RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_7702.html

19 декабря 2003

Филипп Щипков

Михаил Поздняев: Религиозная жизнь Путина – это его privacy

Михаил Константинович Поздняев. Родился в 1953 году. По образованию филолог. Работал в литературной редакции на Всесоюзном радио, в журнале "Сельская молодежь", газете "Семья", журнале "Столица", "Общей газете", "Огоньке". С сентября 2003 года – обозреватель "Новых Известий".

Как вы можете сформулировать позицию "Новых Известий" в освещении религиозной темы?

"Новые Известия" ежедневная восьмиполосная газета. Постоянной религиозной рубрики у нее нет. Тексты на общественно-религиозные темы выходят на седьмой полосе – полосе "Общество". Политика газеты в подаче религиозной темы состоит в том, чтобы не сосредотачиваться на какой-то одной конфессии. Мы стараемся давать взвешенные оценки. Приветствуется не авторская, а скорее информационная и аналитическая журналистика.

Моя личная установка такова: отмечать в этой теме не аппаратные события, торжественные конференции, заседания и празднования, о которых и так много говорят, а стараться найти темы не озвученные, которые в меньшей степени понятны светскому невоцерковленному читателю. Ведь некоторые, например, не подозревает, что кроме Русской Православной Церкви существуют и другие Поместные Церкви. Я стараюсь по возможности в своих текстах следовать двум установкам. Первое: в меру сил становиться на сторону меньшинства, так как история свидетельствует, что любое меньшинство, как правило, является гонимым. Второе: развенчивать миф, будто Церковь (я имею в виду Православную) представляют только иерархи, потому что самая важная работа, которая происходит в РПЦ, происходит в глубинке и на приходах.

Нужно ли сегодня защищать РПЦ?

Я сам прихожанин Русской Православной Церкви Московского Патриархата. И думаю, что ее главная защита – поиск истины и справедливости. Очень подозрительно, что людей привлекает в Православной Церкви ее могущество. Сегодня, когда Церковь не гонима и открыта для всех, именно сегодня нужно говорить о проблемах, которые перед ней стоят.

Как вы отбираете темы?

Неинтересно писать о том, что лежит на поверхности, например о пасхальном или рождественском богослужении. Интересно писать о том, что обывателю не очевидно, например о положении рядового духовенства. Под знаменем возвращения Церкви имущества батюшка получает огромный деревенский храм и кладет жизнь, чтобы воссоздать его; он превращается из пастыря в хозяйственника – этот феномен в жизни современного духовенства мне интересен. Здесь неожиданный смысл приобретают слова "хочешь жить – умей вертеться": "хочешь быть христианином – умей вертеться".

Интересно писать о случаях взаимопонимания на жизненном уровне православных и инославных людей. Мне интересно писать об общих святынях Православной и западной Церкви, например о Туринской плащанице. Интересно писать о тех перегородках между конфессиями, которые не достигают Небес.

Не теряются ли религиозные материалы в общем потоке газетных публикаций?

Нет. В газете есть информационный центр, который обозначает самые интересные темы. Довольно часто среди них появляются темы, связанные с религией. Они интересны современному читателю.

Кто читает сегодня материалы о религии в светской прессе?

Современный читатель светской прессы похож на первых христиан. Он абсолютно биполярный, он очень страстный, его в одинаковой степени волнуют сильные религиозные переживания и переживания телесные. Обычный читатель – это невоцерковленный человек, который бывает в Церкви один раз в году на Пасху. Это человек, для которого даже сегодня, в эру информации, многое в религиозной теме остается непонятно. Серьезные вещи в контексте той или иной проблемы надо описывать так, чтобы они были понятно такому читателю. В этом журналист вынужден доходить до основополагающих, элементарных, катехизаторских сведений. Например, говоря о Декларации митрополита Сергия, приходится доходить до Вселенских соборов. Для обыкновенного читателя православие перемешалось с русской культурой и историей, эти понятия стали тождественными. В своем сознании он не разделяет религию и культуру.

Каковы, с вашей точки, зрения функции Церкви в обществе?

Я очень долго спорил с той точкой зрения, которую в середине 1990-х годов отстаивал Дмитрий Шушарин: будто православие, как и религия в целом, является социокультурным феноменом. Но это не так, иначе душа, добро и совесть тоже понятия социокультурные. Если же говорить сегодня о Церкви в России как об институте, то, конечно, нужно говорить о церковной жизни как о социокультурном феномене, потому что она не является жизнью всего народа. Православие в широких массах распространено только как некоторый культурный пласт сознания, а не реальная вера. В 1988 году не произошло второго крещения Руси. И приходится повторить слова Лескова: Русь крещена, но не просвещена. Число крещеных и число храмов стремительно растет, а число реальных верующих – нет.

По-вашему, Церковь как институт не справилась со своими функциями в условиях свободы?

