Пинская генеральная конгрегация православного духовенства 1791 года как первый опыт враждебных действий Фанара в отношении Русской Православной Церкви

На фоне непростых взаимоотношений, сложившихся между Московским и Константинопольским патриархатами в связи с легализацией украинских раскольников и созданием Православной Церкви Украины, часто можно столкнуться с мнением, согласно которому напряжение между этими двумя Поместными Церквами начало нарастать после разрушения русской революцией симбиоза Русской Православной Церкви и российской государственности. Между тем это не совсем так, вернее, совсем не так. Как известно, отношения с Царьградом непросто складывались уже у святого равноапостольного великого князя Владимира – крестителя Руси. На протяжении последующих веков Вселенские патриархи, да и вообще представители Константинопольской иерархии неоднократно своим вмешательством в значительной степени осложняли положение Русского Православия. Достаточно вспомнить роль Константинополя в событиях разделения Русской Церкви на Московскую и Литовскую митрополии в 1458 году, действия патриарха Иеремии II (Траноса) в Киевской митрополии, невольно поспособствовавшие заключению Брестской церковной унии в 1595-1596 годах, неоднократно случавшееся негативное влияние греческих духовных лиц на решения поместных Соборов Русской Церкви. В этот перечень можно добавить то соображение, что православие в Речи Посполитой (на территории современных Украины, Белоруссии, Литвы, восточных воеводств Польши) в последней четверти XVII и в XVIII веке не было окончательно уничтожено лишь благодаря изъятию Киевской митрополии из состава Константинопольской патриархии и введению ее в 1686 году под омофор Московского патриарха.

Сложность церковных русско-греческих отношений начиная с середины XV века можно объяснить, с одной стороны, стремлением Царьграда сохранить и приумножить свой авторитет в православном мире в обстоятельствах выживания под турецким владычеством; с другой стороны, интересами и масштабом опиравшейся на духовный фундамент православия русской государственности, которая не могла развиваться и решать собственные исторические задачи, одновременно обременяя себя греческими церковноканоническими и национальными интересами. В целом проблемы в этих отношениях можно рассматривать как объективно возникавшие недоразумения, поскольку, как считается, они не носили враждебный характер. Кажется, что положение изменилось только в XX веке и в наши дни в связи с деятельностью патриарха Варфоломея. Однако, к сожалению, действия, осознанно направленные против Русской Церкви, Константинополь предпринимал и ранее. Свидетельством тому являются события Пинской генеральной конгрегации 1791 года, мало известные не только широкой публике, но даже любителям церковной истории, а в некоторых случаях – и профессиональным историкам.

Пинская генеральная конгрегация 1791 года – собрание представителей православного духовенства и мирян, находившихся в подданстве Речи Посполитой. Ее цели состояли в выработке новой организации церковной жизни православного населения Польско-Литовского государства. Инициатива созыва Конгрегации исходила от депутатов так называемого Четырехлетнего сейма (1788-1792 годов) и была поддержана королем Станиславом Августом Понятовским, назначившим из числа сановников своего королевства ответственных за реализацию этой задумки.

Чтобы разобраться в хитросплетениях событий, сопровождавших Пинскую конгрегацию, нужно обратить внимание на следующее. В середине XV века Русская Православная Церковь, представлявшая собой митрополию в составе Константинопольского патриархата, оказалась разделенной на автокефальную Московскую митрополию, в 1589 году получившую канонический статус патриархии, и Киевскую митрополию, объединявшую епархии в пределах Великого княжества Литовского (ВКЛ) и оставшуюся под властью Константинопольского патриарха. На троне ВКЛ с конца XIV века утвердилась династия католических правителей, что, несмотря на численное доминирование православного населения, обеспечило господство в стране католичества. В 1569 году ВкЛ соединилось с католическим Польским королевством в единое государственное образование – Речь Посполитую, в котором положение католичества еще более укрепилось. Это послужило нарастающему проникновению на западнорусские земли структур Католической Церкви и расширению влияния в западнорусском обществе римского духовенства. Завершением католической экспансии стало заключение в 1596 году между частью иерархии Киевской митрополии Константинопольского патриархата и Католической Церковью унии.

Церковная уния на землях Речи Посполитой, получившая название Брестская, поскольку во всеуслышание она была объявлена на церковном Соборе в г. Бресте, задумывалась ее идеологами со стороны Польско-Литовского государства и Римской курии как средство окончательно вытеснить православие из жизни предков современных украинцев и белорусов, единой католической верой скрепить их связь с поляками-католиками. Этим она должна была способствовать усилению и динамичному развитию Речи Посполитой, а также послужить инструментом для распространения католичества в Московской Руси и далее на Востоке Евразии1. Однако вопреки ожиданиям творцов Брестской унии она оказалась источником религиозных и общественно-политических конфликтов, не укрепила, а ослабила Речь Посполитую, создала массу проблем для католичества и не смогла достичь поставленных перед ней геополитических целей. Тем не менее на рубеже XVII – XVIII веков при деятельной поддержке польских властей и католического шляхетского общества Брестская церковная уния сумела закрепиться в обширных регионах Западной Руси, в первую очередь на современных белорусских землях и на Правобережной Украине.

Во второй половине XVII века по итогам русско-польской войны 1654-1667 годов Киев и обширные территории Левобережной Украины вошли в состав Московского царства. В 1686 году в результате усилий русской дипломатии Константинопольский патриархат вынужден был передать Киевскую митрополию под омофор Московского патриарха, что явилось ударом по интересам Константинополя, но восстановило утраченное в 1458 году каноническое единство Русской Церкви и поставило православное население Речи Посполитой под защиту Московского государства, в 1721 году превратившегося в Российскую империю. Благодаря защите со стороны России православие в Речи Посполитой не было окончательно уничтожено, но находилось в упадке. К началу XVIII века под властью польских королей сумела сохраниться единственная православная епархия – Мстиславская, иначе – Могилевская. Православные в Польше испытывали притеснения, и их число неуклонно сокращалось. Большими массами, зачастую насилием, их переводили в унию. К первому разделу Речи Посполитой в 1772 году православная Могилевская епархия состояла из 470 приходов с 550 000 верующих [26, s. 287]. Для сравнения, в это время уния в Речи Посполитой располагала восемью епархиями и 9452 приходами [27, s. 21]. Число униатов составляло не менее 8 000 000 человек.

После первого раздела Речи Посполитой в 1772 году Могилевская епархия была разрезана новой государственной границей. В пределах Польши осталось 340 православных приходов и 39 монастырей [26, s. 287] и их число сокращалось. К1791 году в православии оставались 254 прихода, 13 монастырей и 162 024 верующих [9, с. 234-235]. Церковная жизнь этой части Русской Церкви находилась в расстроенном состоянии. Положение осложнялось отсутствием православного епископа, поскольку Могилевская кафедра после 1772 года оказалась в границах Российской империи. Под давлением России в 1785 году король Станислав Август Понятовский вынужден был допустить исправление иерархической ситуации в православии на своей территории. После длительных напряженных переговоров между Петербургским и Варшавским дворами, несмотря на сильнейшее противодействие со стороны польского шляхетского общества, фанатизированного католическим духовенством, Святейший Синод Русской Православной Церкви получил право назначить в Речь Посполитую епископа. Им с титулом Переяславский и Бориспольский, коадъютор Киевской митрополии стал преосвященный Виктор (Садковский) [11, с. 329].

