Социализм и православие: парафраз одной идеи в контексте модернизации

RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_80387.html

07 ноября 2010

Николай Мехед

Обсуждение темы необходимо начинать с главного: каково будущее России? – Цивилизационное. Историческое. – Социальное. – Экономическое. – Политическое и т.п.?

Насколько справедливо утверждение, что модернизация – это и есть наше "светлое" будущее, буквально "наше – всё"?

Очевидно, что модернизация не является самоцелью. Это – всего лишь инструмент развития. Посредством модернизации мы должны выйти к новому социальному качеству. Немаловажен и вопрос: какого рода личность мы вырастим в российской "модернизационной пробирке"? Если, конечно, мы ставим перед собой подобные задачи.

Наши политические вожди утверждают, что необходимость модернизации определяется кратным отставанием технологического уклада нашей экономики. Это верно. Но это лишь часть правды. На самом деле, "первую скрипку" играют социальные мотивы модернизации, крепнущее в "гуще народной" убеждение в несправедливости социального порядка современной России.

Любопытно отметить, что сейчас мы фактически замкнули "порочный круг" реформ, начатых М.С.Горбачевым четверть века назад. Сегодняшние призывы к "модернизации", "инновациям" и "построению правового государства" каким-то мистическим образом повторяют тогдашние, горбачевские, к "ускорению", "перестройке" и "гласности".

Почему сделав круг, российское общество вновь вернулось к тем же задачам, что и двадцать пять лет назад, только на иных, значительно более невыгодных для страны стартовых условиях?

За это время существенно изменились исторический антураж, городской ландшафт и сельский пейзаж России. Страна вплотную подошла к созданию информационного общества, по крайней мере, технологически: если судить по количеству завезенной из за рубежа компьютерной и прочей электронной техники. Наконец, Интернет из игрушки для специалистов постепенно превратился в современное средство коммуникации и даже претендует на то, чтобы стать средством управления государством (проект "Электронная Россия").

Реформы Горбачева начинались под лозунгом "перестройки" социализма. Реформы же Ельцина и его последователей продолжились уже в рыночных условиях "свободного" капиталистического общества. Общественные условия разные, а ощущение провальности достигнутых результатов практически идентично.

Дело, видимо, не в технологиях. Причина намного глубже, фундаментальнее. Как и четверть века назад, так и сейчас, наше общество поражено глубочайшим мировоззренческим кризисом. Налицо общественная фрустрация и практически полное отсутствие пассионарности, что ставит под угрозу амбициозные задачи модернизации. В этом смысле "метафизическая вина" М.Горбачева и Б.Ельцина как руководителей страны состоит в том, что они окончательно погасили всплеск общественной активности скороспелыми и непродуманными "реформами".

Коренная ошибка М.Горбачева заключается в том, что, мечтая войти в историю политиком-реформатором мирового уровня, он остановился на полпути и не решился коренным образом пересмотреть базовую идеологическую доктрину. Тем самым он лишил страну идеологии модернизации. А вместе с ней упустил исторический шанс на прорыв.

Один из вариантов, который мог быть реализован, – возвращение к историческому духовному и культурному наследию русского народа, сердцевиной которого является православие.

Если бы Горбачев не только предложил Русской Православной Церкви и ее духовным руководителям соучастие в программе преображения страны и общества, но и пошел бы на активное сотрудничество с ней на государственно-патриотической платформе, то вектор исторического развития "перестроечного общества" мог оказаться совсем иным. (Другой вопрос, насколько к такому повороту событий в то время была готова сама РПЦ).

В свою очередь, Б.Ельцин на этом пути сделал лишь первые необходимые шаги. Все мы хорошо помним руководителя нашего государства, стоящим со свечой в руке перед святыми образами, что уже само по себе было не только необычным, но и граничило с политической смелостью. (Общественным сознанием это воспринималось как явное и очевидное свидетельство того, что российское государство возвращается на свою историческую траекторию). Б.Ельцин ближе, чем кто-либо из наших руководителей, подошел к теме покаяния государства перед своими гражданами за допущенную несправедливость и за те страшные гонения, которым оно подвергло некоторых своих подданных.