Я думаю, это происходит оттого, что Церковь, в силу своей консервативности, боится говорить с современными людьми на их языке. Мне любопытны в этом смысле опыты диакона Андрея Кураева, который говорит с молодежью в компании с Костей Кинчевым. Такие опыты не всегда вызывают у меня сочувствие, но они интересны. Можно сказать, что это популистские ходы, к которым прибегала Католическая Церковь еще в середине ХХ века. Но нет, это поиск адекватного диалога Церкви и общества, поиск понятной и доступной формы проповеди в современном обществе. Очень важно, когда о Церкви говорят на простом языке, как, например, митрополит Антоний (Блум) вел радиобеседы с Анатолием Гольдбергом – разговор верующего с неверующим.

Нужно ли, в таком случае, и богослужение переводить на русский язык?

Нет, богослужебный язык менять, с моей точки зрения, не надо. Для меня язык богослужения – это язык, который был дан свыше. В Церкви есть вещи неупразднимые. Это один из вопросов, которые для меня являются бесспорными, как и вопрос о календарном стиле. Это не обсуждается.

Но, например, греки перешли на новый стиль.

Да, а также грузины перешли и болгары перешли. Но к пользе ли это?

Должна ли светская пресса заниматься созданием положительного образа Церкви?

Не нужно популяризировать Церковь, она популярна сама по себе, и так уже в массовом сознании сложился ее положительный образ. Сейчас сформировалось такое, свойственное для Католической Церкви, уважительное отношение к духовенству. Лучший пиар для Церкви – больше писать о простых верующих, об обыкновенных приходских батюшках. Нужно как можно больше пиарить рядовое духовенство, как можно больше говорить о молодых епископах (ведь сейчас появилось очень много интеллигентных епископов!). Расстановка сил в сегодняшнем епископате совершенно иная, нежели при патриархе Пимене, когда в епископате существовали две партии: украинская и никодимовская. Ситуация очень сильно поменялась.

Возможна ли проповедь на страницах светской прессы и в каком формате?

Безусловно, возможна. Например, в "Огоньке" я вел цикл бесед с отцом Георгием Чистяковым, который назывался "Простые истины". Отец Георгий высказывался по актуальным поводам от первого лица. Он рассуждал о происходящих событиях с позиций православного священника, например о взрыве в переходе на Пушкинской площади. Такая проповедь возможна. А проповедь в традиционном понимании, которая возможна в приходских газетах, на страницах светских газет будет выглядеть нелепо.

Каким должно быть место религии среди других информационных тем?

Религия может занимать любое место. Она, как ни одна другая тема, может совершать свободный дрейф в этом рейтинге от политики до культуры. Политику, конечно, никогда не сдвинешь на место погоды, а погоду крайне редко поставишь на первую полосу.

Мне кажется, что идеальной была бы такая подача религиозного материала, чтобы читатель, прочитав статью, сказал: "Да, это круто!" Религиозная тема должна идти в ежедневном режиме, а не как отдельное приложение к газете. Ее нельзя выделять из общего информационного потока. Очень интересно то, что от части делают Александр Архангельский и Максим Соколов. Они вкрапляют в текст, не относящийся непосредственно к религиозной тематике, какие-то религиозные оценки, расставляют какие-то религиозные акценты.

На мой взгляд, не бывает "религиозных журналистов"; бывают верующие и неверующие журналисты. Журналист, он либо журналист, либо нет. Само понятие "религиозный журналист", "религиозный публицист" звучит очень странно. Правильнее было бы сказать "журналист, пишущий на религиозные темы".

Присутствует ли в политике религиозная составляющая, и насколько она сильна?

Нет, в политике слишком много лжи. Например, я совершенно не согласен с общераспространенным мнением о религиозности нашего президента. Понятно, что религиозная жизнь Путина – это его privacy, его частная жизнь. Но я, к сожалению, не могу назвать ни одного его поступка в качестве президента, который свидетельствовал бы о проявлении его религиозности как политика. Он может перекреститься и поцеловать икону, но я не скажу, что президент России – православный христианин. Православие – это общий современный стиль власти в нашей стране. Сегодня власти не гонители, но если завтра изменится курс, то они погонят с такой силой, которая не снилась гонителям хрущевских времен.

Вместе с тем Путин очень четко позиционирует себя как главу многонационального государства, в его высказываниях никогда не было намека на шовинистические взгляды. Его образ – это образ такого воспитанного питерского европейского господина.

Нужно ли, с вашей точки зрения, придавать православию статус государственной религии?

Необязательно легитимировать существующие вещи. Зачем признавать православие в качестве государственной религии, если она уже по факту такова? Есть ли в стране хоть одна религия или юрисдикция, которая могла бы сравниться с Московской Патриархией по своему могуществу? Вторые по численности мусульмане расколоты. Они, как в квартете Крылова, не могут договориться.

Ваши собственные религиозные взгляды влияют на ваши статьи?

Разве журналист работает из убеждений, из каких-то святых высоких соображений? Нет, конечно, журналист работает, потому что ему деньги платят, остается только не врать и подлостей не делать. Я прекрасно понимаю, что журналистика для меня – добыча хлеба насущного. Главное, не заблуждаться. Некоторые журналисты сами признают, что им платят деньги за то, что они делают подлости и врут.

19 декабря 2003 года