|
20 января 2011 Олег Охапкин Поэмы Поэмы из книги "Стихи и поэмы" ДУША ПЕТЕРБУРГА (фрагмент)
-
Михаилу Шемякину
"Несчастье обитать в Петербурге
самом умышленном
и отвлечённом городе в мире"
Ф.Достоевский
1.
В ночь на Масленой недели,
Чуть появится луна,
В вихрях мрака и метели
Можно видеть скакуна.
То не чёрт, не Медный всадник,
Вьюжным пламенем облит,
Долговязый чёрный латник,
Что спиной к Неве стоит.
Страшный замок Инженерный
Стал свидетель по ночам,
Как внимает Правнук верный
Грозным Прадеда речам.
Над маслявиною ветхой,
Забутованной костьми
Тень, бывает, хрустнет веткой,
И сторонкой за гостьми
И, на крышу отлетая,
Исчезает за трубой,
Где горит, крестом блистая,
Шпиль злачёный, голубой.
А Кентавр в ночи державный
Сотворяет в сей момент
Черный, бронзовому равный,
Но свободный монумент.
И тяжёлая громада
Повисает в сизой мгле
Из урочищ Петрограда
Тени мчатся на вьюге.
И сзывает Император:
"Все на праздник Ассамблей!
И герои, и пираты,
Все, кто есть на корабле!"
Чуть овьюженные лавры
Просияют под луной,
Императора-Кентавра
Конь очнётся вороной.
Не фантом, не лунный морок
Этот чёрный Петроконь.
То – душа его. Ей дорог
Миф открытый как ладонь.
То, в ночи творя легенду,
Петербургский карнавал,
Ленинград берёт в аренду
Тот, кто город основал.
Вот он скачет над Фонтанкой.
Вот ворвался в Летний сад.
Сзади вьюга маркитанткой
И хвостатый чей-то зад.
Не с коня ль владыка сходит?
Нет, задумчив, сквозь дворец
На скаку конём проходит.
И в детинец, наконец.
К Петропавловке, и дале...
Так весь город под конём
Оглядит: "Какие дали!
Как тоскуется по нём!"
А за ним тишком летают
То ли финны-колдуны,
То ли духи мест витают,
Меховые колтуны.
Глухо город проклинают
И Кикомиру зовут,
В зад прохожего пинают,
Щиплют за нос и за уд.
И мерещится ярыге,
Не попавшему к жене:
Медный Всадник встал из книги
На громоздком скакуне.
"Дудки! Шутишь, в нашем веке
Чёрный призрак на коне!" –
Бродит в пьяном человеке
Здравомыслье при луне.-
"Это, видно с перепою
Мне причудилось..." –
Куда! Мы, товарищ, за тобою.-
"Фу, какая ерунда!"
Зафырчит и встрепенётся,
И ушами поведёт.
И гигантская качнётся
Тень Кентавра. – "Царь идёт!"
Отвалите-ка, ребята!
К бабе надо мне дойти.
Стой, подлец! Моя зарплата!..
Где ж она?.." – Пропил в пути.
Никого. Лишь ветер, ветер,
Да снежок, снежок, метель.
И не утро, и не вечер –
Хмель-похмелье, канитель.
"Надоело, надоело!
Завтра снова на завод".
И, как рыба, очумело
Разевает красный рот.
И уже горланит зычно:
"Преодолеть хочу простор!"
Сердце бьётся неприлично,
Будто пламенный мотор.
"Добежать до подворотни...
Фу, ты, чёрт!". Под аркой мгла.
Ох, запомнит он субботний
Поздний путь свой до угла!
Вот над городом пустынным
Уплотняясь в полутьме
Пляшет вьюга шлейфом дымным
На серебряной тесьме.
Притороченная к туче,
Утомляясь лишь к утру,
Ночь безумствует в падучей,
Будто парус на ветру.
И в разрывах мглы и мрака
Скачет мутная луна,
И бездомная собака
В грусть-тоску погружена.
Этот город чудотворный
Куролесит и чудит,
И навязчивый и вздорный
Бред в башке у нас гудит.
И проходит запоздалый
Вроде пьяницы того
Может встретить небывалый
Призрак чёрта самого.
