Владимир Мощенко Живая птица поэзии Источник: Литературная газета В этом году российской национальной премии "Поэт" удостоилась Олеся НИКОЛАЕВА. Мы поздравляем поэтессу с успехом, желаем ей дальнейших творческих свершений и предлагаем читателям эссе о ее поэзии.
Зря Константин Леонтьев мечтал некогда, находясь в Оптиной пустыни, что поэзия религии наконец-то вытравит из человека поэзию изящной безнравственности. Увы, они друг с другом соседствовали и соседствуют – и тут ничего не поделаешь. Сегодняшний день – не исключение. Напротив! Пышным цветом, захватив телевидение, радио и многие издательства, "поэзия безнравственности" остервенело пытается утвердиться в наивных читательских душах. У Олеси Николаевой, как редко у кого из нас, вызывает боль "ядовитый колючий куст, съеженный, неживой", выросший не из почвы, а "из алмаза". "Тщетные рыбари", неспособные распутать сети "под птичьи крики",
– вот кто они, эти насаждатели. Не им "ходить по водам, приказывать буре: замри!". Они безлики, и герои их безлики. Характерно в этом плане стихотворение "Сосед", где речь идет о подобном марателе бумаги и стен в подъездах, которому все до фени и который считает, что "жизнь явно не удалась".
А вот Олеся Николаева, принимая жизнь, стояла и стоит на том, что во всем – отчетливое проявление Высшей Воли. И надо лишь соответствовать Ей каждым неслучайным словом, каждым звуком музыки этих слов. Надо лишь не забывать, что ты всегда – под облаками. "Под облаками мою окна, и тряпки мокрые в руках, чтоб засверкало все, что блекло, я мою окна в облаках". И мы можем только радоваться, что устремления автора процитированных строк, подарившей нам семь незаурядных книг, увенчаны самой престижной российской национальной премией "Поэт". Здесь – своя закономерность. Олеся Николаева по справедливости уже была отмечена и другими литературными премиями (в том числе премией Бориса Пастернака и премией "Anthologia"
– "За высшие достижения современной поэзии"). Кстати, вспомним афоризм Бориса Леонидовича: "Талант – единственная новость, которая всегда нова". Мы видим ее, эту новость, в особых отношениях между землей и небом, жизнью и смертью: именно о них возвещает поэзия Николаевой, о свете Преображения, о чаянье воскресения, о таинственных следах Божьих в мире трудов и скорбей; вся она в конечном счете – о любви: "Просто мертвые продолжают любить живых, а те сгорают, как восковые свечи". И даже "маленькая женщина" "с сумочкой, с завитком у лица", сетующая на мелкие невзгоды обыденной жизни, не перестает ощущать "второго плана", где ее жизнь разворачивается как высокая экзистенциальная драма, превращающая ее самое в героиню:
Маленькая женщина чает больших побед и правоту свою снаряжает, как легион.
Вроде бы каблук у нее сломался, а это – прорыв где-то на левом фланге. Вроде бы текут батареи в доме, это – прорыв ход подземный, враг уже тут как тут.
Вроде бы на работе сокращения, а это – в крови полководец лучший рухнул, лежит ничком.
Вроде бы погода паршивая, а это – любви достоверной – что-то незаметно ни в ком.
Однако было бы явной ошибкой считать Олесю Николаеву этаким романтическим певцом обыденной жизни. Ее стихи пронизаны каким-то поистине героическим пафосом трагического и возвышенного. Ведь ее главная художническая битва ведется с тем миром, который пытается профанировать священное и принизить истинно высокое, опорочить целомудренное, сдернуть небо на землю и при этом заявить, что там ничего и нет такого, чего бы не было здесь, "внизу". Поэзия Олеси Николаевой свидетельствует о чуде, о тайне, о смысле бытия, то есть о Боге. Поэтому даже бытовые детали, колористичные и красноречивые, дышат в ее стихах метафизикой, а всякая вроде бы примелькавшаяся ситуация открывает свою мистическую подоплеку.
Человек для поэта – поистине "пленный херувим", чающий любви и свободы. И даже Отечество – это не просто эмпирическая Россия конца XX – начала XXI вв., это земля предков, уводящая в Царство Небесное: "Кажется, вот оно – размахивает тысячами ветвей, а оно в небе корнями нас защемило". Но земное Отечество – это и Испания из "Испанских писем". Выбранный здесь Олесей Николаевой мистификаторский литературный прием обнажает тоску верующего человека по Отечеству Небесному, ибо всякое иное отечество тут, на земле, – так или иначе чужбина.
А меж тем если крикнуть: "Viva, Испания!", дорогой, и подпрыгнуть, и шляпу подкинуть она обернется в небесах распростертою чудною птицей живой: чайкой на море спустится, ласточкою у колодца!
При этом в стихах Николаевой подчас происходит необъяснимое совпадение поэзии и поэтики: стихотворение вырастает как бы само из себя, из рассказа о своем рождении, интонационный рисунок превращается в зримую картину:
Проболтаться, оговориться, выронить, словно окровавленный платок из кармана, слово, из которого вырастают, как пальцы, предлоги, флексии, приставки, творительные, предложные падежи!
Олесю Николаеву нередко называют создателем школы "акцентного стиха". Но, пожалуй, она не столько создала этот стих, напоминающий по звучанию в немалой степени Псалтирь, сколько привила его к древу современной русской поэзии. Это оказалось и возможным, и органичным именно потому, что суть здесь не в каком-то внешнем "приеме", а в самом опыте души поэта. В лучших и бесспорно оригинальных произведениях – "Августин", "Апология человека", "Испанские письма" – этот стих живет и утверждает новизной таланта подлинную свободу творчества, цель которого – чудо.
31.05.2006
|