В 1788 году начал работу так называемый Четырехлетний сейм (1788-1792). Его усилия направлялись на укрепление государства через преодоление кризисных явлений во всех сферах жизни страны. Сейм проходил на фоне обеспокоенности польского общества возможностью антипольского восстания на Украине. Там имели место убийства шляхты, что навевало воспоминания об ужасах колиивщины – восстания запорожских казаков в середине XVIII века, сопровождавшегося поголовным истреблением польского населения. Суды над обвиняемыми в убийствах проходили в Луцке, Дубно, Кременце и Владимире Волынском. Они сопровождались жестокими казнями. Чтобы погасить разгоравшиеся страсти, король распорядился доставить в Варшаву всех арестованных по обвинению в антиправительственной деятельности, среди которых обнаружилось некоторое количество православных монахов и священников. Из депутатов сейма была сформирована следственная комиссия (в официальных документах она называлась "депутация") для проведения разбирательства по этому делу. Комиссия не нашла никаких доказательств подготовки восстания. В то же время ею было отмечено широкое распространение на западнорусских территориях "пропаганды" православия, и с удивлением для себя члены комиссии открыли тот факт, что православные церковные структуры Речи Посполитой канонически подчинялись Святейшему Синоду Русской Православной Церкви [28].

21 апреля 1789 года сеймовый маршал Казимир Сапега огласил Сейму донесения шпионов, в большом числе подосланных к епископу Виктору (Садковскому), в которых говорилось, что он и подчиненные ему священники подстрекают крестьян к бунту и тайно берут у них присягу на верность России. Возмущенные депутаты Сейма постановили арестовать владыку, а также нескольких членов его консистории и доставить в Варшаву для расследования их антигосударственной деятельности. Следствие развернуло масштабную работу по сбору материалов по делу, но не выявило доказательств вины Садковского и его сотрудников [21]. Тем не менее 29 марта 1790 года православному архиерею было выдвинуто обвинение в предательстве интересов страны [28, s. LXI-LXX], и он оставался в заключении сначала в Варшаве, а затем в Ченстоховском монастыре до 1792 года.

Одновременно с судом над преосвященным Виктором следственная комиссия в инициативном порядке начала разработку рекомендаций для новой правительственной политики в отношении остатков Православной Церкви в Польше. На закрытом заседании Сейма, состоявшемся 26-27 марта 1790 года, эти рекомендации, напечатанные отдельной брошюрой, были оглашены [24, s. 405].

В мае-июне 1790 года руководство Сейма было занято участием в тайных переговорах с прусским правительством. В повестке дня заседаний не ставились обычные законотворческие вопросы, что позволило депутатам обратить внимание на давно назревшие церковные проблемы [24, s. 383]. В первую очередь Сейм озаботился улучшением положения Католической Церкви как латинского, так и униатского обрядов. Главной заботой относительно униатов было возвышение униатской иерархии через введение в Сенат униатского митрополита Иасона (Смогоржевского). В этом депутаты Сейма видели наиболее эффективное средство для противодействия православию и улучшения религиозной ситуации в стране [24, s. 393-403]. Сейм обратил внимание и на дела Православной Церкви. Были рассмотрены и одобрены выработанные следственной комиссий рекомендации, касающиеся ее переустройства. Рекомендации опирались на мнение, согласно которому наибольшую опасность для Речи Посполитой представляла каноническая зависимость православного населения страны от чужеземного церковного управления – Святейшего Синода Русской Православной Церкви, поскольку через Синод Петербургский двор имел возможность влиять на настроение народных масс и общественные процессы на русских территориях Польши. Чтобы исправить положение, члены комиссии предложили переподчинить православную Могилевскую епархию Константинопольскому патриарху, обеспечить православному населению свободу вероисповедания и протекцию со стороны Польского государства [29, s. 83-85].

Сейм одобрил рекомендации следственной комиссии. 13 апреля 1791 года был издан "Универсал сеймовых маршалков", в котором всему населению Речи Посполитой сообщалось о предоставлении права православным иметь в Польше собственное Высшее церковное управление [30, s. 212; 3, с. 245-247]. Польской дипломатии было предложено войти в контакт с правительством Османской империи на предмет передачи православного населения Польши под омофор Константинопольского патриарха [25, s. 130]. Для выработки и оформления нового церковного устройства было решено провести собрание представителей православного духовенства и мирян с участием высокопоставленных католических духовных лиц и под контролем государственных сановников. Собрание под названием "конгрегация" поначалу предполагалось провести в Слуцке 9 февраля 1791 года, но затем его перенесли в Пинск с другой датой – 15 июня 1791 года [30, s. 212-213; 4, с. 173-174].

Уже летом 1790 года польский посол в Стамбуле Петр Потоцкий вступил в переговоры с министрами правительства султана Селима III, которые известили Константинопольского патриарха Неофита VII о пожеланиях польской стороны. Патриарх благосклонно откликнулся на предложение взять под свой омофор православных Речи Посполитой и обратился к православному духовенству Польши с посланием, в котором запрещал священникам присягать на верность России и призывал их быть лояльными королю и польскому государству. Послание патриарха в виде отпечатанной листовки польское правительство распространило среди православного населения в ноябре 1790 года.

15 июня 1791 года после длительных и сложных организационных мероприятий, проведенных польскими властями, в Пинске с одобрения короля открыла работу Пинская генеральная конгрегация. Православная общественность проявила заинтересованность в этом форуме. В заседаниях конгрегации приняли участие 25 делегатов от монашествующих, 22 представителя белого приходского духовенства и 56 светских лиц, из которых 19 были шляхтичами, посланными 17-ю православными братствами. Наблюдали за деятельностью этого церковного съезда уполномоченный королем комиссар Михаил Коханов-ский, многочисленные представители католического духовенства латинского и униатского обрядов и католической знати.

Правомочность новой организации Православной Церкви в Польско-Литовском государстве Пинская конгрегация обосновала тем, что нововведения совершаются в рамках канонического права и обычаев Восточной Церкви, сложившихся в эпоху Семи Вселенских Соборов. Одновременно подчеркивалась недопустимость зависимости национальной (то есть располагавшейся на территориях суверенного государства) Церкви от заграничного центра за исключением вопросов вероучения. Утверждалось, что поскольку православие на территориях, входивших в состав Речи Посполитой, пришло из Константинопольского патриархата, который многие столетия устанавливал и гарантировал канонический порядок церковной жизни православного населения, то необходимо, чтобы формируемая национальная церковная структура находилась под властью Константинопольского патриарха [23, s. 33-34]. Особо оговаривалась лояльность православного духовенства правительству Речи Посполитой и лично королю с утверждением, что в государстве соблюдаются права и привилегии православия [23, s. 35].

