Программа левоконсервативного синтеза А.В. Щипкова (Аналитический обзор)

Ключевые слова: консерватизм, левоконсервативный синтез, традиция, справедливость, социализм, идеология

Программа левоконсервативного синтеза выдвинута политическим философом, социологом религии и публицистом А.В. Щипковым. По мысли автора именно левый консерватизм должен сегодня стать основным направлением современного консерватизма в нашей стране, а также определить то, какова будет система ценностей, лежащая в его основе, и на какие традиции он будет опираться. Это позволит наконец-то ответить на сегодняшний мощный, но пока еще неудовлетворенный общественный запрос на консервативную идеологию, которая ставила бы во главу угла национальный суверенитет, солидарность, умеренный эгалитаризм, сильное государство. Ведь сейчас в обществе, публицистике и научных кругах существуют очевидный разнобой и разномыслие относительно того, что же именно понимать под нынешним российским консерватизмом и какой консерватизм сегодня наиболее адекватен нынешней России, ее историческим традициям и особенностям.

Как свою программу в кратком виде определяет автор, и о каком именно консерватизме в данном случае идет речь? Приведем тут следующую цитату:

"Встает вечный вопрос: а что консервировать в России – стране с неоднократно прерванной традицией? Этот самый разрыв? Монархию и другие реликтовые институты, не пережившие ХХ век? Рухнувший позднесоветский проект? Неолиберальный курс нынешней власти?

Возрождение исторических реликтов – заведомо проигрышная стратегия. Ностальгию можно уврачевать, но нельзя применить к политическому строительству...

...Русское сознание отнюдь не анархично. Оно религиозно в самом широком смысле этого слова ("тоска по сакральному") и нравственно, несмотря на весь сегодняшний аморализм, льющийся с телеэкранов и мониторов. Основная русская моральная ценность – справедливость. Обществу близка идея справедливости и социального равенства. Её разделял дореволюционный крестьянский "мiр". Её разделяет и подавляющая часть населения современной России.

Природный русский консерватизм всегда соединял Традицию и Справедливость – "вечные ценности" и стремление к социальному равенству.

Сегодня это соединение можно определить как левоконсервативный консенсус" (4, с. V).

Таким образом, соединение справедливости и социального равенства левая составляющая) и русских традиций (правая или консервативная составляющая) – вот что такое левоконсервативный синтез по А.В. Щипкову в самом кратком его изложении.

Связанные с этой программой идеи высказываются, во-первых, в публицистическом сборнике статей "По-другому", составителем и идейным вдохновителем которого Щипков является. Впрочем, называть эту книгу сборником не совсем правильно, потому что она в свою очередь состоит из собранных под одной обложкой сразу трех сборников, вышедших в разные годы: "Перелом" (2012 год), "Плаха" (2015 год) и "Язык" (2917 год). Участие в них приняли большей частью одни и те же авторы. Всех их, при всей вариативности их позиций, можно условно отнести к консервативно-патриотическому направлению в современной общественно-политической публицистике. Также идеи левоконсервативного синтеза Щипков высказывает в книге "Социал-традиция", вышедшей в 2017 году (7), и в ряде других своих работ.

В Предисловии к тройственному сборнику "По-другому" Щипков отмечает, что замысел книги возник в конце "нулевых" годов, когда начал притормаживать очередной радикальный эксперимент над нашим народом, и почувствовалось, что, "впереди время больших перемен, время перестройки западного мира и смены его мировоззренческой парадигмы" (5, с. 5). Появление этого сборника, подчеркивает он, было обусловлено "способностью участников проекта говорить и писать вопреки давлению "форматной" политики, как лоялистской, так и оппозиционной" (5, с. 6), что совпало с высокой, по его мнению, вероятностью начала движения мира "от статусного потребления и глобализации в сторону более человечной модели, сочетающей социальную политику и дух традиционных ценностей" (5, с. 5).

