Любовь Балакирева Поколение 70-х: время застоя – время обретения веры Поколение 70-х – это поколение, обретшее веру в Бога вопреки всем обстоятельствам, вопреки массовой коммунистической пропаганде, вопреки лжи и тотальному атеизму. Это поколение нащупывало веру своей кожей, кто через западную рок-культуру, кто через подпольную самиздатскую литературу, а кто-то и через "белые платочки", беззащитных, бесправных, нищих старушек так до конца своей жизни и оставшихся стоять у Креста. Их мужья и братья полегли на полях сражений, а эти бабушки исполнили свою миссию – сохранить веру и остаться безвестными.
О поисках веры, времени застоя, и поколении отцов – в интервью священника Валентина Уляхина интернет-порталу "Религия и СМИ".
 |
– О. Валентин, вы пришли к вере в 70-е годы, которые в учебниках по истории упоминаются не иначе как время застоя. Однако, как это ни странно, это были годы массового обращения к Богу. Хотелось бы поговорить о тех процессах, которые происходили в церкви и в душах людей в те годы, тем более, что вы тоже пришли к вере в это время. Что толкало людей на путь богоискательства при практически полном отсутствии проповеди?
– Конечно, время было застойное, если измерять его критериями человеческими и политическими. Но это было время, когда дееспособность, активность и жизненную искру сохраняло поколение победителей в войне 1941-45 гг. В 70-е годы были живы люди, которые воочию видели проявление силы Божией – в окопах атеистов нет! – люди, которые самоотверженно и самопожертвованно исполняли свой долг спасения ближних своих, которые были преданны жизни и победили смерть. Эти люди часто шли на верную смерть и полагали свою душу за други своя, не колеблясь и не задумываясь, отдавали свою жизнь за жизнь мира.
Это было поколение моего отца. Мой отец родился в 1907 году. Более младшее поколение 1920-25 гг. было призвано в 1943 году. К этому времени как раз приспели Курская дуга, Прохоровка, Как это ни страшно, но весь этот пласт ушел в братские могилы. Как говорили тогда, 1925 год пошел целиком в мясорубку. Те же, кто остался в живых, в 70-е годы были еще живы и дееспособны. И только после завершения их миссии, когда они отошли практически от дел, когда они стали практически немощными, вот тут-то произошел тот поворот или переворот, можно сказать революция, которая направила течение страны совершенно в другом направлении.
– Вы считаете, что та жертва, которую принес наш народ во время войны, и привела к изменению мировоззрения?
– Известная философская категория единства и борьбы противоположностей указывает на совместимость несовместимого. Мы своей жизнью и жизнью тех, кто даровал нам эту жизнь, видели как совмещается, совершенно непостижимым образом то, что было еще совсем недавно совершенно невозможно предположить: люди, которые не верили, были комсомольцами, атеистами, на войне исполнили заповеди Христовы, принесли колоссальную кровавую жертву во образ жертвы Христа. Это была колоссальнейшая многомиллионная жертва всего народа.
Господь принял эту жертву. Господь даровал им по их неформальному соблюдению заповедей дожить до конца тот страшный XX-й век. Почти все они сейчас ушли в могилу. Мой отец умер в 1974 году, ему было 67 лет.
Ветеранов у нас по пальцам пересчитать можно, с каждым годом их все меньше и меньше и, пожалуй, через некоторое время их вообще не будет так же, как в свое время не стало ветеранов первой мировой войны, которые фактически ушли от нас в начале 80-тых годов.
– Ваше детство пришлось на 50-60-е годы, время тотального атеизма. Что привело к появлению религиозного чувства в душе мальчика, воспитывавшегося в обычной советской семье?
– Раз в год мы с матерью посещали храм. Я помню в 50-е, 60-е годы обычно перед Великим постом мы уезжали к родственникам под Москву и там исповедовались и причащались. Эта вера была, конечно, неформальная, она была далека от церковных уставов воцерковления, но мы в Бога верили и раз в году участвовали в таинствах церкви. И потом, когда я учился в институте с 1967 по 1972 год, мы продолжали раз в году исповедоваться и причащаться.
