Аркадий Малер Сквернословие от рационализма 16
декабря 2014 года в "Независимой газете" была опубликована статья журналиста
Николая Гульбинского "Ловушка для власти",
написанная под впечатлением от послания
Владимира Путина Федеральному собранию, где президент подчеркнул, какое важное
"цивилизационное и сакральное значение" имеют для России "Крым, древняя Корсунь,
Херсонес, Севастополь". Гульбинский видит в
словах Путина "обоснование" действиям российской власти в Крыму и
предостерегает её от обращения к религиозной мотивации: "На самом высоком уровне нам преподносят
утверждения, которые не имеют логического обоснования, и предлагают нам слепо
поверить в них", а "такого рода теологическая аргументация вообще неприменима к решению
внешнеполитических вопросов в современном мире". Я не знаю, во что
именно предлагает нам слепо поверить наша власть, но стоит заметить, что слова
Путина о сакральном значении Крыма никоим образом не оправдывали
состоявшееся воссоединение с этим
многострадальным регионом. Президент лишь констатировал то, как воспринимает
эту территорию сам русский народ по обе стороны Керченского пролива, в то время
как согласие Кремля принять Крым в состав РФ Путин как раз всегда объясняет
именно теми аргументами, которые требует от него автор – желанием "предотвратить
большую опасность, а именно: погружение Крыма в пучину экономического кризиса,
охватившего Украину, вооруженные конфликты на его территории, утрата базы
Черноморского флота и т.д." Если бы наша власть мотивировала свои
внешнеполитические действия какими-либо сакральными ценностями, то не только
сама страна, но весь мир, пожалуй, был бы совсем другим. Однако видеть в
обращении к религиозным мотивам какую-то "ловушку" для российской власти можно
только в том случае, если сама Россия понимается не как крупнейшая страна в
мире с тысячелетней историей и культурой, а как какая-то утилитарная
корпорация, чье существование можно полностью просчитать и исчерпать в
денежном эквиваленте. Если такая корпорация оказывается в финансовом кризисе,
то, вполне возможно, к ее руководству вполне применим призыв автора: "Чтобы выйти из нынешнего кризиса, нам нужно прежде всего отказаться от иррационализма, мистицизма и
сервильности и вернуть себе способность мыслить логически и независимо"... Каким образом
нынешний экономический кризис в России связан с каким-то "иррационализмом, мистицизмом и сервильностью",
Гульбинский никак не объясняет, но зато пускается в историческое рассуждение о
том, как хорошо, что западная цивилизация эпохи Нового времени отказалась от
религии и как плохо, что религиозное мышление возродилось в нашей стране: "Для европейской рациональной мысли, начиная со Спинозы и Декарта,
характерно отрицание возможности непосредственного вмешательства Бога в ход
земных дел и, как следствие, неверие в чудеса.
<...> Радикально изменился сам менталитет страны. Человечество затратило огромные усилия и принесло
неисчислимые жертвы для того, чтобы применительно к земным, в том числе
общественным делам научиться мыслить рационально, то есть на основе постижения
законов природы и общества, без мистики и ссылок на "провидение",
"сакральность" и "божественную
волю". <...> именно эта рациональная модель мышления и оказалась у нас разрушенной, причем в
кратчайшие исторические сроки. На ее месте оказалась какая-то иная модель, все
более обращающаяся к мистическим образам и представлениям". Ничего,
что Декарт был на треть века старше Спинозы и поэтому правильнее все-таки
перечислить их имена в обратном порядке, но дело не в этом, а
в том, что уже эти философы, наглядно свидетельствуют о том, что теологическая
позиция ни в коем случае не исключает рациональность как таковую – Декарт
выдвигал собственное доказательство бытия Божия, неотъемлемое для всей его
философии, а Спиноза без всяких доказательств просто постулировал существование
некоего Бога-Субстанции в качестве основы всей его системы. Вообще, сведение
сакрального к иррациональному – это миф, навязанный антихристианскими
публицистами эпохи т.н. Просвещения и лопающийся при первом же соприкосновении
с любой развитой религией, в особенности, с христианством, чье богословие
предполагает такую степень рациональной проработанности, до которой никогда не
хватало интеллектуальных сил этим публицистам. В этом отношении автор зря
ссылается на расхожую тертуллиановскую формулу "это несомненно, ибо невозможно"
в качестве основы любой веры, ведь именно эта установка Тертуллиана не
позволила ему постичь интеллектуальную высоту христианства и не случайно сам он
ушел из Церкви. Впрочем, я бы не хотел, чтобы эти замечания воспринимались как излишние