В наши дни Русская Православная Церковь внешне занимает достойное место. Ее руководители входят в число самых влиятельных персон государства, наряду с политиками и бизнесменами. Но при этом стороннего наблюдателя не оставляет мысль, что на самом деле роль Церкви во многом носит декоративный характер: быть своего рода красивым "бантиком" или "венчиком" на "торте" государственно-общественного благополучия и позитивного развития во всех сферах российской жизни. В действительности о глубинном влиянии на государственную жизнь православной идеологии говорить пока не приходится.

Проще говоря, до сих пор попытки встроить РПЦ в процесс реформирования страны оказывались полумерами. Как показал опыт, государственно-патриотическая идеология, замешанная на демократических базовых ценностях рынка, свободного предпринимательства и торжества институтов гражданского общества, декларативна и нежизнеспособна. Российское общество в целом осталось равнодушным к этому идеологическому симулякру.

Встраивание в процессы глобализации. Вступление в ВТО.

Основной тренд развития России в последнее десятилетие – это встраивание нашей страны и нашей цивилизации в процессы глобализации: экономическое, политическое, гуманитарное. (Единственным общественным институтом, кстати, который более или менее осознанно противостоит этому процессу, является Русская Православная Церковь). Знаковой вехой на этом пути станет завершение процедуры вступления Российской Федерации в ВТО.

Последствия для глобализирующейся России очевидны уже сейчас. Отметим, что глобализация оказалась естественным продолжением тех кардинальных социально-экономических, социально-политических и мировоззренческих изменений, которые произошли с Россией в XX веке.

Одним из них является "раскрестьянивание" России. Начатый на рубеже XIX и XX веков этот процесс стал необратимым в годы коллективизации и индустриализации. Окончательный удар по русской деревне нанесли 60-е и 70-е годы прошлого столетия. Вместе с заходящей звездой русского крестьянства постепенно клонился к закату и Русский Мир. Пронзительная проза русских "деревенщиков" – В.Астафьева, В.Белова, В.Распутина и многих других зафиксировала это явление как общенациональную трагедию.

Формула "русской красоты" – "Земледельческий труд. Православная вера. Преображение земли и души" оказалась утеряна. Русская цивилизация безвозвратно утратила свои крестьянские корни.

В этом, кстати, одна из причин тех катастрофических бедствий, которые пережила наша страна этим засушливым летом. Утраченная культура земледелия, да и вообще организации жизни на селе, привели к лесным пожарам невиданных прежде масштабов. Другим бедствием такого же порядка стало превращение природной среды сельской России в огромную мусорную свалку бытовых и промышленных отходов.

Вместе с крестьянскими корнями русской цивилизации православная вера наших отцов лишилась и своих носителей. Жители современной городской агломерации, и особенно мегаполисов, таких как Москва и Санкт-Петербург, в мировоззренческом отношении оказываются "манкуртами", представителями "цивилизации менагеров", то есть, менеджеров, управленцев, ориентированных на усредненный "космополитичесий" способ и образ жизни. (Любопытно отметить, что среди этнических русских, принявших ислам, то есть осознанно разорвавших связи со своей социокультурной средой, существенно выше доля жителей крупных городов).

Этот процесс ставит Русскую Православную Церковь перед дилеммой: или она исчезнет из жизни вместе с последними сельскими поселениями и их жителями, представителями некогда мощной и самобытной русской цивилизации, или она найдет своих новых последователей, для чего ей придется реформироваться и модернизироваться соответственно структуре современного российского общества.

Падение "Русского Мира" сопровождается также закатом индустриальной цивилизации. Россия перестает быть одной из крупнейших в мире промышленных держав и готовится к смене технологического уклада. При этом очевидно, что постиндустриальную фазу мы уже благополучно пропустили. Еще немного – пропустим и стадию развития информационного общества.

Готовы ли мы сейчас к тому, чтобы сразу перейти к экономике знаний, – задача, которая ставится как цель процесса модернизации, запускаемого сейчас в нашей стране? Можно ли достичь поставленной цели, и какой ценой она будет достигнута? Что получит Россия взамен "Русского Мира"? Ведь мы уже утратили бесклассовую (при всех оговорках) структуру общества, духовное единство нации, прошли через процесс умерщвления церкви, что в конечном итоге привело к утрате регулятивного механизма цивилизационного развития.

