священник Антоний Ильин Империя технократов и Великая Степь Вопрос о глубинных противоречиях между Европейским Союзом и Россией на первый взгляд может вызвать недоумение. Разве не слышим мы, с завидной периодичностью, из Брюсселя и Москвы заявления о "приоритетном стратегическом партнерстве", об общих пространствах, и даже об общих ценностях? А борьба с терроризмом? Разве это не повод забыть о противоречиях и сосредоточиться на борьбе с "плохими ребятами, со взрывчаткой и Кораном"? Тем не менее, слиться в экстазе с Единой Европой не получается и перспективы на будущее очень неоднозначны. Причин тому несколько, одна серьезней другой, – различные ценности, различные геополитические интересы, различный институциональный дизайн. Теперь подробнее.
Между Западной Европой и Евразийским пространством (которое в разные времена называлось Русью, Ордой, Империей и СССР соответственно), пролегает "разлом", причем не геологический, а цивилизационный, выражаясь языком С. Хантингтона. Своего рода "пятигорский провал", за осмотр которого брал деньги популярный герой советской классики. Можно конечно заполнять этот провал различными договорами, общими пространствами, проводить на его отвесных склонах антитеррористические маневры, разумеется, не без пользы, – но провал остается.
Ценности различны, и либерально-экономический фасад России не должен вводить в заблуждение. Дьявол, как всегда кроется в деталях. Таких, как разница между правом или диктатурой закона, или между сусидиарностью и вертикалью власти. Либеральный стандарт с которым отождествляет себя Европа, это фукуямовский "конец истории" в смысле ее свершения, своего рода секулярная полнота времен, а значит, миссионерский апломб неизбежен. Как писал еще Святитель Григорий Богослов, – благу свойственно распространяться. Именно на этом основана европейская концепция концепция "добрососедства".
Перманентное расширение ЕС не следует объяснять чисто экономически, – оно имеет выраженное идеологическое измерение. Тот факт, что в ЕС теперь входят и страны православной традиции, а в ближайшем будущем их будет больше, вовсе не означает возможности диалога цивилизаций в рамках Новой Европы, – просто Восточная Европа становится частью Запада в широком смысле этого слова. Хотя хваленый мультикультурализм и "единство в многообразии", предпосланное Жискар Д'Эстеном проекту европейской конституции, и означает возможность носить шотландские килты без нижнего белья или считать протухший сыр национальным достоянием, это вовсе не препятствует активному продвижению "общих ценностей", к которым судя по всему, придется отнести и гомосексуальные браки, и эвтаназию, и клонирование эмбрионов в "терапевтических целях".
Во внешней политике ЕС подход "Запад и все остальные" (West and the Rest) вряд ли может поменяться на что-то другое. В глазах же носителей традиционных ценностей, которые в случае ислама всегда религиозно-политические, такой "Запад" всегда будет "Большим Сатаной". Все это может оказаться катализатором нового "разлома", который пройдет уже через кварталы и мощеные улочки древних европейских столиц, обрушивая лицемерные фасады, называемые "культурной и социальной интеграцией меньшинств". Таким образом, ситуация "Ислам и все остальные" (Islam and the Rest) окажется наиболее вероятным сценарием для Европы.
Как бы то ни было, признание со стороны ЕС реалий "многополярного мира" относится, главным образом, к Юго-Восточной Азии, отчасти к Латинской Америке, но вовсе не означает готовности признать на самом европейском континенте какую-либо отличную от себя силу, претендующую быть иным полюсом власти и цивилизационной интеграции. Россия, в определенной степени, до сих пор остается государством-континентом, аналогичные претензии и у нового квази-государства под названием Европейский Союз. И соотносятся между собой эти две реальности, как Heartland и Remland классической геополитики, то есть резюмируя словами одной притчи О'Генри: "Боливар не вынесет двоих".