Если "Перелом" был написан о возможности симбиоза консервативных и левых идей на базе "православной этики и духа солидаризма", то второй сборник – "Плаха" – посвящен проблеме русской идентичности и риске ее утраты, трагедии русского народа в 20 веке и современных вызовах. Как говорит Щипков, консерваторы и левые в рамках этого проекта чувствовали себя под одной крышей, легко находили общий язык и даже обнаруживали общие ценности.

Тем не менее, отметим уже от себя, даже среди этих авторов есть и те, кто однозначно стоит на стороне "красных" (С.Ф. Черняховский) и те, кто настроены резко антикоммунистически и по-антисоветски (А.М. Малер), что на самом деле дополнительно демонстрирует огромную трудность намеченной программы – левоконсервативного синтеза.

Тем не менее, в Предисловии к сборнику-книге "По-другому" А.В. Щипков выдвигает важный тезис, что на сегодняшний день общество созрело для важного вывода: бессмысленная борьба между советским и антисоветским исчерпала себя. События Русской весны и освобождение Крыма, сопротивление России политическому и экономическому давлению – все это создало ситуацию, когда бывшие "белые" и бывшие "красные" оказались плечом к плечу перед лицом общего врага. "Именно так, на пути общих испытаний, заканчиваются гражданские войны" (5, с. 8). Обе стороны, считает Щипков, осознали, что они могут только вместе победить или вместе проиграть. Ирредентизм в рамках украинского кризиса, объединивший в своих рядах "красных советских" и "белых антисоветских" – это попытка остановить процесс уничтожения русской нации. И, предупреждает автор, процесс этот пока не остановлен: на повестке дня у транснациональных элит "окончательное решение русского вопроса".

Развернутое представление о том, в чем именно состоит программа левоконсервативного синтеза, дает занимающая центральное место в сборнике "Перелом" статья А.В. Щипкова "Левый консерватизм". В самом начале статьи автор констатирует, что консервативное направление в российской политике является самым проблемным. Он верно замечает, что в отличие от левых и либералов русский консерватор постоянно стоит перед проблемой самоидентификации: какие ценности отстаивать, что сохранять и "консервировать"? Национальная традиция, взятая почти в любой момент времени, выглядит как отрицание ценностей предыдущего исторического периода, и прерывание традиции уже само превратилось в традицию. Причем именно правящий класс не единственный раз в истории России запускал сценарий прерывания традиции.

В постсоветский период общество, отказавшись от советской идентичности, не обрело никакой другой. Соответственно, и возникает вопрос вопросов современного русского консерватизма: что же "консервировать" в России – в стране с неоднократно прерванной традицией?

А.В. Щипков выстраивает типологию современного консерватизма, пытаясь в общих чертах охарактеризовать разноголосицу взглядов в этом лагере:

1. Антикварный консерватизм, ориентированный на тот или иной фрагмент исторической реальности (например, монархисты).

2. Консерваторы-резонеры, предлагающие идеалистические и оторванные от реальной жизни программы.

3. Консерваторы советского типа, чья странность в том, что они наследуют доктрине исторического нигилизма – традиции отказа от традиции.

4. Евразийская доктрина, включающая отчетливую антизападную риторику в сочетании с мультикультурализмом, но не имеющая политической программы.

5. Либерал-консерваторы, которые находятся если не во власти, то при власти. Придерживаются державно-патриотической риторики, не отрицая при этом либерального курса (сырьевая экономика, сворачивание социальных программ, вывоз капитала из страны и зависимость от мировых финансовых центров). Здесь, по сути, консервируется нынешний российский либерализм.

6. Симулятивный консерватизм: карнавальные консерваторы-националисты, приверженцы вольных и невольных политических перформансов, создающие политические симулякры и карикатуру на нормальный консерватизм. Пример: Иван Охлобыстин.

7. Консерваторы-интеллектуалы, которые погружены в теорию консерватизма, но далеки от политической практики.

8. Церковные и околоцерковные консерваторы, чьи возможности ограничены, поскольку Русская православная церковь по закону отделена от государства и не имеет права создавать политические организации, а священники не могут избираться на государственные должности.

По поводу своей типологии автор говорит, что в ней легко заметить неприятную закономерность: "Каждая из перечисленных групп либо отделена от реальной политики, либо скрывает под вывеской консерватизма иное политическое содержание". (2, с. 48). Второй случай особенно нагляден на примере либерал-консерваторов.