3 июля 1791 года Пинская конгрегация завершила свою работу оглашением принятых решений. Они касались всех сторон церковной жизни и состояли из 12 артикулов. В 1-м артикуле конгрегация постановила, что высшее управление Православной Церковью в Речи Посполитой будет осуществлять собирающийся раз в четыре года национальный Синод, состоящий из архиепископа (или митрополита) и трех епископов, канонически ни от кого не зависимых, а в догматических вопросах подчиненных Константинопольскому патриарху. Соответственно на территории страны учреждались четыре православные епархии. Во 2-м артикуле описывалось временное управление Церковью, которое должно было действовать до одобрения Сеймом решений конгрегации. 3-й артикул предписывал разделение учреждаемых епархий на деканаты или протопопии – в русской церковной терминологии благочиния, содержал положение о конгрегациях в деканатах и правила выборов протопопов – благочинных, а также структуру управления деканатами. 4-й артикул описывал новые правила организации и функционирования монастырей. 5-й касался епархиальных конгрегаций, в которых участие должны были принимать правящий архиерей, его наместники, настоятели епархиальных монастырей, протопопы, председатели церковных братств. 6-й артикул посвящался правилам созыва генеральной – общей для всей Православной Церкви в Польше – конгрегации, а также очерчивал ее полномочия. 7-й артикул вводил постоянно действующий орган управления – Высшую консисторию, которая была призвана реализовывать решения национального Синода, осуществлять руководство текущей жизнью Церкви. Здесь же говорилось о том, что церковное делопроизводство должно было вестись или двойным текстом – польским и русским, или только одним польским. В артикулах 8 и 9 оговаривалась организация и полномочия епархиальных консисторий. Артикулы с 10-го по 12-й вводили нормы управления церковным имуществом и имениями монастырей, предписывали создание приходских школ и госпиталей (то есть богаделен). Также конгрегацией была разработана формула присяги, которую должно было приносить православное духовенство. От священников требовалось, чтобы они присягали не только на верность королю и Речи Посполитой, но и Конституции, выработанной Сеймом и введенной в действие 3 мая 1791 года [23, s. 33-104].

Избранный на Пинской конгрегации руководитель Высшей консистории игумен Бельского монастыря Савва (Пальмовский) сразу приступил к осуществлению принятых в Пинске решений [4, с. 177-183]. В ожидании официального подтверждения ранее выраженного согласия Константинопольского патриарха на новое устройство Церкви в Польше и принятия ее под свой омофор [4, с. 181] в богослужение вводилась особая форма поминания светских и церковных властей на ектениях, призванная обеспечить плавность и изобразить церковно-правовую легальность перемены канонической юрисдикции. Поэтому прежнее поминание императрицы Екатерины II опускалось, вместо нее поминались "Пресветлейший и Великодержавнейший король наш Станислав Август", "пресветлейшая Речь Посполитая". Из церковных властей поминались "святейшие четверопрестольные патриархи", "преосвященный Виктор" (имеется в виду находившийся в заключении глава православных в Польше) и "правительствующий Верховный Синод" [4, с. 180]. Особо знаменательно поминовение Синода с другой приставкой: не "Святейший", как было положено, а "Верховный". Очевидно, что такая маскировка была предпринята для успокоения польского католического общества.

Король Станислав Август одобрил решения Пинской конгрегации, не отреагировав на негативную реакцию Римского папы, видевшего в этом событии подрыв позиций католичества в Польше под влиянием новых философских течений, которые объявляли все религии равными, чтобы в итоге не было ни одной влиятельной религии [16, с. 248-249]. Против нового устройства Православной Церкви в Речи Посполитой выступили папский нунций Фердинандо Салюццо и униатские епископы, которые обратились к королю с протестами, поддержанными широкими кругами католической шляхты, стоящей за сохранение своих старинных свобод и привилегий, а также нерушимое господство в стране католичества. В свою очередь сторонники преобразования Польши в духе Конституции 3 мая 1791 года высказывали одобрение реформам в Церкви и требовали более терпимого отношения к православию. 22 мая 1792 года после жарких дискуссий Сейм утвердил выработанные Пинской конгрегацией постановления [30, s. 447].

Пинская конгрегация как попытка построить жизнь в Речи Посполитой на основании религиозной терпимости, а не католического фанатизма, оказалась запоздалой. Политическая обстановка в стране, все более погружавшейся в хаос, последовавшие вскоре второй (1793) и третий (1795) разделы Речи Посполитой прекратили существование этого государства. Сведения о продолжении активности польской дипломатии в Стамбуле по церковным делам отсутствуют. По-видимому, с этим связан тот факт, что официальное письменное согласие патриарха Неофита VII на принятие в свою юрисдикцию польской части Русской Церкви – Томос, получено не было. Вероятно, этот документ так и не был составлен.

Надо сказать, что окончательная точка в истории Пинской конгрегации была поставлена ранее второго раздела Речи Посполитой. В 1792 году в связи с победоносным завершением для Российской империи войны с Турцией сложились благоприятные политические обстоятельства для освобождения из заключения епископа Виктора (Садков-ского) [12, с. 46]. Выйдя из-под стражи, он вернулся к управлению своей паствой, известив об этом подчиненное духовенство [13, с. 414-420]. Владыка Виктор был с восторгом встречен священниками [10, с. 179], что позволило ему остановить приведение в жизнь принятых на Пинской конгрегации постановлений. От игумена Саввы (Пальмовского) как наиболее активного участника Пинской конгрегации и деятельного проводника польских государственных интересов владыка потребовал покинуть пределы своей епархии, что тот и сделал, перебравшись в Варшаву [4, с. 187]. В Варшаве в 1794 году во время восстания Тадеуша Костюшко Пальмовский играл видную роль в лагере повстанцев и духовно окормлял русских пленных. Поражение восстания окончательно прекратило его церковнообщественную деятельность [26, s. 291, 298]. По непроверенным данным, в конце жизни Пальмовский отказался от православия и перешел в унию [7].

Таким образом, Пинская генеральная конгрегация не оставила в истории следа, кроме небольшого количества документов. Оценки этого события могут быть разными, поэтому представляются уместными некоторые замечания.

Во-первых, надо признать, что Пинская конгрегация выработала стройное положение об управлении и функционировании Православной Церкви в Речи Посполитой, основанное на принципах православной соборности, правда, изрядно дополненной демократическими нормами, несшими в себе дух новой революционной эпохи. В то же время трудно говорить о жизнеспособности постановлений конгрегации, так как они не прошли проверку на практике.

Во-вторых, постановления Конгрегации вели к полному отрыву православного населения Речи Посполитой от полноты Русской Церкви не то чтобы без согласия, но даже без уведомления Матери-Церкви о происходящем, что являлось бесцеремонным нарушением канонического права.

В-третьих, работа Пинской конгрегации проходила без участия и согласия находившегося под стражей законного предстоятеля Церкви в Польше – преосвященного Виктора (Садковского). На ней не присутствовал ни один православный епископ, не было делегатов от других поместный Православных Церквей. Совокупность этих фактов заставляет признать Пинскую генеральную конгрегацию нелегитимным собранием, которое не имело права менять церковно-правовой статус Церкви в Польше.

