозной журналистики Медиасоюза.

РЕКЛАМА