В связи с этим возникает самый простой вопрос, а кто, собственно, какие социальные слои или корпоративные группы будут носителями передовых идей модернизации?

Парадоксальным образом может оказаться, что одним из самых мотивированных "интересантов" модернизации является РПЦ. Для православной позиции источником и критерием модернизации выступает совесть, болящая о социальной несправедливости, имущественном неравенстве и унижении человеческой личности наших сограждан.

В этом смысле для православного человека модернизация выступает как православная, а если точнее, "патриархальная" модернизация. Модернизация страны, которая основывается на базовых традиционных ценностях. Для России эти ценности – земля и семья.

На самом деле, все упирается в цели и задачи модернизации. Если основная задача – повышение уровня комфорта и благосостояния, – то, естественно, нужно думать, как увеличить совокупное общественное богатство, например, поднять добычу нефти и газа и увеличить экспорт энергоносителей и основных экспортных товаров.

Если же целью модернизации является создание общественного уклада более высокого качества, более справедливого и более привлекательного с гуманистической точки зрения, а венцом модернизации станет появление "нового человека", тогда необходимо думать о том, как и за счет чего внедрять технологии социальной справедливости.

Опыт показывает, что в сложившихся условиях политическими средствами нереализуема никакая доктринальная версия социальной справедливости. И именно по причине тотальной утраты доверия со стороны общества.

Вот почему практически все заимствованные за рубежом приёмы социально-политического управления в России оказываются недейственными. Действенны только те общественные институты, которые "выстрадали" свое право на доверие граждан нашей страны. Несомненно, что одним из таких институтов (едва ли не единственным) является Русская Православная Церковь.

За последние десятилетия авторитет РПЦ вырос. (Социологические опросы свидетельствуют о неуклонно повышающемся доверии российских граждан к религиозным институтам). РПЦ были приняты Социальная и Правозащитная концепции, в которых нашли отражение принципы философии русского солидаризма. Получило развитие социальное богословие. В РПЦ проработаны вопросы создания православных профсоюзов, православных страховых обществ, касс взаимопомощи и других инструментов помощи гражданам со стороны православных общин. РПЦ была инициирована разработка и принятие Нравственного свода ограничений предпринимательской деятельности.

С избранием патриархом Московским и всея Руси Кирилла, который принимал самое непосредственное участие в выработке документов РПЦ по социальной тематике, социальная роль РПЦ получила новый импульс к развитию.

Очевидно, что нет никаких принципиальных ограничений для соединения идей социальной справедливости и христианских ценностей. Социал-христианские и христианско-демократические партии в послевоенные десятилетия пользуются устойчивым авторитетом у европейских избирателей. В России успешного политического опыта подобного рода пока еще нет. Но процесс модернизации, запущенный руководством страны, неизбежно поднимет тему о нравственном измерении как самого процесса модернизации, так и людей, в него вовлеченных.

В октябре прошлого года в Институте динамического консерватизма (руководитель – Виталий Аверьянов) прошел круглый стол на тему: "Партия русского православного большинства: потенциал, перспективы и причины ее отсутствия в современной РФ".

По определению В.Аверьянова, "русское православное большинство есть плотное ядро российской нации, включающее в себя ту ее часть, в которой ее русская культурная идентичность накладывается на ее православную идентичность как базовую культурную парадигму и сочетается с ней".

Очевидно, что В.Аверьянов понимает русское православие как некоторую цивилизационную матрицу. Генетический код русской культуры и цивилизации. Регулятивный механизм цивилизационного развития.

Отметим и идеи Александра Молоткова о православно-социалистическом синтезе. (А.Е.Молотков. Миссия России. Санкт-Петербург. "Русский остров", 2008. – 395 с.).

В этом же круге идей находится и книга Александра Елисеева "Социализм с русским лицом" (Москва, "Алгоритм", 2007. – 320 с.), в которой рассматриваются разные версии социалистической идеологии, в том числе, и консервативные варианты ("христианские", "патриархальные", "общинные" и т.д.).

Заметим, что тема земли в консервативных моделях русского социализма естественным образом сопрягается с концепциями христианского социализма.