В свое время это очень тонко почувствовал благоверный князь Александр Невский, когда решил, что татарская конница лучше послужит сохранению православной идентичности, чем папская булла. Какие же союзники в таком случае есть у России, кроме ее армии и флота, если мы не хотим оставаться и дальше Верхней Вольтой с ракетами и нефтяными скважинами? Такой союзник у Руси есть, – это Великая Степь, и если мы гунны, это не должно быть поводом для фрустрации. В конце концов, когда христианнейшая Европа топила в крови и мусульман и собственных единоверцев, на нашей территории действовали такие принципы веротерпимости, провозглашенные Чингиз-ханом, какие не снились и самым прогрессивным гуманистам эпохи Просвещения.
Осознанно или нет, шаги в правильном направлении, пускай половинчатые и с оговорками, уже делаются, – Евразийское экономическое сообщество (ЕвразЭС), – на сегодняшний день наиболее успешный проект, Договор о коллективной безопасности, и наконец, Единое экономическое пространство (ЕЭП), вызвавшее такую озабоченность в Брюсселе, несмотря на то, что пока даже Таможенный союз не реализован. Казалось бы, чего ради? Ведь ЕС строит партнерские отношения с АСЕАН, Меркосур и другими интеграционными группировками, видя в них полноценных субъектов диалога, хотя они и не спешат повторять в ближайшем будущем наднациональный опыт брюссельской технократии. Нет сомнений, что государства-члены ЕЭП, имевшие, пускай и девиантный, но все же федералистский опыт существования в виде союзных республик, и прошедшие в 90-е годы через период очарованности национальной независимостью, гораздо более готовы принять наднациональную архитектуру и принцип делегирования суверенитета.
Тем не менее, для ЕС, в силу геополитических соображений, гораздо комфортнее иметь дело с полукриминальными национальными государствами в состоянии полураспада, нежели с серьезным центром интеграционного строительства к востоку от своих границ. В случае ЕЭП это объясняется с одной стороны желанием видеть в Белоруссии, Украине и Молдове, в отдаленном будущем, потенциальных кандидатов на членство (пресловутое перманетное расширение). Историко-политических оснований для этого нет, кроме одного, – слабости Российской Федерации. Собственно, усиление России и беспокоит ЕС больше всего, какие бы заявления не делались, а Россия как мотор интеграции, вообще страшный сон. Собственно, в этом для России заключен не только внешнеполитический, но и внутренний вызов.
Готова ли российская элита при нынешней благоприятной политической и экономической конъюнктуре сама поступиться частью суверенитета в пользу наднациональных структур, которые еще надо создать? Думается, вопрос этот может быть решен только в рамках пресловутой проблемы-2008, где главная интрига, на мой взгляд, заключается вовсе не в изменении Конституции. Проблема в том, будут ли созданы оптимальные политические условия и соответствующий институциональный дизайн для реального интеграционного строительства?
Причем реализовано оно должно быть не в рамках конфедеративной модели, которая малоэффективна и как правило, означает лишь переход либо к дальнейшей интеграции, либо к распаду, и не в виде федерального супер-государства на основе РФ, что невыполнимо. Оптимально было бы динамичное сочетание межправительственного и наднационального подхода в контексте интеграционного образования нового типа, – Федерации государств, образующих Евразийский Союз.
Нет сомнений, что в перспективе, единственный шанс для России, и ее высший национальный интерес, как в свое время для Германии и Франции, имевших в своем прошлом немалый опыт "сверхдержавности", – именно в преодолении неизбежной ограниченности национального государства, в поступательной и продуманной наднациональной интеграции, для чего есть все предпосылки, главное, – политическая воля. Возможно, придет время, когда при исполнении замечательной музыки Александрова, мы будем слышать слово "Союз" не только в подсознании, но и на самом деле.
Об авторе:
Антоний Ильин – священник Русской Православной Церкви, кандидат богословия, настоятель Свято-Николаевского Кафедрального собора в Брюсселе, секретарь Представительства Московского Патриархата при европейских международных организациях.
|