В связи с этим автор ставит вопрос: какая позиция на российском политическом поле является объективно консервативной? В то время как в центральных СМИ консерваторами называют то "системных либералов", то державников и государственников, подлинный консерватизм по мнению Щипкова – это лояльность традиции, а не власти. Он подчеркивает, что для настоящего консерватора союз с властью возможен лишь тогда, когда она охраняет и развивает традицию.

По его мнению, в странах третьего мира именно власть является революционным, а не консервативным элементом, поскольку защищает и стабилизирует неравноценный обмен (сырье в обмен на производственную и высокотехнологичную продукцию + идеологии), а умеренные социалисты или солидаристы, напротив, являются подлинно консервативной силой. И в то время как подлинные консерваторы, так и подлинные левые, вытеснены за границы реальной политики, "ряженые" консерваторы выдают стабилизацию враждебного обществу режима за любовь к порядку. "Более того, поднимать вопрос о соотношении консерватизма и левой идеи явно не желают ни системные левые, ни системные "консерваторы", повязанные политическим консенсусом. Сегодня это одна из главных фигур умолчания в российской политике" (2, с. 49)

Однако проводимому либеральному курсу правые традиционалисты по мысли А.В. Щипкова могут и должны противопоставить требование вернуть нормы традиционной нравственности, а умеренные левые – социальные требования. Как считает Щипков, эти требования неизбежно совпадут. Это и есть, по его мнению, сегодняшняя "точка схода" консерватизма и левой идеи. При этом подчеркивается, что в данном случае имеется в виду социализм в его умеренном, не большевистском варианте. Для этого автор советует осуществить расщепление внедренных в единой связке советским агитпропом понятий "коммунизм" и "социализм", и тогда левое течение неизбежно начнет дрейфовать в сторону консервативной идеологии. Такой социализм, как утверждает Щипков в своей статье "Образ будущего и социал-традиция" в журнале "Свободная мысль" (№ 6, 2017), не отрицает право на частную собственность, а лишь выступает против крупного капитала и транснациональной финансовой олигархии. Он выступает за государство с широкими социальными гарантиями и экономическим суверенитетом. А поскольку все это возможно лишь при опоре на государство и традиционные модели социальной коммуникации, то такой социализм отстаивает сильное национальное государство, активную социальную роль Церкви и укрепление института семьи. При этом так понятый социализм по мнению Щипкова уже неотделим от традиционализма.

Таким образом, говорит автор, консерваторам надо поддержать социальные требования большинства в связи с тем, что они соответствуют требованиям общественной нравственности. "Сочетание социальных требований и нравственных ценностей – единственный путь, позволяющий русскому консерватизму выйти из исторического тупика, в котором он оказался не по своей воле" (2, с. 53). Как в связи с этим замечает А.В. Щипков, уже можно наблюдать подвижки в риторике некоторых левых партий, обращающихся к религиозным и семейным ценностям. В то же время в определенной части консервативного лагеря появляется интерес к левой политике. Слова о социальной справедливости уже нередко звучат из уст представителей РПЦ.

Глубинный источник "генотипа русской нации" и "основу русского общества" Щипков видит в следующей "цивилизационной модели": православная этика и дух солидаризма. Что касается содержания этого определения, то оно заключается, как говорит Щипков в книге "Социал-традиция", в соизмерении экономики с нравственными категориями, чтобы препятствовать моральному падению общества. В статье же о левом консерватизме в сборнике "Перелом" он говорит, что православная этика "предполагает солидарность, частичную эгалитарность, связь традиционной нравственности и справедливости. Этот комплекс восходит к уже упомянутым идеям соборности и "коллективного спасения", характерным для православия вообще и русского в особенности" (2, с. 58).