Тем самым, следует признать, что идея о возможном союзе православной идеологии и социалистического движения вновь становится актуальной и востребованной.

"Русский социализм" versus социализм "космополитический"

Интересен сам по себе вопрос, а является ли реализованный в СССР вариант социализма "немецкой моделью" (К.Маркс, Ф.Энгельс) социалистической теории, или это был глубоко самобытный национальный тип, прошедший глубокую русификацию?

Формально говоря, да, является, поскольку "большевизм", адаптированный В.Лениным и его соратниками применительно к реалиям Российской империи, оказался переводом марксизма как революционной теории с немецкого на русский. А в дальнейшем он был развит и дополнен И.Сталиным, железной рукой вписавшим теоретические построения немецких социалистов в реалии крестьянской России.

Наконец, наибольшей глубины раскрытия требует вопрос об оценке исторической модели социализма "советского типа" и его сопоставление с "русским социализмом".

Главное отличие, которое бросается в глаза: отношение к институту частной собственности.

На самом деле СССР и советскую систему в целом, социализм советского типа погубила именно частная собственность, то есть, попытка тотального освобождения человека от всех форм и проявлений частной собственности.

Считалось, что в теоретическом плане проблема соотношения социализма и частной собственности раз и навсегда была решена классиками марксизма. К.Маркс неопровержимо доказал, что социалистическое общество несовместимо с частной собственностью. По крайней мере, с частной собственностью на средства производства. Хотя, Прудон, например, разработал теорию, согласно которой собственность имеет "трудовой характер". Свои взгляды на эту проблему были у русских анархистов, например у П.Кропоткина и М.Бакунина.

В результате 70-летнего советского эксперимента методом "от противного" было доказано, что институт частной собственности имманентно присущ человеку, человеческой личности. И попытки тотального освобождения человека от частной собственности завершаются крахом той общественной системы, которая проводит такие эксперименты над человеческой природой.

Стоит отметить, что на историческую бесперспективность попыток лишить человека собственности, как на главное условие "торжества социализма", указал еще Ф.М.Достоевский, который был социалистом и глубоким критиком капиталистического порядка (эти мысли развиты Ф.Достоевским, например, в конспекте его статьи "Социализм и христианство").

Но это вовсе не означает, что социализм, как теория, или социализм, как общественно-политическая практика, неосуществим в принципе.

Коренной вопрос – формы, методы и способы преодоления отчуждения человека от его общественной сущности (см. К.Маркс. "Философско-экономические рукописи 1844 г."), неизбежно порождаемые самим фактом существования института частной собственности.

По "советскому сценарию", отчуждение преодолевалось обобществлением средств производства. Однако впоследствии выяснилось, что за рамками общественной формы собственности на средства производства существовали и свои, специфически советские формы отчуждения (например, в политической сфере, где советские граждане участвовали в демократических процедурах опосредованно, формально, скорее, как объекты политических манипуляций, чем как субъекты свободного выбора политически осознанных действий).

Точно также, как существовали и свои особенные формы "функционирования" частной собственности (не случайно, например, в рамках политической экономии социализма были распространены "диалектические рассуждения" о товаре, который в условиях социализма, "совсем не товар", и деньгах, которые в этих же общественных условиях "совсем не деньги").

Неискоренимые зачатки товарно-денежных отношений пробивали себе дорогу в самых разных формах, например, в появлении целого слоя так называемых "цеховиков", или, по-простому, подпольных предпринимателей. Или в форме так называемых "колхозных" рынков, на которых торговали, как правило, частники-единоличники, перекупщики, то есть профессиональные торговцы и т.д. Известны и другие примеры специфически "советских" метаморфоз товарно-денежных отношений.

И опять казенное стремление ввести в рамки самодеятельность личности и "живое творчество масс" приводило к поразительным явлениям: ну зачем, например, ограничивалась высота дачных построек или жестко регламентировалась площадь земельных участков, используемых под личное подсобное или дачное хозяйство? В результате в стране искусственно сдерживалось массовое жилищное строительство за счет личных средств граждан, а существующее строительство облагалось чудовищными бюрократическими правилами и нормативами. Впрочем, и сегодня ситуация недалеко ушла по сравнению с советскими временами.