придирки к автору, в другом месте пишущему, что римский папа Григорий VII в XI
веке это "лицо, как известно,
непогрешимое, когда оно выступает с кафедры", в то время как католический
догмат о папской непогрешимости ex cathedra появился на восемьсот лет позже, только
в 1869 году. Но все-таки, хорошо бы разбираться в том, что критикуешь, тем
более, с претензией на "логичность и независимость". Между
тем, призыв к российскому обществу отказаться от "иррационализма, мистицизма и сервильности" предполагает, что всё это общество можно
представить как ту самую корпорацию, руководствующуюся исключительно рационалистическими
соображениями. Однако самое интересное, что подобные корпорации никогда не
достигали реального успеха просто потому, что любое сообщество живых людей в
долгосрочной перспективе всегда объединяется только такими мотивами, которые с
точки зрения иссушенного рационализма выглядят совершенно иррационально. Не
случайно крупнейшие экономические компании часто приобретают не только
характерную корпоративную культуру, но даже похожи на религиозные организации,
зачастую весьма сектантского типа. Если же говорить о целых странах и народах,
то они всегда и везде выживали и добивались реального исторического успеха
только потому, что ориентировались на какие-либо сверхценности откровенно
религиозного происхождения. И даже идеи самого "Просвещения" никогда бы не
одержали временную победу над религией, если бы не обрели квазирелигиозную
форму, требуя себе настоящего служения и жертв, о чем упоминает сам автор. Человек, не верующий в существование сверхценностей, не только никогда не
будет жертвовать собой во имя чего-либо общего, но даже не способен на
минимальную мобилизацию, и это хорошо понимали самые безбожные политики от
Наполеона до Сталина. Если же взять главный идеал наших либеральных
рационалистов, "великую Америку", то вряд ли возможно переоценить религиозный
фактор в историческом формировании и сегодняшнем состоянии этого государства.
Достаточно сказать, что до сих пор ни один декларативный атеист не может стать
президентом США, а богословские позиции там часто выносятся на уровень
политических баталий. И сколь бы рациональными и секулярными ни были жители
прибрежных американских мегаполисов, костяк этой страны все равно составляет
консервативный Юг, как это было во всех странах во все времена. И в сегодняшней
России власти реально не на кого больше опереться, чем на
православно-патриотическое ядро общества, которому не нужно объяснять, что не
стоит покидать страну или разрушать ее только потому, что она находится в
очередном кризисе, в то время как для утилитарно ориентированной части общества
самой такой ценности, как Россия, не существует. Поэтому настоящей,
катастрофической ловушкой для власти
будет отказ от религиозных основ русской государственности, как это уже было в
1917 году и почти повторилось в 1990-е годы. И именно поэтому Николай Гульбинский жестоко ошибается, когда
пишет – "не надо быть провидцем, чтобы понять, что
новой холодной войны Россия не выдержит.
Ее не выдержал даже СССР со своими огромными ресурсами, своими союзниками и,
что важнее всего, своей моделью жизни, привлекательной для многих стран и
народов". На самом деле всё ровно наоборот: СССР проиграл холодную войну по многим
причинам, но самая главная из них – это утопичность самого советского проекта,
призывающего людей к самоограничению и самопожертвованию при настойчивом утверждении
сугубо секулярного мировоззрения. Невозможно внушать человеку, что он произошел
от животного в результате эволюционной борьбы зоологических видов за выживание
и, при этом, требовать от него вести себя как образ Божий. Невозможно
одновременно подавлять тягу человека в супермаркет и тягу человека в Церковь.
Такая модель жизни не могла быть привлекательной ни для кого, кто о ней что-то
реально узнавал, и поэтому СССР был обречен. В противоположность советской системе, в сегодняшней России
граждане свободно исповедуют свою веру, а Православная Церковь открыто
развивается, и поэтому использовать христианский фактор для поражения нашей страны
в какой-либо войне совершенно невозможно. Не говоря уже о том, что именно
православие, как ни что другое, больше всего сплачивает русский народ перед
любыми внешними – и внутренними – вызовами. Определяющий фактор религии для роста национального самосознания – это не
вопрос веры, а вопрос знания, достаточно просто объективно посмотреть на
историю любого народа. И только совершенно "зоологическое" неприятие
христианства может позволить человеку игнорировать этот фактор яко не бывший.