В качестве своих исторических предшественников Щипков называет славянофилов, консервативных народников и ту умеренную часть эсеров, которая не была склонна к насильственно-террористической деятельности, а также немецких социал-консерваторов, идеологов "консервативной революции". Особое значение, по его словам, имеет рассказ о принципах жизни первой христианской общины в "Деяниях Святых апостолов". В плане же политической практики, говорит Щипков, левый консерватизм отвергает эксплуатацию большинства народа, наличие бедняков и миллиардеров в справедливой стране, хотя там могут быть разные уровни дохода. Защита государством личной и частной собственности отнюдь не означает по Щипкову свободы капитала, а рыночная экономика не означает рыночного общества. В справедливой стране невозможны такие явления, как сокращение пенсий, платное образование и здравоохранение, оскорбление народной памяти (истории) и религиозных чувств, ювенальная юстиция и узаконенные сексуальные извращения.

Насчет тех сил, которые сегодня препятствуют предлагаемому левоконсервативному синтезу, Щипков говорит, что это либералы и коммунисты-ортодоксы, которые в некоторых ситуациях на удивление легко находят общий язык.

Общая проблема левоконсервативного синтеза в сегодняшних условиях остро ставит и вопрос об оценке советского периода истории, ответа на вопрос, на каком базисе или основе возможно его включение в общую русскую историю. Этой проблемы Щипков касается в статье "Похищение русской идентичности" в сборнике "Плаха". Как он там говорит, оба мира – дореволюционный и советский – исторически сошедшиеся в непримиримой схватке, имеют тем не менее, общие корни, и оба они одинаково отражают русскую идентичность. Автор считает, что в основе этой русской идентичности лежит императив поисков или построения "царства правды", где никто не лишний, не строит свое счастье на несчастье другого, все объединены духовными узами и общими задачами. Образы "Святой Руси" и образ "общества равенства и братства", утверждает он, – это разные проекции и части одного целого. По мнению Щипкова, оба они восходят к концепции Третьего Рима и византийскому наследию, представляя собой то общее, что не смогла расщепить до конца даже революция. "Цели общественного строительства (советский социализм) и коллективного спасения (соборность) – это расходящиеся вариации на одну и ту же тему. Режимы и правительства приходят и уходят, секулярность и религиозность сменяют друг друга в самых причудливых формах, идеология меняет знаки, а эта эсхатологическо эгалитарная византийская матрица остаётся в исторической памяти. Она – неделимое целое" (6, с. 136).

От себя заметим, что прямое возведение советского образа "общества равенства и братства" как части единого целого к концепции Третьего Рима и византийского наследия вызывает, как минимум, удивление, потому что тут совсем опускается революционно-антитрадиционалистское происхождение советского общества, то, что идеалы социального равенства и братства провозгласила все-таки Великая французская революция 1789 года, но отнюдь не византийская империя и Святая Русь. Если, как настаивает автор, Россия советская и досоветская являются частями единого целого, то надо развернуто и подробно показать, как дореволюционные духовно-нравственные ценности трансформировались в советские, и почему их прямая встреча все-таки вызвала такую ожесточенную революцию и гражданскую войну. Однако автор этого не делает. Да, он говорит о трагических исторических разрывах между справедливостью и традицией, религиозностью и атеизмом, но в чем именно состояли эти трагические разрывы, Щипков не указывает. Он упоминает о них лишь в общем, лишь вскользь. Но если точно и развернуто не показать и не проанализировать, в чем именно состояли эти крайне болезненные разрывы, то как можно их лечить?

Тем не менее, как нам представляется, автор во многом прав, когда говорит, что постсоветская модель компрадорского капитализма по своим структурным и ценностным параметрам противоречит реальному историческому опыту народа. Правда, опять-таки на наш взгляд, сегодня, с течением времени, граждане России все равно все больше и больше проникаются культом денег и индивидуализма. Возможно, уже применительно и к сегодняшнему российскому обществу справедливым будет следующее суждение Щипкова из его книги "Социал-традиция": "Либеральная картина мира характерна как для элиты (социальный инжиниринг, релятивизм, миф о цивилизационном превосходстве), так и для масс (статусное потребление). В последнем случае либерализация образа мысли и мировосприятия происходит на уровне социальных рефлексов и привычек, идиоматики бытовой речи и т. п., хотя носитель либеральной идентичности вполне может считать себя антилибералом по политическим взглядам. Идентичность либерализма выходит далеко за рамки либеральных убеждений" (7, с. 66).