В-четвертых, главной побудительной причиной проведения собрания православного духовенства и общественности со стороны польского правительства являлось желание пресечь зависимость православного религиозного меньшинства от расположенного во враждебном Российском государстве центра церковного управления, чтобы деятельность православного духовенства не противоречила, но способствовала правительственной политике Речи Посполитой. Проблема в том, что Константинопольский патриарх был подданным Османской империи, а следовательно, зависимость православного населения от чужеземного Высшего церковного управления не устранялась. Когда польские сановники требовали, чтобы учреждаемый национальный Синод был зависим от Константинопольского патриарха лишь в догматических вопросах, они, очевидно, либо слабо представляли себе функционирование православного канонического права, либо, что более вероятно, рассчитывали на удаленность и слабость Константинопольской патриархии, на которую надеялись найти эффективные рычаги давления. В итоге Пинская конгрегация устраняла зависимость православия в Польско-Литовском государстве от Высшего церковного управления Русской Православной Церкви, но вместо нее она вводила не столько другую каноническую зависимость, сколько в еще большей, чем прежде, степени усиливала зависимость православного населения от польских властей. О том, что веротерпимость в отношении православия в реформированной Конституцией 3 мая Речи Посполитой могла восторжествовать, говорить не приходится. В законе, ратифицировавшем постановления Пинской конгрегации, прямо говорилось о том, что православные не имеют права претендовать на возвращение отнятых у них католиками обоих обрядов храмов и имущества [30, s. 447]. Это означает, что польские власти планировали не допускать восстановления позиций Православной Церкви, стремились ограничить возможности ее развития.

Наконец, нужно особо выделить мнение, которое относительно Пинской конгрегации высказал профессор М.О. Коялович. Его, в отличие от многих других историков, не впечатлила демократичность внутрицерковного устройства, вводимого пинскими постановлениями. Коялович пишет: "...Конгрегация призывала к полноправию духовенство, дворянство, даже мещанство, но о народе она не говорила ни слова. Громады и ее представители -атаманы, сельские братства и их представители – ктиторы – слова, незнакомые пинскому положению. Положение это не только было призывом к разрыву религиозного и народного единения Западной России с Восточной, но и к разрыву последних остатков православной западнорусской интеллигенции с ее народом" [8, с. 337].

Зачастую современные историки подвергают сомнению значимость религиозного фактора во втором разделе Речи Посполитой. В частности, В. Аниперков полагает, что на Пинской конгрегации была учреждена автокефальная Православная Церковь в Польше, и это вместе с другими обстоятельствами сняло напряжение диссидентского вопроса2. Тем самым, согласно его мнению, влияние России на православное духовенство в Польше было ослаблено [1, с. 60]. С таким мнением трудно согласиться.

Первое – Пинская генеральная конгрегация не ввела автокефальное управление для Православной Церкви в Польше, о чем, в общем-то, речь и не велась, и не переменила ее юрисдикцию. Патриарх Неофит VII не прислал свое письменное согласие на принятие польских православных в состав Константинопольской патриархии, то есть постановления Пинской конгрегации официально не вступили в силу.

Второе – важны были не постановления сомнительного с церковно-правовой точки зрения съезда группы духовенства и мирян в затерянном среди полесских болот Пинске, а важно была положение епископа Виктора (Садковского) – законного, признанного во всем православном мире предстоятеля Церкви в Польше. Российские сановники, в отличие от польских, понимали, что с его освобождением из-под стражи окажутся канонически ничтожными все предпринятые без его участия и одобрения действия православных духовных лиц. Поэтому на Пинскую конгрегацию не последовало никакой официальной реакции со стороны российского правительства и Святейшего Синода.

Третье – Пинская конгрегация, устранявшая влияние Святейшего Синода Русской Православной Церкви на православное духовенство в Речи Посполитой, в действительности не ослабила действие религиозного фактора, влиявшего на политические события перед вторым разделом Польши. Наоборот, она усилила его, переведя проблему из межконфессиональной плоскости во внутрицерковную. На это указал С.М. Соловьев, отметив, что в результате Пинской конгрегации "дело пошло уже не о разделе Польши, а о соединении русских земель... Россия должна была поспешить политическим соединением предупредить разделение церковное" [16, с. 250]. То есть для России постановления Пинской конгрегации были неприемлемы по одной простой причине – они возвращали каноническое разделение Русской Церкви, с огромным трудом преодоленное в 1686 году. Пинская конгрегация наносила удар по процессу завершения собирания русских земель под скипетром российских монархов, которое предпринимала императрица Екатерина II. Причем удар наносился в самой чувствительной – духовной сфере. Действительно, сопротивление установлению русской власти после грядущего раздела Речи Пополитой со стороны польского католического общества и униатов было естественно и ожидаемо. А вот враждебное отношение к установлению русской власти со стороны православного населения, пусть и небольшого по численности, обесценивало значительную часть российских аргументов в пользу уничтожения польской государственности. С мнением С.М. Соловьева с некоторыми оговорками согласен П.В. Стегний, который пишет, что "со времени создания Пинской конгрегации польский вопрос вошел в жесткий идейно-религиозный контекст, в значительной мере сузивший свободу действий Екатерины" [17, с. 253-254]. Иными словами, деятельность Пинской конгрегации заставила императрицу Екатерину II активизировать воплощение ее антипольской программы.

Из сказанного следует, что Пинская конгрегация не ослабила, но усилила значение религиозного фактора в русско-польском противостоянии в начале 1790-х годов. Она затронула самые глубинные интересы российской государственности, создав угрозу возобновления канонического обособления Польской и Российской частей Русской Церкви.

Итак, Пинская генеральная конгрегация представляла собой весьма противоречивое предприятие, легитимность и успех которого с самого начала были сомнительны и которое создало внутрицерковное напряжение, заставившее Российскую империю усилить свои действия против Польши. На самом деле это была авантюра, суть которой заключалась в том, что польские правительственные круги инициировали среди православного населения сепаратистское по отношению к Русской Православной Церкви движение, а патриарх Неофит VII предпринял шаги для придания этому движению видимость канонической законности. Константинопольский предстоятель совершил грубое вмешательство в дела Русской Церкви, которое носило явно враждебный характер и в отношении Русского Православия, и в отношении Российского государства. Хронологически это был первый случай проявления откровенной враждебности Фанара к России и ее Церкви. Встает вопрос о личности патриарха Неофита VII и мотивах его действий.

Патриарх Неофит VII весьма противоречиво характеризуется в исторической литературе. Во многих исторических источниках личного происхождения и исследованиях, посвященных истории Константинопольской Церкви, его упрекают в стяжательстве и разного рода нарушениях, допущенных в церковном управлении. Кажется, что подтверждение справедливости такого взгляда содержится уже в том факте, что патриарший престол Неофит VII занимал два раза: в 1789-1794 и в 1798-1801 годах. Причем первый период его патриаршества закончился насильственным удалением от кафедры. В то же время профессор И.И. Соколов на основании разбора личных качеств и деятельности патриарха Неофита приходит к выводу о несправедливости подобных обвинений. Он относит их возникновение к интригам некоторых членов Синода Константинопольского патриархата и вмешательству представителей правящих кругов Османской империи. Выработка объективного взгляда в этом вопросе осложняется тем, что акты патриаршества Неофита VII не сохранились. Тем не менее даже скудные сведения о патриаршестве Неофита VII позволяют делать вывод о том, что это был один из лучших и деятельных предстоятелей Константинопольской Церкви второй половины XVIII века [15, с. 408-415].