Конечно, если для автора сам великий князь Владимир, основоположник всего
Русского мира, это лишь "сей персонаж", не стоящий особого внимания при
определении национальных ориентиров, то и само христианство для русской истории
не имеет особого значения. Но только как тогда можно претендовать на "логичное
и независимое мышление"? Именно такое мышление в высшей степени алогично, иррационально и абсолютно зависимо от
предрассудков, навязанных секулярной идеологией. Что же касается призыва к "отказу от
сервильности", то хорошо бы наши "логично и независимо мыслящие" граждане
отказывались от нее всегда, а не только тогда, когда у власти оказались их
политические оппоненты – ведь можно вспомнить, как сервильно они относились к
власти в 90-е годы и какой неподдельный сервилизм проявляют к мировой
финансовой олигархии, как только кто-то начинает ей сопротивляться. Но как бы то ни было, интересно выяснить,
какую позитивную альтернативу предлагает автор в противоположность "теологической
аргументации" государственной политики? После такой многословной проповеди
рационализма и свободы ожидаешь прочесть что-то содержательное и убедительное,
несколько даже опасаясь за то, что вдруг автор заронит зерно сомнения относительно
твоей мистической веры. Под конец Гульбинский говорит о
"предательстве интеллектуалов", вставших на охранительские позиции, как будто
интеллектуалы обязательно должны быть против существующего режима, и
многообещающе пишет – "Вот от этого и
хотелось бы предостеречь". "С этой
целью", по его собственным словам, он не находит ничего лучше, чем привести
в пример вымышленную сцену из романа Марка Алданова, про которого автор
зачем-то специально упоминает, что он был "масоном высокой степени посвящения".
Каким образом масонство высокой степени посвящения должно добавить авторитета
цитируемому писателю, совершенно непонятно, но еще более непонятно, как это
совмещается с призывом к рациональности? И если уж события жизни великого князя
Владимира не имеют никакого значения, то почему должны иметь значение поступки
каких-то придуманных персонажей? Стоит привести слова самого автора об этой
сцене: "В ней советский посол Кангаров без особых околичностей предлагает
французскому писателю Луи Этьенну Вермандуа направить телеграмму Сталину с
выражением поддержки его политики, давая понять, что в этом случае в СССР
издадут собрание его сочинений и выплатят ему огромный гонорар. Именно так и
поступали тогдашние виднейшие европейские интеллектуалы вроде Лиона
Фейхтвангера. Но Вермандуа решает иначе: "Он вдруг почувствовал бешенство. Ему
показалось, что в его лице нанесено оскорбление всей мысли, всей французской
мысли, всей человеческой мысли. Ему показалось даже, что тени Декарта, Паскаля,
Монтеня, Бетховена окружают его и ждут ответа..." Здесь имеет смысл заметить,
что за исключением уже упомянутого Декарта, Монтень и Паскаль меньше всего
имеют отношение к какому-либо рационализму и либерализму, а если их что-то
объединяет, то только признание ограниченных возможностей человеческого разума.
Но продолжим цитирование: "Вермандуа с
перекосившимся лицом тяжело встал с кресла. Он сказал только одно слово:
merde... – Только этим словом и можно вам ответить, прошипел Вермандуа,
вставая. К этому трудно что-либо добавить". Действительно, к этому трудно что-либо
добавить: столько пафосных фраз автор написал только для того, чтобы в конце
концов описать истерическую реакцию малоизвестного литературного героя, выраженную
только в одном нецензурном слове. И это вся позитивная альтернатива против
"теологической аргументации"? Да, именно так, и журналист Гульбинский только
утверждается в этом рациональном аргументе: "А тем, кто требует от нас чего-либо иного, будет правильно ответить
словами писателя Вермандуа". И где же здесь "логичное и независимое
мышление"? Где триумфальное опровержение всякого религиозного мистицизма? Лишь
несмешной анекдот и сквернословие, только и всего. Как писал Иосиф Бродский,
"обычно тот, кто плюет на Бога, плюет сначала на человека". Источник:
|