Итак, институт частной собственности имманентно присущ человеку, человеческой личности, обществу (см. Ф.Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства").

Тогда возникает вопрос, а возможно ли (в ходе реализации проекта "русского социализма") преодолеть отчуждение, как на общественном уровне, так и на личностном?

Концепция "русского социализма" полагает, что на общественном уровне средством преодоления отчуждения будет православная идеология (мировоззрение), а на личностном уровне феномен отчуждения будет преодолеваться личной верой в подвиг Христа. И теми личностными практиками, которые вытекают из этой веры.

Таким образом, православие является мировоззренческой основой политического проекта "русского социализма", поскольку именно личная вера в наличие абсолюта позволяет преодолеть отчуждение человеческой личности, неизбежное в современных социальных обстоятельствах.

В каком-то смысле можно утверждать, что православие имманентно присуще социализму, или, точнее, социализм имманентно присущ православию. Сквозной темой, сближающей обе эти мировоззренческие темы, является проблема справедливости.

Основная проблема, с которой сталкивается любая социалистическая теория, состоит в том, каким образом ограничить "свободную игру частнособственнических проявлений человеческой личности"?

Разные версии социализма решают это вопрос путем введения общественного контроля, более или менее тотального, опирающегося в крайнем своем проявлении на террор (как это было в реальной советской истории), или в более мягких вариантах на общественное принуждение большего или меньшего масштаба.

Коренное отличие православия состоит в том, что оно на место общественных форм ограничения ставит самоограничение, личную дисциплину, самодеятельную силу духовной личности. Вера как источник и высший авторитет самоограничения. Самозадаваемые границы и рамки поведения (определяемые свободной совестью, то есть, без вмешательства извне).

И здесь православие напрямую сопрягается с социалистическими идеалами.

Зачем мне десять машин, если я могу обойтись одной? Зачем мне дворец в несколько десятков комнат, тогда как для моей семьи достаточно четырех или пяти и т.д.

А самое главное, православная позиция прямо ставит вопрос, а каковы смысложизненные цели существования человека? Тем самым православный человек выходит за рамки потребительской жизненной философии и психологии. В романе "Подросток" Ф.М.Достоевский сформулировал эту дилемму следующим образом: "вот сейчас сидим на драпе и едим с фаянса, а завтра будем сидеть на бархате и есть с фарфора; а дальше то что?"

Очевидно, что рост общественного благосостояния не является (как минимум, единственным) критерием общественного прогресса (проблема критериев общественного прогресса нуждается в отдельном обсуждении).

Принцип разумной достаточности, если он не подкрепляется православной верой, оказывается рациональным правилом поведения. А в соединении с верой – принципиальной мировоззренческой позицией. ("Если все – Христы, то будут ли бедные?" – Ф.М.Достоевский).

О том, что эти принципы жизнеспособны, по мнению Ф.М.Достоевского, свидетельствует практика монашеской жизни на Руси, имеющая уникальные черты в сравнении с Западом. Монахи-подвижники. Монахи-смиренники. Парафраз Христа. Раз в жизни есть святые люди, значит подвиг веры и величайшего самообладания и самоовладения доступен каждому человеку (по вере его). Или, как многократно отмечал Ф.М.Достоевский в своих записных книжках, "Слово плоть бысть", то есть "слово воплотившееся".

Классики марксизма доказали: в обществе, в котором существует институт частной собственности, неизбежно существует и отчуждение в различных его формах. Тем самым, оказывается, что все исторически существовавшие и существующие государственные (общественные) формы суть проявления феномена отчуждения.

Можно ли в этом случае утверждать, что социализм – это общество, в котором, несмотря на существование и даже торжество (определенных форм) частной собственности будет преодолено отчуждение человека, и человек станет тождественен своей человеческой сущности?

О каких формах частной собственности идет речь? – О частной собственности на землю, используемую для жилищного строительства и само жилище, то есть те формы собственности, которые можно с полным правом назвать "семейными". Собственность на них – неотчуждаемое право человека. Во всех остальных случаях речь может идти только о сочетании частной и общественной форм собственности. Контроль за которыми осуществляет государство.

На теме земли как общественной и личностной ценности стоит остановиться несколько подробнее.