Согласившись с высокой оценкой личности патриарха Неофита и его деятельности на благо Греческой Церкви, нужно признать, что в конце XVIII века в условиях, когда дряхлеющая Оттоманскя Порта еще продолжала держать под своей властью все православные страны, за исключением России, и обеспечивала доминирование в их церковных делах Константинопольского патриархата, действия патриарха Неофита в отношении польской части Русской Церкви не могли вызвать в православии угрозу раскола, с которым православный мир столкнулся в наши дни в связи с деятельностью патриарха Варфоломея. Речь могла идти лишь о возникновении напряжения между Константинопольской патриархией и Святейшим Синодом, за которыми стояли, соответственно, Османская и Российская империи. Действия патриарха Неофита скорее в еще большей степени обостряли русско-турецкие противоречия, которые и без того в это время вылились в войну, продолжавшуюся в 1787-1792 годах. Поэтому нельзя говорить о том, что, содействуя польским интересам против интересов России, патриарх Неофит сильно рисковал авторитетом Константинопольского патриархата в православном мире.

В отношении к Пинской конгрегации роль патриарха Неофита VII исторической наукой до сих пор однозначно не определена. С одной стороны, получив от польского правительства просьбу о содействии, которая напрямую затрагивала интересы Русской Церкви, он не поставил об этом в известность Святейший Синод, им не были проведены соответствующие консультации с предстоятелями других Поместных Православных Церквей, что являлось вопиющим нарушением церковного порядка. С другой стороны, в качестве оправдания патриарха можно выдвинуть то соображение, что в это время продолжалась русско-турецкая война и для Фанара было невозможно, даже смертельно опасно искать контакты с любыми официальными представителями России. Однако понимание общецерковных и политических последствий недружественных шагов в отношении Российской империи и Русской Церкви должно было бы заставить патриарха Неофита либо не спешить с ответом на польские инициативы, передаваемые ему министрами правительства Османской империи, либо совершить все так, чтобы не повредить мирным межцерковным отношениям. Кажется, что патриарх Неофит поступил именно так, когда он не прислал свое официальное согласие на принятие польских православных под свою власть. Однако существует недвусмысленное доказательство того, что он осознанно способствовал антироссийской политике польского государства и намеренно совершил враждебные в отношении канонического единства Русской Православной Церкви действия. Дело в том, что патриарх Неофит VII не только на словах благосклонно отнесся к идее проведения Пинской конгрегации, но и обратился к православному населению Польши с посланием, в котором одобрял созыв конгрегации, основной темой работы которой намечалось выведение части Русской Православной Церкви из-под власти Святейшего Синода и передачи ее под его омофор. Как уже упоминалось выше, это послание польское правительство распространяло перед Пинской конгрегацией. Из него ясно видны мотивы действия патриарха.

Надо сказать, что небольшой отрывок из послания патриарха Неофита VII к православному населению Речи Посполитой в русском переводе приводится В.А. Бедновым [6, с. 384]. Полный текст послания опубликован в сборнике документов польской дипломатической миссии в Стамбуле, изданной В. Валишевским в 1894 году. Из заголовка – "Перевод проекта увещевательного Пастырского Послания от Патриарха Константинопольского к Церкви-Дезунитов, предназначенного для публикации в Польше" – следует, что текст послания был составлен в патриархии на греческом языке, а польские дипломаты предложили проект его перевода на польский. Неизвестно, корректировался ли этот проект перед публикацией. До сих пор не удается обнаружить оригиналы листовок, распространявшихся в 1790 году. Положение осложняется тем, что греческий текст послания отсутствует, поскольку акты патриаршества Неофита VII не сохранились. Тем не менее можно допустить, что проект перевода был обнародован без изменений. Дело в том, что этот вариант послания в полной мере отвечал политическим устремлениям польской стороны. Каноническое и богословское обоснование поддержки патриархом польских интересов не должно было волновать польских дипломатов и политиков. Поэтому можно полагать, что мысли, которые высказаны в этом тексте, являются собственными мыслями патриарха.

В авторском переводе текст послания патриарха Неофита, изданный Валишевским, читается следующим образом.

"Перевод проекта увещевательного Пастырского Послания от Патриарха Константинопольского к Церкви-Дезунитов, предназначенного для публикации в Польше.

Всем правоверным и истинным Христианам, как духовным, так и светским, Его королевского величества и наияснейшей Речипосполитой Польской, так же Великого княжества Литовского подданным, которые придерживаются святых обрядов и исповедуют Евангельское учение согласно обычаям и вере нашей Восточной Церкви, общей Матери нашей, согласно с постановлениями и уставами Семи Вселенских Соборов, да пребудут с вами любовь, мир и милосердие Отца, Сына и Духа Святого, Бога единого по природе, почитаемого в Трех Лицах; Нам же – благословение и отпущение грехов.

Заповедь Спасителя нашего Иисуса Христа, данная в Святом Его Евангелии: Euntes in Mundum Universum praedicate Evangelium omni creaturae ["Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари" (Мк. 16: 15) – АР.], обязывающее Нас проповедовать слово Божие всем Христианам, веру Святой Восточной Церкви исповедующим, ибо (благодарение Богу) власть во Вселенской Церкви правом Синода сообщена Нам и доверена была.

По этой причине Вам, являющимся верными чадами Восточной Церкви, а также Его Величества короля Речипосполитой и Великого княжества Литовского подданными, советуем нерушимым содержать все то, что Евангельскими заповедями, преданиями святых Апостолов, и все то, что по вдохновению Духа Святого установлено было на Семи Вселенских Соборах, где ясно содержатся Символ веры нашей, семь Таинств святой Церкви нашей, постановления святых Апостолов и заповеди боговдохновенных святых Отцов наших. К этому всему, что выше сказано, нужно еще добавить обязательство любви к ближнему и послушания подданных своим королям и начальникам духовным, поставленным от Бога, согласно словам святых Апостолов: Obedite Ductoribus Vestris et obsecundate ["Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны" (Евр. 13: 17) – А.Р.], и в другом месте Omnis anima potestatibus supereminentibus subjecta esta in Domino Nostro Jesu Christo ["Всякая душа да будет покорна высшим властям в Господе нашем Иисусе Христе" (Неточная цитата из Рим. 13: 1) – А.Р.], равно как и в силу заповеди Спасителя нашего: Reddite ergo quae sunt Caesaris, Caesari, et quae sunt Dei, Deo ["Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу" (Мф. 22:19) – АР.].