В 1966 году моя бабушка, которая жила под Москвой, привезла мне журнал "Воскресный день". Это был прекрасный журнал большого формата с прекрасными иллюстрациями за 1892-96 гг. Там были статьи на богословские, религиозно – исторические темы, были статьи знаменитых ученых, было много иллюстраций. Это было мое первое пособие, первое введение в христианство. С этого журнала началось мое осознанное восприятие христианства.
Я помню себя в 50-тые годы, когда на каникулы я приезжал к бабушке, и по большим праздникам мы ходили в храм. Помню, что уже тогда я проникся каким-то благоговением перед верой. В храме были в основном дедушки и бабушки. Помню, как я собирал своих друзей и вместе с ними шел к Благовещенской церкви, единственной в те годы в Зарайске (до революции их было 16). Там рассказывал им то, что слышал от бабушки о Боге. Мы тогда были маленькими, но я помню, что они не избегали таких разговоров, для них это не было чем-то несуразным и нелепым.
– И все-таки в жизни каждого христианина происходят события, когда вера становится жизненно необходимой, входит в жизнь активно. Были ли у вас такие события?
– Как и для всякого человека решающее и окончательное обращение ко Христу у меня произошло только тогда, когда я потерял самых дорогих для меня близких, отца и бабушку: в 1974 умер мой отец, а в 1975 году умерла моя бабушка. Мы ее отпевали, и на ночь пригласили одну старушечку – Пелагию, которая жила в одной из ближайших деревушек, бывшем селе Пронюхлове.
Это название имеет историческую аннотацию: в 1339 году Батый "пронюхал" о красоте жены рязанского князя и решил взять ее в наложницы. Ее звали Евпраксия. Она находилась в Красном сельце, нынешнем Зарайске в 160 км от Москвы. Когда отряд окружил чертог, Евпраксия, не желая быть взятой татарами, взлетела на крышу терема и вместе со своим младенцем низринулась вниз. По–славянски это звучит как "заразилась", бросилась на копья татар, и от этого слова произошло название города Заразск, а затем Зарайск. Она совершила самоубийство и, не смотря на это, стала местночтимой святой. Вскоре после своей гибели она была прославлена вместе со своим мужем, с которого татары с живого содрали кожу, и сыном-младенцем.
Меня еще в детстве поразила иррациональность такого поступка Евпраксии . Она совершила самоубийство, тем не менее была прославлена. Тогда в детстве я понял такую простую вещь: христианство иррационально.
В 70-тые годы я узнал о событии, которое произошло в середине 50-ых годов с Зоей в Самаре, названное в народе "Стояние Зои". Икона св. Николая послужила причиной ее покаяния, обращения к Господу и одновременно ее преждевременной кончины, в то же время она получила надежду на спасение души.
Все это убедило меня в том, что православие – это жизнь иррациональная. Христианство часто необъяснимо внутренними или внешними факторами, субъективными или объективными. Так же как и человек, в котором живут и борются два начала духовное и телесное, он живет, хотя и согрешает каждую минуту, но по милости Божьей направляет свой вектор к Богу по синусоиде, апогей – перигей, падение и восстание, покаяние – преображение и опять падение. Вот так иррационально он движется ко Христу.
Эту же иррациональность можно спроектировать на все периоды истории нашей страны и церкви. Вспомним святителя Филиппа Колычева митрополита московского. Мы знаем, что он любил царя, одновременно не мог не видеть, как царь нарушает законы не только христианские, но и человеческие: 5 жен венчанных и 10 наложниц. И все это на глазах святого Филиппа: ужасы, жестокость, море крови. Тем не менее, святой Филипп молится за царя как помазанника Божия. И вот эта нестыковка, несовместимость вербального и реального содержания христианства и истории православной церкви – все это милостью Божией, благодатью Божией притворяется, прилагается рано или поздно, в конечном счете в спасительное движение в Царство Небесное.
– Каждый человек, приходящий в церковь, после периода внутренних метаний и размышлений, проходит период воцерковления. Как это было у вас?