Земля как ценность социально-консервативной идеологии

О консервативной политической традиции и ее значении для современной российской политики несколько слов следует сказать особо ввиду серьезной путаницы по этому вопросу. Как известно, на преемственность консервативной политической традиции претендует политическая партия "Единая Россия", которая пытается оседлать эту тему с "легкой руки" одного из "теневых" ее идеологов Ю.Е.Шувалова.

Единороссы "заблудились в трех соснах", в попытке идеологического самоопределения стараясь подвести хоть какую-то концептуальную базу под правящую партию большинства.

На самом деле, единственным вопросом, который может быть в современных условиях "прочитан" как "консервативный", является вопрос о ценности земли (ценности материальной, стоимостной, социальной, политической, духовной и т.п.), который естественным образом сопрягается с вопросом о ценности семьи и семейных отношений. Именно земля является вековечным символом и идеологическим брэндом российской государственности.

В идеологии социал-консерватизма главными ценностями выступает земля, семья и православная вера. Стоит задуматься, почему в России тема земли всегда была определяющей?

Все государственные и общественные реформы начинались, да зачастую и заканчивались, с попыток реформирования поземельных отношений. Собственно, все идеологические парадигмы, с которыми осуществлялись эти реформы, всегда сводились к триединой формуле: "Бог (то есть, правда и справедливость) – Земля (основа благополучия и база для развития гражданских институтов) и Государь (основа порядка)".

Более того, идеологическая платформа любой современной политической партии, которая основывается на идеях демократического социализма (например, "Справедливая Россия"), вовсе не противоречит "социально-консервативным" ценностям прошлого, нашей политической истории.

В этой связи, например, стоит вспомнить о самой массовой политической партии дореволюционной России, которой была партия "социалистов-революцирнеров". Естественно, что в крестьянской стране таковой могла быть только "крестьянская" партия.

В знаменитую ленинскую программу завоевания власти большевиками тезис о земле ("землю – крестьянам") был включен, исходя из сугубо прагматических соображений, как реальная уступка требованиям своих политических союзников – левых эсеров. С которыми, кстати говоря, большевики совместно правили страной вплоть до июля 1918 года, когда левые эсеры подняли вооруженный мятеж в Москве и потерпели поражение.

Но в исторической памяти народа эсеры остались политической силой, выступающей в защиту интересов крестьян и за справедливые земельные отношения в России. "Новые эсеры", или "народные социалисты", или "народные солидаристы" призывают не к "черному переделу", но к справедливой системе земельных отношений в современной России, в которой стабильность общества не противоречит вере и вековым традициям народа, цивилизация которого имеет крестьянские корни.

Земельный вопрос – это не просто серьезная проблема, затрагивающая значительную часть населения. В рамках политико-идеологического позиционирования партии или общественного движения социально-консервативной ориентации именно он рассматривается как безусловная доминанта.

Да, конечно, наряду с земельным вопросом существует целый ряд острых социальных проблем, аккумулирующих протестный потенциал. Это и целый блок проблем, связанных с жильем (по моему убеждению, проблему жилья невозможно решить в России вне связи ее с проблемой земли), и проблемы малого бизнеса, проблемы жителей моногородов, безработица, проблема доступа к образованию и здравоохранению и т.д. Многие из них под влиянием кризиса приобретают масштабы социальных катаклизмов.

Но именно проблема земли, точнее, проблема права частной собственности на свой земельный надел (для строительства жилья, для организации сельскохозяйственной деятельности, для размещения дачного хозяйства, наконец, просто как некоей рекреационной территории для жителей мегаполисов), является ключевой.

Более того, не создав массового института частной собственности на землю, в нашей стране в принципе невозможно образование среднего класса – основы политической стабильности и гаранта демократических институтов и свобод в современном обществе.

Классическим примером форсированного образования среднего класса может служить деятельность французского императора Наполеона. Совершая в течение полутора десятилетий победоносные походы, Бонапарт не уставал наделять ветеранов Гвардии земельными наделами, как на территории собственно Франции, так и в других европейских государствах, где устанавливался буржуазный правовой порядок согласно "кодекса Наполеона".