С тревогой я принял известие, что ваши духовные начальники принесли присягу, в силу которой обязывались быть послушными чужому государству и исполняли такие распоряжения, которые преследовали явную цель подстрекательства народа к непослушанию и бунту против законной власти, к поднятию смятений в собственном отечестве, что тем более является тяжелым и значительным перед Богом проступком, что безбожие продвинулось даже до употребления во зло посредством гнусного фарисейства при поминании Его имени. Посему мы обязаны не ради угождения людям и не лицемерно, но в правде, искренности и без лукавства не только уставы нашей святой Церкви сохранять, но также вас остерегаю, чтобы вы души и тела ваши не пятнали, принося присягу чужим державам, которые ведут к непослушанию и бунту; злонамеренные присяги и обязательства должны быть отвергнуты. Если бы Ирод не был связан неосторожно данной клятвой, не приказал бы умертвить Пророка. А если бы Петр не прекратил отказываться и клясться, настаивая, что он не знает Человека, не был бы другом Божиим, но Бог отказался бы от него. Кроме того, существует старинное общепринятое церковное правило, обращенное к духовным лицам, которое определенно предписывает нам заниматься исключительно духовными делами и ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в политику, поскольку: nеtо potest duobus dominis servire, Deo et патопае ["Никто не может служить двум господам, Богу и мамоне" (Мф. 6,24) – АР.].

Все лица в духовном сане! Своими поступками вы обязаны служить примером правоверным Христианам нашим, учить и давать советы с усердием и постоянством как высшим, так и низшим, чтобы точно так же, как хвалу Богу воздаете, пребывали в послушании приказаниям его королевского величества и наияснейшей Речипосполитой Польской, за которых единственно, как за законную власть вашу, должны молиться Всемогущему Богу, а не за чужеземных монархов, как вы до этого делали, особо обращая на то внимание, чтобы вы, поступая иначе, не нарушили заповеди Святого Евангелия, постановлений Апостолов и святых Отцов, и наконец, наших предупреждений и напоминаний Пастырских и Синодальных, направленных на то, чтобы вы не стали ненавистны Богу и не заслужили наказание от власть предержащих. Светским людям! Если вы не проявите непослушания во всем этом, что от вас требует святая наша вера, искренняя подчиненность его королевскому величеству и Речипосполитой Польской, то не только получите от Бога венец славы, но и воспользуетесь милостью наияснейшей Речипосполитой, которая вам в государствах своих liberum exercitium [свободно действовать] нашей святой религии позволяет. Подобно, как Церковь наша Восточная употребляет (благодаренние Богу) во всей Оттоманской империи под славным, справедливым и могущественным управлением Селима III, а вы пользоваться будете существенными свободами в королевстве Польском, в том случае, если со своей стороны будете вести себя прилично; и напротив, действуя по наущению чужих держав, крайне вредных, подобных тем, которыми вы недавно руководствовались, подадите повод для сомнений в вашей верности и поставите себя под угрозу ужасных последствий.

Не перестаем молить Бога о спасении душ ваших и о здравии вашем; будьте же любимыми у Бога сынами! все то, что вам выше советуем делать и напоминаем, вместе с нашим Синодом архиепископов собратий наших; ибо он содержит и сохраняет истинное вероучение Восточной Церкви и ее власть, которую Богу угодно было поручить ей [то есть Церкви – А.Р.]. Пусть милость Господа и отеческое благословение наше будут всегда с вами, как духовными, так и светскими; в противном случае пусть справедливый Божий гнев, кара властей, утрата всех благ духовных, станут уделом всех духовных мятежников, и пусть познают они все страшные плоды справедливости как духовных, так и светских властей. Quod Deus avertat [Да не допустит этого Бог – А.Р.]" [25, s. 366-368].

Итак, в начале послания патриарх Неофит обосновывает правомочность своего обращения к пастве, относящейся к другой юрисдикции, тем, что он заповедью Спасителя обязан проповедовать всем христианам "ибо (благодарение Богу) власть во Вселенской Церкви правом Синода сообщена Нам [имеется в виду сам автор послания, его предшественники и преемники – А.Р.] и доверена была". Из этих слов недвусмысленно следует, что патриарх Неофит полагал власть Синода Константинопольского патриархата, а следовательно, и свою власть, распространяющейся на всю Вселенскую Церковь. Примечательно, что этот посыл повторяется в тексте дважды. В конце послания патриарх пишет: "напоминаем, вместе с Нашим Синодом архиепископов собратий наших; ибо он [то есть Синод – А.Р.] содержит и сохраняет истинное вероучение Восточной Церкви и ее власть, которую Богу угодно было поручить ей [то есть Церкви – АР.]". При этом к тем, кто мог бы проявить сомнение в законности универсальной власти Фанара над Вселенской Церковью, патриарх Неофит обращается с угрозами: "Пусть милость Господа и отеческое благословение Наше будут всегда с вами, как духовными, так и светскими; в противном случае пусть справедливый Божий гнев, кара властей, утрата всех благ духовных, станут уделом всех духовных мятежников, и пусть познают они все страшные плоды справедливости как духовных, так и светских властей".

Причину своего обращения к православному населению Речи Посполитой патриарх Неофит объясняет тревогой за судьбу верующих, которых их духовная власть, якобы, заставляет присягать иноземному государству, обрекая тем самым на преследования со стороны законных властей. Св. Синод РПЦ не упоминается, но ему, очевидно, косвенно бросается упрек в применении несовместимых с Евангельскими заповедями принципов руководства частью Русской Церкви, находящейся в пределах Польши. В целом эти слова обвиняют Св. Синод в том, что он в меньшей степени печется о духовном спасении паствы, а в большей степени заботится о продвижении правительственной политики России, заставляет православное духовенство в Речи Посполитой проявлять нелояльность властям.

Интересно видение патриархом пути исправления положения Православной Церкви во враждебном всему православному и русскому Польско-Литовском государстве. Неофит VII призывает православных быть преданными католической Польше и не тяготеть к единоверной России, называя ее чужеземной для них. Следование такому совету в стране, которая на протяжении всей своей истории стремилась уничтожить православие, без сомнения, вело к деградации православных церковных структур, сокращению православного населения, возвышению и торжеству Брестской церковной унии. Неизвестно, был ли настолько глубоко погружен в польские проблемы патриарх Неофит VII, чтобы понимать это. Но для убеждения православных Речи Посполитой в правильности своего видения он приводит в пример положение Церкви в Османской империи. В ней Церковь, по его мнению, процветает под властью султанов. Патриарх пишет, что православие в Польше действует свободно, "подобно, как Церковь наша Восточная употребляет (благодарение Богу) во всей Оттоманской империи под славным, справедливым и могущественным управлением Селима III". "А вы, – продолжает патриарх, – пользоваться будете существенными свободами в королевстве Польском в том случае, если со своей стороны будете вести себя прилично; и напротив, действуя по наущению чужих держав, крайне вредных, подобных тем, которыми вы недавно руководствовались, подадите повод для сомнений в вашей верности и поставите себя под угрозу ужасных последствий".