Он услышит на Садовой,
Или где-то на Сенной
Достоевской и суровой
Речи выговор чудной.
И на Невской першпективе
Повстречает чей-то Нос,
На ветру подобный сливе,
Надрочил его мороз.
А на площади Сената –
Тот, с безумием в очах,
Кто рождён тоской мулата,
В наводнении зачах.
Он стоит перед Кумиром,
На душе печали груз,
Чем-то схожий с буйным Лиром,
Сняв изношенный картуз.
И бежит, бежит внезапу,
Спотыкается впотьмах.
Медный конь за ним с нахрапу
Длань Петра во весь размах.
"Гей! Пади! Пади несчастный!
Разойдись по сторонам!"
Это скачет пристав частный.
Не свихнуться бы и нам!
Притаимся. Пусть промчится
Что ж кричать – "Ужо тебе!.."
Если всё должно случиться,
Что написано судьбе.
А отсюда вдоль канала
Нам рукой подать – Поэт.
Там души его Валгалла.
Мы пошлём ему привет.
Он погиб в бою как воин.
Чернь его оболгала.
Был венец его присвоен,
От друзей была хула.
Но экскурсии не надо.
Мало ль можно повстречать
На проспектах Петрограда
Тех, на ком его печать!
Эти сумрачные тени
Без того удручены,
Чтобы слушать наши песни,
Как мы гибнем без вины.
В этом городе угрюмом,
Где, того гляди, потоп
Иль запрет свободным думам,
Иль мятеж... – Полегче! Стоп!
Этот город отвлечённый,
Что построен из ума,
Нашим веком измельчённый
Измельчилась мысль сама.
Оттого, что человеку
Чужд его астральный строй,
Город – сфинкс глядится в реку
И безумствует порой.
Наводненье на Мокрушах
Затопляет острова,
И бушует море в душах,
Любит хаос голова.
И, когда проходит время,
Взрыв у Спаса на Крови
Рушит сумрачное бремя.
"Господи, благослови!"
Появляются "Двенадцать"
И идут куда-то вдаль
Бухать, трахать, бахать, бацать,
Ничего уже не жаль.
Грустных глаз не поднимает,
Что-то шепчет в темноте,
Ничего не понимает.
Времена теперь не те.
И другой Поэт, смертельно,
Запорошен на мосту,
Прозревает беспредельно:
"Быть Великому Посту!"
Или вдруг ещё страшнее:
Беглым шагом сквозь мороз
Прокружится, сатанея,
Снежный вихорь – Лжехристос.
Это рядом. Мы отсюда
Поначалу шли пешком.
Чёрный конник ниоткуда
В никуда летел тишком.
Начинался петербургский
Легендарный карнавал.
Человек попался русский,
Пьян, как сволочь, наповал.
В темноте скакали черти,
Приседая на ходу.
Чуден город наш, поверьте,
Будто зелен штоф во льду.
И такие, брат, гостинцы
В ночь на Масленой сулит,
Что и Воланд из столицы
Нас уже не удивит.
Знаем. Всякого бывало.
Достоевский, не тревожь!
Сколько б совесть не дремала,
Но и Питер наш хорош.
И заезжего героя
Нипочём не пощадит.
Вот история. Не скрою,
Сам видал на площади.
(Всего четыре части)
1969
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ
-
Б.Куприянову
Посвящение
Кто выдумал чтоб жизнь была беда,
А самой страшною бедой была свобода?
Б.К.
Ты ли, юность жестокая, душу его сокрушишь?
Вот прошел я вратами ревущей дороги Улисса,
И со мною – один, благодатною силой Зевеса
Уцелевший пловец, ставший мужем в скитаниях, малыш.
Пощади его Рок! Он – единственный жуткой Афины
Копьеносец смиренный, и бранью ее, не бронёй
Пред тобой утвержден. Дикий посвист его соловьиный
Рвет мне душу, и раной болит, и гремит предо мной.
И заслушался я, пораженный. Какое смиренье
В этой песне унылой и рвущей из сердца печаль!
О, владычица мощная! Жизни суровой не жаль,
Только б слышать такое, тобой просветленное пенье!
