Любовь Балакирева Новое осмысление национальной политики Беседа с В.Ю. Зориным – Владимир Юрьевич, кто формирует в России национальную политику и по каким законам?
– Этнокультурную политику в стране регулирует не только Конституция, но и целый комплекс законов и подзаконных актов Российской Федерации. Словом, создана демократическая правовая база для гармонизации межнациональных отношений. Вот самый последний пример. Указ президента о государственном служащем, где прямо в обязанности госслужащего в целом ряде пунктов записана задача учитывать интересы народов, с уважением относиться к их обычаям и традициям.
Я думаю, что это целая система защиты индивидуальных и коллективных прав представителей этнических групп населения, находящихся в состоянии национального меньшинства на какой-то территории, и она позволяет на современном уровне, исходя из современных демократических требований, удовлетворить потребности этнокультурных групп населения. Другое дело, что ее надо совершенствовать.
Можно особо говорить и о Концепции государственной национальной политики, которая была утверждена Указом Президента в июне 1996 г. Это было уже почти десять лет назад. Сегодня документ нуждается в корректировке, исходя из реалий современного периода, и такая работа, я знаю, уже ведется в Правительстве. Но в целом можно сказать, что необходимая нормативная база создана. Речь может идти только о ее выполнении.
– Концепция государственной национальной политики – это закон?
– В нашей стране существует целая серия законов. Я сказал об Указе Президента, есть закон о правах коренных малочисленных народов, есть закон о национально-культурной автономии, закон о местном самоуправлении, есть закон о государственном языке, о языках народов РФ. И даже в Уголовно-процессуальном Кодексе отражены эти моменты.
Что касается Концепции – она утверждена Указом и не является законом. Она является документом, который задает планку, задает модель этно-культурной политики на современном этапе. После ее принятия в июне 1996 года, прошло уже почти десять лет. Концепция сыграла свою определенную роль: она создала правила в этой области общественной жизни, межнациональная проблематика с улиц и площадей перешла в аудитории, за стол переговоров, в общественные и гражданские организации.
Но жизнь меняется, и время не стоит на месте. Когда разрабатывалась Концепция, с одной стороны, уже тогда новые демократические веяния, новые реалии врывались в нашу жизнь. С другой стороны, еще были сильны старые подходы, старые стереотипы советского периода.
Жизнь постепенно что-то отсеяла, что-то реализовалось, прижилось. Концепция, по сути, выполнила функцию спасения единства страны в годы, когда пышным цветом цвел этнический сепаратизм. О религиозном экстремизме еще и разговоров-то не было. Еще не существовало понятия "международный терроризм". Конституции многих наших субъектов федерации содержали положения, которые нарушали не только единое правовое пространство, но и территориальную целостность. Классический пример – это Конституция Республики Тыва, в которую она себе записала право объявлять войну или мир.
Сегодня совершенно ясно, что на новом этапе нужно новое осмысление национальной политики. Да и сам термин национальная политика уже обретает новое наполнение. Когда мы говорим о национальной политике – мы говорим о политике общероссийской нации, общегражданской, общегосударственной. Сегодня все чаще звучит: этнокультурная политика, этноконфессиональная. Мне нравится лозунг: "единство в многообразии". Но на практике мы больше делаем для многообразия, чем для единства. Новые реалии должны найти отражение и в новой редакции Концепции.
Кроме того, есть соответствующее поручение Президента страны В. В. Путина. Насколько я знаю, над этим документом сейчас идет активная работа в профильных министерствах и ведомствах.
– Ситуация, сложившаяся вокруг Х Международного конгресса финноугроведов, который проходил с 15 по 21 августа в Йошкар-Оле, принятие Европарламентом резолюции в отношении ЕС и России "О нарушении прав человека в Республике Марий Эл" – все это говорит о том, что у нас в области межнациональных отношений все не так уж и гладко. Если нарушаются права простого марийца, куда ему обращаться, к кому апеллировать? Не сразу же – в Европарламент?
– Вы правильно задаете вопрос. Перед тем, как ответить, хотел бы напомнить, что русский философ В. Соловьев однажды заметил, что закон – это низшая нравственная норма. К сожалению, мы встречаемся и с бытовыми проявлениями национализма, и с недопониманием на уровне органов местного самоуправления проблем мигрантов, например. Проявляется у нас и бытовой экстремизм, например, действия скинхедов.