Итак, из цитированного послания к православному населению Речи Посполитой следует, что Константинопольский патриарх Неофит VII в 1790 году считал себя вправе по своему усмотрению вмешиваться в дела других Поместных Церквей и брать под свой омофор любую из их частей в случае, если, по его мнению, руководство той или иной Поместной Церкви выстраивает неправильную, не согласующуюся с Евангельскими заповедями внутрицерковную политику. В послании он не столько увещевает польских собратьев по вере, сколько выступает в качестве верховного предстоятеля, которому принадлежит суд и право действовать без учета интересов других Поместных Церквей. За непослушание себе он грозит духовными карами. Не называя прямо Святейший Синод Русской Православной Церкви, Константинопольский предстоятель укоряет его в служении Российской империи. При этом он исходит из того, что в Речи Посполитой, равно как и в Османской империи, Церковь имеет возможность свободно существовать и развиваться.

Послание патриарха Неофита в полной мере согласуется с церковной политикой современной Константинопольской патриархии, обвиняющей Русскую Церковь в слишком тесном сотрудничестве с российским государством. Это послание служит яркой иллюстрацией для выводов протоиерея Александра Шмемана, который указал на то, что особенности положения Константинопольской патриархии в Османской империи способствовали складыванию греческого национализма и становлению представления об универсальной власти патриарха Константинополя во Вселенской Церкви [20, с. 325-326]. В конце XVIII века обе эти тенденции уже вполне оформились. Греческую духовную власть в это время вдохновлял греческий национализм, который находился на подъеме: повсеместно в Греции основывались и действовали национальные школы, начинали издаваться греческие газеты и журналы, в европейских странах печатались переводные и оригинальные сочинения на греческом языке. Греческое общество проходило первую стадию развития националистического движения, когда отделившаяся от народа интеллигенция, питаемая этническим романтизмом, обращается к этнической культуре и творит мифы о великом прошлом своих этнических сообществ [18, с. 64]. При этом часть деятелей греческого возрождения, мечтавших о восстановлении греческой государственности, связывала свои надежды с Россией, рассчитывала, что Россия своей мощью освободит Грецию от турецкого порабощения. В это время наблюдается активная эмиграция греков в пределы Российской империи, императрица Екатерина II разрабатывает так называемый греческий проект и даже реализует некоторые его положения [об этом см. 5]. В то же время среди греков были заметны и весьма скептические в отношении России настроения, особенно в греческой диаспоре в европейских странах [об этом см. 22]. Судя по действиям патриарха Неофита, он принадлежал как раз к тем, кто не видел в России силу, от которой нужно принимать помощь в деле греческого возрождения.

К сказанному необходимо добавить, что, по всей вероятности, Константинопольским предстоятелем, помимо прочего, двигала обида за 1686 год, когда из состава Константинопольской Церкви была изъята Киевская митрополия. С того момента и до событий Пинской конгрегации прошло чуть более ста лет, и унижение, пережитое греческим духовенством, было еще очень свежо в памяти. В своем послании в Польшу патриарх Неофит косвенно укоряет Русскую Церковь в том, что она не сумела обеспечить бесконфликтное положение православного населения в этой католической стране и прозрачно намекает, что возвращение польской православной паствы под его омофор исправит ситуацию. Очевидно, можно говорить о попытке патриарха Неофита VII использовать польскую политику для греческого реванша на западнорусских землях.

Наконец, последнее. Надежда на прочное возвращение православных Речи Посполитой под власть Константинополя могла основываться только на политическом расчете на усиление Польско-Литовского государства и ослабление Российской империи. Неизвестно, какими аргументами польский посол в Стамбуле П. Потоцкий подкреплял просьбу о вмешательстве Константинопольского патриарха в дела Русской Церкви. Неизвестно и то, как эта просьба передавалась патриарху турецкими министрами. Вероятно, патриарха Неофита убедили в том, что в схватке европейских держав, развернувшейся вокруг "польского вопроса", Российская империя проиграет, а Речь Посполитая сумеет сохранить и укрепить свой суверенитет. В этом случае власть Константинопольского патриарха над частью Русской Церкви была бы обеспечена государственной защитой. В противном случае Пинская конгрегация неизбежно становилась памятником совместной церковнополитической авантюре Варшавы и Константинополя. Таковой она и стала: как только из заключения вышел епископ Виктор (Садковский) и произошел второй раздел Речи Посполитой, Пинская конгрегация 1791 года осталась в истории.

Таким образом, Пинская генеральная конгрегация 1791 года, поставившая на повестку дня вопрос и широких преобразованиях в церковной жизни православного населения Речи Посполитой и подчинении его власти Константинопольского патриарха, имела значительное влияние на события падения Польско-Литовского государства. Она обострила роль религиозного фактора в российско-польском противостоянии, затронув глубинные исторические интересы Русской Церкви и российской государственности, что активизировало антипольскую политику императрицы Екатерины II. Пинская конгрегация представляла собой событие, суть которого заключалась в том, что польские правительственные круги инициировали среди православного населения сепаратистское по отношению к Русской Православной Церкви движение, а патриарх Неофит VII согласился придать этому движению видимость канонической законности. Тем самым Константинопольский предстоятель совершил бесцеремонное вмешательство в дела Русской Церкви, которое носило явно враждебный характер и в отношении Русского Православия, и в отношении российского государства. Хронологически это был первый случай проявления откровенной враждебности Фанара к России и ее Церкви. Мотивами, которыми руководствовался патриарх Неофит VII, поддерживая идею передачи под его омофор польской части Русской Церкви, состояли в представлении о главенствующей роли Константинопольского патриархата во Вселенской Церкви, подпитываемом бурно развивавшимся в конце XVIII века греческим национализмом, а также в надежде на преодоление кризисных явлений в Речи Посполитой и укрепление ее суверенитета. Только в этом случае можно было рассчитывать на воплощение в жизнь постановлений Пинской конгрегации. Поскольку судьба польской государственности в ту эпоху сложилась трагически, в истории Пинская конгрегация осталась неприятным эпизодом русско-греческих церковных отношений и памятником попытке правящих кругов Польши поставить православие на службу своим интересам.

Протоиерей Александр Романчук,

кандидат богословия, заведующий кафедрой церковной истории

и церковно-практических дисциплин Минской духовной семинарии

Тетради по консерватизму: Альманах. – № 2. 2020.

-------------------------

1 Известный историк-иезуит П. Пирлинг так описывает униатские планы Рима относительно восточного славянства в XVI веке: "Следует проникнуть в самое сердце славянского мира. Фактом является то, что несколько русских провинций находятся под польским господством. Их жители родственны московитам; у них та же кровь, та же вера, тот же язык, но политическое будущее связано с судьбой Польши. Эти соотечественники имеют контакты с двумя славянскими центрами: Католическая Церковь может легко распространить свое влияние среди них: как только они выйдут из схизмы и обретут истинную веру, силою обстоятельств они станут апостолами новой веры для московитов и через посредство последних будут найдены контакты с татарами Казани и Астрахани, горными народами Кавказа и мусульманами Азии" [14, с. 186].

2 Об отношении некоторых представителей правительственных кругов Российской империи к диссидентскому вопросу в середине XVIII века [19, с. 259-260], об эволюции представления о значении диссидентского вопроса в историографии [2, с. 31-39].