Действительно, в 1990-е и нулевые русская идентичность расшатывалась и слабела в том числе и потому, что важная часть исторического опыта народа была перечёркнута. С Щипковым можно согласиться и в том, что лозунг "десоветизации" оборачивается выступлением не только против отдельно взятого "советского", но и против всей русской традиции и национальной исторической преемственности в ее самых существенных чертах. Впрочем, во многом это повторение яркого афоризма Александра Зиновьева "целили в коммунизм, а попали в Россию".

В современной России, говорит Щипков, поощряется разрыв советского и антисоветского, "красных" и "белых", секулярного и религиозного, "староверов" и "никониан". На месте каждого такого разрыва возникает вакуум идентичности. В этом состоянии народу становится возможным навязать мифы о коллективной исторической вине, неспособности русских к самоорганизации, об их "генетическом рабстве" и даже склонности к "фашизму". Все это по мнению Щипкова свидетельствует о том, что всё российское общество, включая ирреденту Новороссии, переживает глубокий кризис идентичности, в составе которой остается ряд невосполнимых лакун.

Предложенной Щипковым программе левоконсервативного синтеза прямо следуют и ряд других авторов. Например, в этом свете – в свете усмотрения традиций справедливости и социального равенства в самом русском "культурном коде" – написана первая статья сборника "Перелом" – статья Михаила Тюренкова "Православная этика и дух солидаризма". В ней он в частности делает смелое утверждение, что ведущей этической составляющей в нашей стране до сих пор является православная этика. Правда, автор тут же оговаривается, что его слова не следует понимать буквально и прямо, ибо реальность выглядит совсем другой. Следов православной этики, говорит он, уже не видно в переполненном общественном транспорте и в навязываемой офисной корпоративной культуре. Также по числу абортов Россия сегодня опережает европейские страны. Тюренков констатирует, что, к сожалению, в своей обыденной жизни мы обычно не руководствуемся ключевыми этическими принципами Православия, базирующимися на сотериологическом принципе коллективного спасения1.Однако, говорит автор, православная этика сегодня сохраняется "на уровне коллективного бессознательного". "Сам факт того, что в российском обществе по-прежнему высоко ценятся идеалы социальной справедливости, взаимопомощи и солидарности (пусть не в практическом смысле, но на аксиологическом уровне) наглядно демонстрирует то, что православная этика из нашего народа не вытравлена" (1, с. 14–15).

Тут возникают логичные вопросы, насколько все-таки весом этот аксиологический уровень, если он не совпадает с реальной практикой? Что может помочь опять перейти православной этике на практический уровень? К сожалению, сам автор статьи не ставит подобных вопросов, и его утверждения базируются во многом на допущениях о неверифицируемом коллективном подсознательном.

[1] Отметим, что этот вроде бы важнейший термин не проясняется в статье, как и в других работах сборника, что под ним собственно имеется в виду

Список литературы

1. Тюренков М.А. Православная этика и дух солидаризма // По-другому. – М.: Торговый дом "Абрис", 2017. – с. 12–20.

2. Щипков А.В. Левый консерватизм // По-другому. – М.: Торговый дом "Абрис", 2017. – с. 43–64.

3. Щипков А.В. Образ будущего и социал-традиция // Свободная мысль – М.: Политиздат, 2017. – № 6. – с. 57–64.

4. Щипков А.В. От составителя // Перелом. – М.: , 2013. – ПРОБЕЛ-2000. – с. III–VIII.

5. Щипков А.В. От составителя // По-другому. – М.: Торговый дом "Абрис", 2017. – с. 5–10.

6. Щипков А.В. Похищение русской идентичности // По-другому. – М.: Торговый дом "Абрис", 2017. – с. 134–159.

7. Щипков А.В. Социал-традиция. – М.: АСТ-ПРЕССА КНИГА, 2017. – 320 с.

Источник: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3, Философия: Реферативный журнал. N 1 за 2019 г. С. 27-30.