В России, где проживает 160 народов и этнических групп, не может быть одинакового подхода и шаблона. Однако, базовые права – это тот минимум, который должен быть незыблем. Я мог бы сейчас говорить о количестве газет, издающихся на языках народов РФ, о количестве самих языков, изучаемых в школах, привести другие цифры, ясно показывающие, что на государственном, законодательном уровне нет ни ксенофобии, ни шовинизма, нет никакого притеснения этнических групп. Но, к сожалению, на бытовом уровне, на уровне городов, районов, населенных пунктов это проявляется и проявляется нередко.
Как я уже говорил, необходима работа по разъяснению реальной ситуации в стране, как для российской, так и для зарубежной общественности. Это значит, что одним из решений проблемы могло бы стать учреждение должности уполномоченного по вопросам национальных меньшинств, коренных малочисленных народов и мигрантов. Надо отметить, что попытки создать такой орган уже были. В Государственной Думе в свое время разрабатывался законопроект об уполномоченном по правам национальных меньшинств. Но в ходе административной реформы вопрос существования института по правам человека в национальной сфере растворился. Наверное, посчитали так: нет института – нет проблем.
– Права человека у нас находятся под пристальным вниманием Владимира Лукина, не так ли?
– Уполномоченный по правам человека Владимир Петрович Лукин – на мой взгляд, очень деятельный и авторитетный человек. К сожалению, он неактивно занимается межнациональными проблемами. Он все-таки представлял долго "Яблоко", а для этого течения общественной мысли главное – гражданские права человека, коллективных прав для них не существует. Вы спрашиваете, куда обращаться в случае конфликта – сейчас этот вопрос затруднен. Когда-то было специализированное министерство, сейчас эти вопросы разбросаны по целому ряду ведомств. Поэтому люди обращаются в президентские структуры, к общественному мнению, к СМИ, или апеллируют к международным общественным организациям, где и возникает недопонимание. Например, непонимание, которое возникло в республике Марий Эл, вполне могло получить разрешение в рамках наших законов и в рамках нашей практики. Но, к сожалению, это выплеснулось на международную арену. На деле же оказалось, что ситуация не так уж и плоха.
Поэтому я считаю, что в этих условиях комиссия по административной реформе могла бы рассмотреть вопрос о создании институционального органа на государственном уровне, который мог бы изучать эти вопросы, давать оценку состояния работы в области межнациональных отношений, осуществлять контроль реализации законов, весь диалог с международными организациями.
– Вы упомянули о международном опыте: куда может обратиться человек, если это касается мигрантов, например?
– Во многих странах Европы и Америки есть такие ведомства. Есть и в Совете Европы, в международных организациях. Это омбудсмены и соответствующие ведомства. В Канаде, например, есть целое министерство, которое занимается коренными малочисленными народами Севера. Это позволяет не только решать конфликт дома, но и представлять интересы страны в международных организациях.
– Вы предлагаете создать должность именно омбудсмена?
– Совсем не обязательно именно его. Омбудсмена или специального представителя президента. Для примера, можно вспомнить работу специального представителя президента в Чеченской республике по защите прав чеченского населения в ходе антитеррористической операции. Он очень успешно функционировал и представлял нашу власть в международных организациях.
– Информационно-аналитический центр "СОВА" назвал ваш подход к решению проблемы "государственно-бюрократическим" и "пропагандистским". Насколько справедлива такая оценка?
– А чего скрывать? Всю свою сознательную деятельность я посвятил укреплению государственности и территориальной целостности России. Я глубоко убежден, что многонациональность и многоконфессиональность – это не ее проблема, это ее основной ресурс и богатство. Что же касается моего интервью "Интерфаксу" (26.07.2005), на которое отреагировал центр "Сова, то речь не шла о национальной политике во всех ее аспектах. Речь шла только о том, что нам нужно сделать для управления этноконфессиональными процессами в стране с точки зрения административной реформы. Я не говорил о всем комплексе проблем. Я говорил только о том, что меня волновало. Не будете же вы оспаривать тот факт, что любая сфера общественной жизни нуждается в присутствии государства.
Есть такая модель этноконфессиональной стабильности общества: госструктуры – институты гражданского общества – сами национальные и религиозные объединения. Без любой из сторон этого треугольника этноконфессиональная политика развиваться не может.