– Я получил такую возможность неформально войти в жизнь церкви в 1975 году. После смерти бабушки мы с матерью каждый воскресный день посещали церковь, в субботу исповедовались, в воскресенье причащались. И с этого момента началось наше воцерковление. В 1977 году мы впервые отправляемся в Успенскую Почаевскую Лавру, впервые осознанно совершаем паломничество.
В те годы открыто посещать монастыри мне никто не препятствовал, но однажды, когда я вернулся из паломничества и пришел в институт, мой научный руководитель сказал "Что в монастыре был?" А в другой раз, когда я вернулся из Пюхтицкого монастыря, где принимали записки о вечном упокоении, и где я заплатил приличную по тем временам сумму в 90 рублей, заказав молиться о вечном упокоении отца и матери, по возвращении в институт из моей зарплаты вычли премию.
– Время 70-х в церкви – это время так называемых "белых платочков". Это были люди, сохранившие верность церкви в самые тяжелые для нее годы. Были ли у вас встречи с такими "белыми платочками"?
– Знакомство с одной из представительниц "белых платочков" Пелагеей Дмитриевной Костюхиной из бывшего сельца Пронюхлово Зарайского уезда было одним из факторов, который привел меня в церковь. Мы переписывались еще при жизни матери, она постоянно сообщала нам о церковных праздниках, присылала письма с молитвами, призывала воцерковляться, исповедоваться, причащаться. Она была типичным представителем исповеднического отряда до конца верных верующих христиан. До войны она держала Рождественскую церковь в селе Пронюхлово, несколько священников прошли через храм и были уничтожены. Наконец, храм полностью остался без священников, она выполняла там функцию и сторожа, и чтеца пока его не закрыли. Пелагея была безбрачная, хотела быть монахиней, но так не получилось – революция. После смерти сестры остались племянники, которых она взяла на воспитание, в конце концов, отдала им свой дом, а сама попала в дом престарелых.
– В 70-е годы путь к вере очень часто лежал через общение с интересными людьми уже обретшими веру. В те годы образовывались кружки, семинары, где люди могли общаться, делиться книгами, говорить о прочитанном. Был ли у вас такой человек, общение с которым повлияло на становление вашей веры?
– Как это ни странно, это был мой научный руководитель Алексей Иванович Левковский, доктор наук, ученый-востоковед. В 1975 году я познакомился с ним в Институте востоковедения, и он стал моим руководителем. Он был инвалидом, у него дееспособна была только голова и правая рука. Ноги в полиомиелите, левая рука, как у кайзера Вильгельма была маленькая, младенческая, он ее всегда носил в кармане пиджака. Он оказался верующим человеком. Его отца репрессировали, жили они с матерью очень бедно. Веру свою он, конечно, не афишировал. Кроме того он был еще и член партии, тогда было невозможно без партийной принадлежности. Он с отличием окончил два факультета исторический и экономический,
Тут я и получил как бы первое христианское задание. Перед институтом приезжал к нему, брал машину, вез в институт, там помогал подняться в отдел и затем опять отвозил его домой. У него были неплохие познания по истории церкви. Он собирал иконы, вся его небольшая квартирка была увешана иконами.
Алексей Иванович не афишировал своей веры, но все делал так, что я сам все глубже и глубже интересовался христианством, все активнее воцерковлялся. В Москве тогда было около 25-ти храмов, и везде были глаза и уши. Он мне говорил: ходите в какой-нибудь один храм, хотя я любил ходить по разным храмам.
– Вы общались со священниками в те годы?
– У меня были три учителя, три священника, проживших напряженную сложную жизнь: протоиерей Андрей Усков, протоиерей Михаил Федюнин и протоиерей Мирон. Это были священники подмосковных храмов, куда я ездил чаще всего.
В области в отличии от Москвы никогда не разрушались общинки вокруг храмов. Несколько таких храмов я посещал еще в 70-80-е годы. Это храм архангела Михаила в селе Михайловском недалеко от Барыбино, храм Покрова Матери Божией в селе Котово недалеко от Истры и храм Преображения села Колычева недалеко от Жилево по Павелецкой ветке.
Протоиерей Андрей Усков был, пожалуй, моим наиболее близким наставником. Я к нему приехал в декабре 1979 года, начиналась афганская кампания и меня вызвали в военкомат. Я приехал исповедаться и причаститься перед военкоматом. Приехал с ночевкой, и он тут же поставил меня петь и читать на клирос.