Литература

1. Аниперков В. К вопросу о том, почему конфессиональный фактор не стал определяющим во втором разделе Речи Посполитой И Orientalia Christiana Cracoviensia. 2017. № 9. S. 41-66.

2. Аржакова Л.М. Диссиденский вопрос и падение Речи Посполитой И Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 1. C. 31-39.

3. Археографический сборник документов, относящийся к истории Северо-Западной Руси: издаваемый при Управлении Виленского учебного округа. Т. 5 (дополнительный) / изд. О. Щербицким и А. Демьяновичем. Вильна: Печатня Губ. правления, 1871.256 с.

4. Археографический сборник документов, относящийся к истории Северо-Западной Руси, издаваемыйпри управлении Виленского учебного округа. Т. 11. Вильна: Типогр. А.Г. Сыркина, 1890. 372 с.

5. Арш Г.Л. Греческая эмиграция в Россию в конце XVIII – начале XIX в. И Советская этнография. 1969. № 3. С. 85-95.

6. Бедное В.А. Православная Церковь в Польше и Литве (по Volumina Legum). Минск: Лучи Софии, 2002. 432 с.

7. Ильин А. Пинская конгрегация, миссия Василия Капниста и "История Русов" [Электронный ресурс] И Пстарычная брама. Псторыка краязнаўчы часопіс. 2003. № 1 (21) / Режим доступа: http:// brama.brestregion.com/nomer21/artic11 .shtml (дата обращения: 13.06.2020).

8. Коялович М.О. История воссоединения за па дно русских униатов старых времен. Минск: Лучи Софии, 1999. 400 с.

9. Материалы для истории воссоединения жителей юго-западного края из унии в православие (Общая ведомость о действительном состоянии греко-неуниатов, оседлых в областях Польши, с показанием числа монастырей, протопопий, церквей и каплиц, монахов и приходских священников, и всех жителей того же исповедания, представленная 1791 года уполномоченными греко-восточного исповедания Гг. комиссарам, назначенным от Речи Посполитой, на генеральную конгрегацию в г. Пинске) И Киевские епархиальные ведомости. 1891. № 11. С. 234-235.

10. Николаевский П.Ф., прот. Материалы к истории трехлетнего заключения православного епископа Виктора Садковского в польских тюрьмах И Христианское чтение. 1892. № 7-8. С. 165-179.

11.0 бытии в Польше для удобнейшего охранения исповедующих Греко-Российский закон Епископу и о именовании его Епископом Переяславским и Бориспольским И Полное собрание законов Российской империи. Собрание Первое. 1649-1825: в 45 т. СПб.: Печатано в Типографии II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. Т. 22. 1174 с. № 16173. С. 329.

12. Орловский П., прот. Преосвященный Виктор Садковский, Архиепископ Минский, Изяславский и Брацлавский, коадъютор Киевской митрополии, управлявший с 1785 по 1796 год всеми православными церквами и монастырями в пределах бывшего ц. Польского И Киевская старина. 1892. Т. 38. Июль-сентябрь. С. 20-54.

13. Орловский П., прот. Официальные документы по делу Виктора Садковского И Киевская старина. 1892. Т. 38. Июль-сентябрь. С. 414-420.

14. Пирлинг П. Россия и папский престол: пер. с фр. В.П. Потемкина. М.: Печатня А.Л. Будо, 1912. Кн. I: Русские и Флорентийский собор. 452 с.

15. Соколов И.И. Константинопольская церковь в XIX веке: Опыт исторического исследования. Т. 1:I. Внешняя история Церкви. II. Очерки деятельности Патриархов. III. Патриаршее управление.IV. Приложения: Та Neoellenika. СПб.: Типогр. М. Акинфиева и И. Леонтьева, 1904. 813 с.

16. Соловьев С.М. История падения Польши. М.: Типогр. Грачева и К°, 1863. 370 с.

17. Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II: 1772, 1793, 1795. М.: Международные отношения, 1994. 696 с.

18. Тишков В.А., Шабаев Ю.П. Этнополитология: политические функции этничности: Учебник для вузов. М.: Изд-во Московского университета, 2011.376 с.

19. Чечулин Н.Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. 1762-1774: Исследование Н.Д. Чечулина. СПб.: Типогр. Главного управления Уделов, 1896. 468 с. С. 260

20. Шмеман А., прот. Исторический путь православия. М.: Паломник, 2007. 399 с.

21. Аппеха do części pierwszey Relacyi w materyi o buntach na seymie 1790 roku uczynioney w Warszawę W Drukarni Nowej J.K. Mci, Piotra Zawadzkiego. 440 s.

22. Batalden S.K. Catherine Il’s Greek prelate: Eugenios Voulgaris in Russia. 1771-1806. N.Y.: East European Monographs, 1982. 197 p.

23. Dzieła Kongregacyi Generalney Obrządku Starożytnego Greckiego Oryentalnego z mocy Prawa na Seymie w Roku 1791. agituiącym zapadłego, w Przytomności J. W. Michała Korwina Kochanowskiego, posła Woewodztwa Sandomirskiego, przez Nayiaśnieyszego Króla JMCI Polskiego Wielkiego Xięcia Litewskiego sic. sic. STANISLAWAAUGUSTA, у Nayiaśnieyszey Rzeczypospolitey Stanu, Delegowanego Kommissarza, w Mieście Rzeczypospolitey Wolnym Pińsku, Roku 1791. Dnia 15 Miesęca Czerwca odbytey, Porządek Cerkiewny dla Monasterow i Cerkwi, oraz Członków tegoż Obrządku przepisujące. Warszawa: Drukarnia Michała Grólla, 1791. 104 s.

24. Kalinka W., księdz. Sejm Czteroletni. T. II. cz. II. ks. V. Wydanie czwarte. W Krakowie: Nakładem Księgarni Spółki Wydawniczej Polskiej, 1896. 692 s.

25. Ostatni poseł Polski do Porty Ottomanskiej: Akta legacyi Stambulskiej Franciszka Piotra Potockiego starosty Szczerzeckiego. T. 1: 1789-1790 / Z archiwum reskiego zebrał i wydal K. Waliszewski. Paris: Imprimerie Veuve Victor Goupy, 1894. 298 s.

26. Mironowicz A. Diecezja białoruska w XVII i XVIII wieku. Białystok: Wydawnictwo uniwersytetu w Białymstoku, 2008. 351 s.

27. Radwan M. Carat wobec kościoła greckokatolickiego w zaborze Rosyjskim 1796-1839. Roma; Lublin: Polski instytut kultury chrześcijańskiej, 2001.504 s.

28. Relacya deputacyi do examinowania oskarżonych o bunty. Część I / [Ignacy Tański], Warszawa: Zawadzki, 1790.440 s.

29. Smoleński W. Ostatni rok sejmu Wielkiego. Wydanie drugie niezmienione. Kraków: Nakład Księgarni G. Gebethnera i spółki. Warszawa: Gebethntr i Wolf, 1897. 481 s.

30. Volumina legum. T. IX. Wydawnictwo Komisyi prawniczej Akademii umiejętności w Krakowie. Kraków: Nakładem Akademii umiejętności, 1889. 503 s.