Рано или поздно, но привлекательность собственности на землю получит широкий отклик среди граждан и избирателей. Уже сейчас на селе каждодневная борьба за выживание не может отодвинуть на второй план необходимость оформления прав на землю. Об этом говорит зарождающееся массовое движение обманутых земельных дольщиков, по преимуществу своему, как раз крестьян.

Они на своем горьком опыте убедились, что в условиях, когда государство оставило их один на один с земельными олигархами и сельской буржуазией, сращенной с сельским (и не только) чиновничеством, они оказываются заложниками властно-распорядительной системы, и в большинстве случаев утрачивают свои земельные наделы.

Посмотрите на окрестности крупных городов – на каких землях, на чьих земельных наделах возводятся бесчисленные коттеджные поселки?

В настоящее время в общественном сознании не до конца сформировано представление о земле как о материальном активе. Самоидентификация граждан как собственников земли, которая приносит благосостояние, еще только начинает формироваться. Но очень скоро зарождающееся движение земельных дольщиков и сословие земельных собственников станет активной общественной силой и электоральной базой.

Православие как самодостаточный элемент формулы "русского социализма"

Естественно, возникает вопрос, а почему прежде, когда православие было господствующей, государственной идеологией, никакого "русского социализма" (даже в социально-консервативном его варианте) на практике не было?

Подчеркнем, что мы говорим о "русском социализме", а не о "православном социализме".

Впервые в отечественной истории православная церковь оказалась относительно независимой от государства, как властного института. За весь тысячелетний период христианского развития Руси сложилась уникальная ситуация, когда церковь может действительно стать духовным лидером нации. Влияние православной идеологии не опирается и уже не может опираться исключительно на государственные институции. Церковь должна завоевывать авторитет среди паствы своим подвижническим трудом и духовным усилием.

Современное российское государство, в результате реформ освобожденное от идеологии, оказалось "административной машиной", властным механизмом, лишенным какого-либо идеологического флера. И попытки привить государственному древу "побеги" новых идеологических доктрин (например, "суверенную демократию" или "модернизацию") лишь показывают, что государство идеологически неплодотворно.

Исторически и государство, и православная церковь прошли путь тяжелых испытаний и трансформаций. Сейчас они находятся в такой фазе исторического развития, когда становится возможен новый политико-идеологический синтез. Новая, обновленная государственность, совместно с возрожденным православием, может составить новую, современную версию "русского социализма".

Теперь, собственно, о русском социализме и его принципах.

Тема русского социализма в настоящее время вновь стала актуальной.

Мировой кризис, начавшийся в финансовой сфере, а затем последовательно захвативший экономическую, социальную, политическую сферы жизни современного общества, актуализировал обсуждение темы ограничителей общественного развития (точнее, самоограничения как основного принципа развития цивилизации и главного критерия общественного прогресса), и, вообще, проблему самоограничения современной цивилизации.

Качественное изменение роста производства и потребления требует изменения мировоззренческих основ общественного развития. Концепция "русского социализма" может стать адекватной формой такого современного мировоззрения.

Тем самым, одним из основных вопросов нашего времени становится следующий: может ли православие вновь стать пассионарным?

В свое время Ф.М.Достоевский отметил, что "церковь в параличе с Петра Великого". Реформы Петра превратили церковь фактически в государственный институт, вследствие чего она во многом утратила свой живой общественный характер. Она потеряла "Бога живаго" и под внешним воздействием государства ослабила связь с верующими. Одним из результатов этого стало падение монархии.

Советский период церковной истории принес Русской Православной Церкви не только мученичество и гонения в государственном масштабе, но и вынужденное (по неразумию советских вождей) возвращение той роли, которое христианство некогда играло в жизни страны. Насильно оторвав церковь от государства, изолировав ее от общества, коммунистическое государство освободило православие от груза исторической ответственности. Поэтому в постсоветской России, как только отпали известные ограничения общественной жизни, возникли все предпосылки для возрождения православия как общественного института.

Парадоксальным образом именно в наше время РПЦ вновь оказывается и общественно и государственно востребованным институтом. Институтом, в том числе, мировоззренческим, идеологическим. Метафизическая тоска советского и постсоветского человека по подлинности своего духовного бытия, неутолимое желание торжества человеколюбия и жажда добротолюбия, несмотря на все "уклонения" современной жизни, достигли максимальных значений в наши дни. Сегодняшнее российское государство и его институты не в состоянии эту мировоззренческую, смысложизненную тоску утолить. Не способно ее утолить и современное искусство.