Но на разных этапах развития соотношение между этими сторонами может быть разным. Сейчас мы переживаем момент, когда возрастает роль гражданского общества. Когда я говорил о создании институционального органа, я говорил, что им может стать уполномоченный по правам национальных меньшинств и мигрантов, если это будет при парламенте, или спецпредставитель президента. Не исключаю, что эта деятельность может быть обозначена и в рамках деятельности Общественной палаты, которая сейчас создается.
– Сегодня много говорят о том, что у нас реально этноконфессиональная политика осуществляется исключительно на уровне местного самоуправления....
– Это абсолютно верно. Где выделяются участки земли под строительство храмов и мечетей? Где происходят все бытовые конфликты? На местах решаются вопросы мигрантов, вопросы трудоустройства и т.д.
Реальная национальная политика реализуется местным самоуправлением и субъектами федерации. Это нормально. Государство в свою очередь задает общие стандарты, которые исходят из практики ООН и европейского сообщества. И здесь опять встает вопрос об органе, который бы контролировал этот стандарт и давал оценку деятельности организаций с точки зрения защиты прав групп населения. И тогда будет понятно, что представляют собой регионы, территории местного самоуправления, где та или иная этническая группа нуждается в защите ее прав и так далее. Но соблюдение стандартов – это общегосударственная функция, и она остается за федеральным центром.
Нельзя из одного кабинета решить всех проблем. В каждом регионе своя специфика. Ну а центр осуществляет контроль за соблюдением прав национальных меньшинств на местах. Европа, кстати, идет по этому пути.
– Что вы вкладываете в понятие эффективность национальной политики?
– Эффективная национальная политика – это когда, во-первых, обеспечивается защита коллективных и индивидуальных прав представителей народов и самих народов, когда государство в состоянии осуществлять мониторинг и предупреждение возникающих или возможных конфликтов. И третье – это когда власти оперативно реагируют на конфликты, используя собственный, а также международный опыт, научные разработки и гасят его мирными средствами. Современная ситуация характеризуется тем, что к большому сожалению не осуществляется должный контроль за реализацией этноконфессиональной политики. У нее много критиков, но органы и специалисты, которые этими вопросами занимаются, крайне малочисленны, не имеют общего подхода, потому что эти вопросы разбросаны по всем министерствам и ведомствам. Кстати, недавно один крупный руководитель от Минрегионразвития выразился следующим образом: "Не надо онаучивать проблему". "Онаучивать" может быть и не нужно, но изучать необходимо.
– Какую роль здесь играет финансирование?
– Вопрос очень непростой. Есть устойчивый миф, что государство не финансирует этнокультурную политику. Это не так. Финансирование осуществляется. Издание газет, издание учебников, фольклорные фестивали, национальные театры – это все требует денег, и эти деньги выделяются. По бюджету 2003 г. речь шла об 1,5 млрд. рублей. Это большие деньги. Здесь и образование, и культура, и СМИ, и "дети Севера". Все это требовало денег. И государство эти деньги выделяло. Сейчас, естественно, я цифрами не владею. Идет дискуссия: нужна ли общая графа или единая графа в федеральном бюджете на "национальную этнокультурную политику". Я думаю, дело даже не в этой графе, есть она или нет, или есть ли отдельно с таким названием строчка в бюджете. Очень важно, какие реально выделяются средства. А здесь очень разные цифры и они колеблются, например, от нескольких сотен млн. рублей, которые выделяет г. Москва, до нуля, как, например, в Липецкой области. Единого подхода, к большому сожалению, на сегодня нет, и в каждом субъекте Федерации относятся к этой теме, исходя из своего конкретного понимания и собственного опыта.
– Вопрос экстремизма на сегодняшний день стоит очень остро в российском обществе. По большому счету это вопрос номер один. Как бы вы определили само это явление?
– Это достижение целей недемократическими насильственными методами. Российское гражданское общество и мировое сообщество сегодня стоит перед лицом трех вызовов и трех опасностей: этнический сепаратизм, религиозный экстремизм и международный терроризм. Понятие экстремизма в достаточной мере у нас сформулировано и в Законе о противодействии экстремистской деятельности. Здесь нечего мудрить. Надо просто работать.
– С чего начинается экстремизм?