В Преображенском храме по благословению настоятеля я читал Евангелие на иностранных языках, хотя не был даже иподьяконом. В Библиотеке иностранной литературы собрал необходимые тексты пасхального Евангелия на греческом, латыни, английском, немецком, французском, испанском, итальянском. Я заказывал книжки из спецхрана, книги старинные, издания XYIII-XIX веков. Сидел и выписывал тексты пасхального пролога Иоанна Богослова. Однако, заметил, что когда мне выдавали книжки, обязательно выходил какой-то человек и очень внимательно меня осматривал.
– Вы не боялись, что такое общение может повредить вашей карьере?
– Время было уже отличное от хрущевских. Казалось, что власти выбрали политику интеграции верующих по мере сил и возможностей. Конечно, разброс был большой: от репрессий до попыток интегрирования. Как это ни странно каждый год мне предлагали вступить в партию, хотя и знали, что я верующий. В последний раз мне предложили вступить в партию то ли в 1990, то ли в 1991 году. Интересно, что те люди, которые мне это предлагали, очень быстро потом интегрировались в коммерческие структуры, и сегодня весьма процветают.
– Почему вы не вступили в партию?
– Те священники, которых я знал, все мои духовные наставники весьма нелестно отзывались о партии. А поскольку мое сердце принадлежало церкви, их отношение стало моим отношением.
– Были ли у вас конфликты с партийными органами, ведь вы не скрывали своей веры?
– Конечно, я знаю, что были палачи, были стукачи, было много недостойных. Но мне не приходилось встречать людей, которые были абсолютно индифферентны, непробиваемы для доброго слова, улыбки. Как –то находилась возможность контактировать с ними на человеческом уровне. У меня не было конфликтов с партийными структурами, все знали, что я верующий, видимо, потому что я старался доброжелательно относиться к людям. Господь давал возможность мне быть под покровом Матери Божией, пользоваться благожелательностью тех, кто меня окружал.
– Чем, по-вашему, объяснить метаморфозы общественного сознания и поведения российского народа на рубеже 20-х годов, когда страна за считанные годы превратилась в атеистическое государство?
– Я могу сказать, что, встречаясь с верующими в те далекие годы нашей молодости, с теми верующими, которые прошли 20-30-е годы, я из рассказов понял, что наиболее неподдающимися любви, человеческой доброте были те православные, которые, будучи православными, по разным причинам разочаровались или в церкви или в священнике, отошли от Бога. Мне рассказывали, что именно такие люди собственными руками не по указке из центра, а часто по собственной инициативе уничтожали, разрушали, закрывали храмы. Многие из тех, кто в самом начале века были чтецами в храме, заканчивали приходские школы, в 30-егоды не под влиянием внешней среды, а под воздействием какого-то деструктивного процесса, который происходил непосредственно в их сердце, в их воле, уме, и душе, уходили из церкви. Может быть потому, что Бог попустил, по их мнению, встать у власти большевикам, попустил гражданскую войну, голод, холод, репрессии. Где же Бог? Почему он не дает нам жить, как Он призывает и как мы бы хотели?
Многие, разочаровываясь в церкви на личностном, индивидуальном уровне, брали в руки молот, топор, лом и крушили алтарные предградия, иконостасы, голосовали за закрытие церквей часто без разнорядок, без указаний сверху, сами на собраниях поднимали вопрос, чтобы церковь превратить в клуб или склад.
Многие из них даже кощунствовали. Была вторая половина 30-х годов. В селе Колычеве недалеко от Жилево молодые люди вынесли Распятие и стали стрелять из мелкокалиберных ружей по нему как по мишени. Когда я пришел в этот храм, то увидел, что Распятие все испещрено пулями. В 1941 году почти все эти люди ушли в братские могилы. Многие из них своей кровью омыли этот грех. Мы может констатировать это как факт исторический, но судить мы вряд ли вправе их, потому что они показали возможность исполнить самую главную заповедь, они отдали свою жизнь за нашу жизнь. Источник:
|