Напротив, РПЦ постепенно накапливает духовный опыт и энергию для того, чтобы стать духовным лидером и учителем нации.

"Онтокоммуникация" как понятие и принцип жизни

В свое время советский философ Генрих Батищев, которого с полным на то основанием можно назвать христианским мыслителем, создал учение об "онтокоммуникации" (общении на самом глубинном "онтологическом" уровне), как высшем типе общения.

Онтокоммуникация – это общение по поводу самых главных сущностей, общение по поводу абсолютов. Онтокоммуникацией можно назвать общение между человеком и Богом.

Когда мы говорим о процессе онтокоммуникации между человеком и человеком это означает, что люди общаются друг с другом между собой так же, как они общаются с Богом. В данном случае личность другого человека в ценностном отношении становится равновеликой Богу. Важен не сам процесс общения (то есть, наличие коммуницирующей связи, посредством которой люди обмениваются информацией, – то, что Батищев называл "психо-лингво-коммуникацией"), а содержание, качество и уровень общения.

Если в обществе люди будут общаться друг с другом на уровне онтокоммуникации, то это общество с полным основанием можно будет назвать христианским, или "социалистическим". Социалистическое общество – это сообщество онтокоммутирующих людей.

Таким образом, мы подошли к тому, чтобы сформулировать принципы "русского социализма", как концепции духовного роста личности.

Формула "русского социализма":

– Нестяжание (Самоограничение как принцип развития. Отказ от бесконечного, калейдоскопического процесса самовозрастания потребностей. Не опережающий рост потребностей, а духовное самовозрастание личности. Блокада потребительских стимулов и мотивов поведения человека.).

– Ненасилие (Примат нравственных ценностей в политике, а не господство политических подходов в социальной и духовной жизни человека).

– Православная индивидуализация (человеческая личность развивается до масштабов личности Христа).

– Онтокоммуникация (все люди как Боги, и относятся друг к другу как к Богу).

Роль государства в реализации проекта "русского социализма" как мировоззренческой основы для модернизации общества

По данным статистики, в настоящее время в Российской Федерации проживает до 85 % этнических русских (если к ним отнести еще украинцев и белорусов). Какова их самоидентификация? Точнее, каковы механизмы их национальной самоидентификации? – Национально-психологические, цивилизационные, историко-культурные, религиозные? Существует ли какой-либо общий психо-идеологический комплекс, который объединяет их в единую нацию?

Надо сказать, что, как ни странно, вопрос о существовании русской нации в науке до сих пор является дискуссионным. Укажем, к примеру, на взгляды профессора В.А.Тишкова, директора Института этнологии и антропологии РАН, который со своими последователями полагает, что этногенез русской нации еще не завершен, а следовательно, русский этнос лишен целого ряда национальных "привилегий" по определению. Например, неправомерной, с его точки зрения, является даже сама постановка вопроса о национальной государственности русских.

В этой связи тем большее значение имеет православие, как синкретический национально идентифицирующий мировоззренческий комплекс.

Может ли современное российское государство взять "на вооружение" концепцию "русского социализма", сделать ее государственной политико-идеологической доктриной? (На самом деле, под концепцией "русского социализма" имеется в виду не столько даже его национальная самоидентификация, или, тем более, какие бы то ни было претензии на его национальную исключительность. Под концепцией "русского социализма" понимается прежде всего "русское решение" основных социальных и политических вопросов современности. В качестве прямого предтечи укажем на Ф.М.Достоевского).

Другой, еще более кардинальный вопрос, а может ли концепция "русского социализма" быть не православной?

И, наконец, можно ли провести "социалистическое переустройство" российского общества (на принципах "русского социализма") без опоры на православие как на его мировоззренческую, духовно-нравственную основу? Или, еще по другому: возможен ли в России современный социализм вне и без православия?

Думаю, что модернизационный вызов, который возник перед современным российским государством и обществом, в самое ближайшее время прояснит все эти вопросы.

Москва

август-сентябрь 2010

РЕКЛАМА