– Он начинается с идей. Если на уровне идей он не получает отпора, если не заметили какого-то экстремистского постулата или вызова, то постепенно находятся сторонники, которые для достижения своих целей берут эти лозунги на вооружение и пытаются решать свои экономические, или политические, а нередко и криминальные задачи. Экстремизм националистического толка, особенно опасно скрытый, маскируется под обычную политическую респектабельность и парламентаризм. В свое время мы подробно анализировали с Э. Паиным в статье "По ту сторону свободы" ("НГ" 12.02.2003 г.).
– Что вызывает у вас особые опасения?
– Первое – это неоправданно повышенное внимание к дискуссии: а сколько у нас мусульман?! Недавно Президент страны озвучил цифру 16 млн. с учетом мигрантов. В СМИ называют другие цифры: от 20 до 24 млн. Сама постановка вопроса, на мой взгляд, некорректна. Но некорректность не в том, что мы спорим, сколько у нас мусульман. Ведя дискуссию, как бы имеем в виду, что если их больше, то надо учитывать их фактор, если меньше – этот фактор можно не учитывать. Наша Конституция, традиции, практика говорят о другом: независимо от количества представителей той или иной конфессии государство обязано предоставить условия для удовлетворения верующими своих прав. Вступая в дискуссию, которая, на мой взгляд, не имеет принципиального значения, мы уходим от главного – развитие сотрудничества, межконфессиональный и межцивилизационный диалог. Тем более, что истинное число верующих в России определить очень сложно. Потому что у нас позади 20-й век – век государственного атеизма, когда многие люди не определяли своей религиозной принадлежности.
Второй момент, который меня очень беспокоит – это то, что впервые после знаменитой Екатерининской реформы в отношении ислама наши религиозные лидеры начали заходить на конфессиональное поле друг друга.
По сути, конечно, дело каждого гражданина определять себе веру, но никогда за последние столетия ни одна конфессия не ставила себе официальной целью увеличение числа верующих за счет представителей других конфессий. Я сейчас имею в виду разговоры о принятии русскими ислама. Или об обращении мусульман в протестантизм. Это негласное правило существовало многие годы и даже столетия не случайно, оно являлось одним из элементов стабильности.
Если же у нас сейчас начнется соревнование по обращению в свою веру представителей других конфессий, это сильно разрушит наши традиции, мир и согласие. К Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники... Это, кажется, В. Набоков сказал.
Много обвинений в прозелитизме звучит в адрес иностранных, особенно католических миссионеров. Надо отметить, что нередко их активность есть результат заблуждения. Изучая нашу официальную статистику, иностранные миссионеры искренно убеждены, что Россия – страна атеистов. Мягко говоря, это не так. Не понимая реальности, миссионеры совершают ошибку и удивляются, отчего внутри нашей страны их религиозная активность воспринимается подчас как прозелитическая. Проблемы прозелитизма в своё время подробно анализировал А. Щипков в своей книге "Во что верит Россия". С тех пор ситуация мало изменилась, к сожалению.
– Недавно прочитала в газете, что скинхеды – это не националистически настроенные группы ребят, просто это мальчики из бедных семей.
– Опасность скинхедов нельзя недооценивать и все объяснять тем, что они просто мальчики их бедных семей. Это утверждение уводит нас от действительного положения вещей. Русскому народу в целом националистические чувства просто чужды. Скинхеды не возвеличивают русский народ, а унижают его. Кто-то за их спинами решает свои корыстные задачи. Потому что когда осуществляется погром на рынке так называемых лиц какой-либо другой национальности, не московской, не русской – то ясно, что конечным итогом является передел этого рынка.
– Вы являетесь сторонником комплексного подхода к противодействию экстремизму. Что это такое?
– Подход очень простой. Он состоит в том, что в вопросах противодействия экстремизму все должны решать свои задачи. Есть свои задачи у государства, свои задачи у правоохранительных органов, специальных органов и ведомств. Но это не значит, что можно переложить задачу борьбы с экстремизмом только на государство. Активную позицию должно занимать гражданское общество, общественные организации и объединения, гуманитарное сообщество и вся система воспитания подрастающего поколения. Решить задачу можно только в условиях объединения здоровых сил государства и общества. И реальную роль в этом процессе должны играть представители гражданского общества, и, прежде всего, лидеры общественного мнения.
Беседовала Любовь Балакирева
|