1.
3олотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские, тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одuccей возвратился, пространством и временем полный.
О.М.
Как выброшенный на берег пловец,
Качаясь на песке, целует камни
И слёзы льет, к погибели недавней
Не в силах обернуть без тошноты
Солёных век, в Итаку, наконец,
Вернулся муж, испытанный стихией,
И родины известняки сухие
Расшибли грудь, шагнув из темноты.
2.
Эвтерпа, ты?
И.Б.
Знобящий бриз. Тумана густопряд –
Сырой сквозняк. Волокна белых нитей.
Да хруст песка, да горечи пролитье,
И эта соль, который раз подряд.
Земля... О сколько боли в этом дем! –
Талатта, воля плача... Соли в горле...
Что это? Слезы?.. Душит клёкот орлий,
И сушь Деметры, и родимый дом.
Зачем я здесь? Чужая суша – грусть
Неодолимая. Уж лучше ты, пучина!
Но эти слезы... Что же их причина?
Да то ж – земля, песку сухая горсть...
Но что за остров? Юноша, скажи
Названье этих мест!.. Ужель Итака?
Так вот что я заслышал как собака-
Отчизну, дом, родные рубежи...
Афина, ты? .. Туман застлал глаза.
Не узнаю, но верую. Куда же
Идти мне, если там за мною даже
Не время – океана бирюза?..
3.
Куда, Мещерской, ты сокрылся?
Г.Д.
Афина жуткая, гонитель Посейдон!
Вы жизнь мою судьбой пресуществили,
И судно бросило меня перед судом
Седых пространств к Харибде и Сицилле.
Но мужи где? Не их ли, приведя
К Тринакрии, я вел к быкам ревущим?..
Но волны топкие и, полные дождя,
Завесы Зевсовы быков ревели пуще.
Ответствуйте! Где все они? Куда
Сокрылись? Где страна, страна чужая,
В которой адресаты без следа
Рассеяны, вестей меня лишая?
О, как они глядели на меня,
Когда ревело мясо, бычьи шкуры
Метались и гремела толкотня
Слепящих туч карающей Пандоры!
Куда галера их со мной несла,
Когда крошилась рухнувшая мачта,
И я с нее обломку лишь весла
Мог руку протянуть, постигнув нечто?
Лишь мачта с килем выплыли ко мне
И, связанные мной, спаслись Харибды,
Когда, вися над нею, наравне
С отчаяньем, я отторгался кривды.
Всё, всё унёс пенноголовый 6ог:
И судно, и друзей, и студный морок.
И вот к тебе, Паллада, я прибёг,
И солона туника, море сборок.
4.
В роскошной бедности, в могучей нищете.
О.М.
Любовь моя! Как древле Одиссей
В могучей нищете вернулся к дому
И пиршественно рухнул на солому
В ночь перед тем, как перебить гусей,
К ногам твоим однажды возвратясь,
Я предпочту целительную грязь
Великолепью льстивому Итаки,
Зане чиста, землей оборотясь,
Любовь твоя, которой я не князь.
Но слишком женихи твои жестоки.
5.
Смущён, как пред наитьем кифаред,
Осматривая лук, точь-в-точь кифару,
Бледнеешь так, что грубому загару
Уже не скрыть задор былых побед.
И разом вдруг во всей кипящей злости,
Восторгом напружинивая кости,
Уж гнёшь его – чудовищный снаряд,
И пальцы тетивой уже звенят.
И, мощною стрелой пронзив двенадцать
Колец ли, звеньев, но сковавших цель,
Уже не можешь в сердце лжи промазать
И выбьешь дух блевотин сих отсель.
6.
О, Пенелопа! Муж твой мореход
Опять в крови, в её солёной пене,
И снова меч с бесчестьем на безмене,
И ест глаза мужской военный пот.
Ужель сердца не тяжелей меча?
Что вижу я! .. Меч перевесил втрое.
Любовь моя! Дымят руины Трои,
И эту грусть не разрубить сплеча.
Но я вернулся. Радуйся, жена!
Эй, Телемах! А ты чем изукрашен?
Иль в этом доме не достало брашен,
Чтоб сразу отравить меня сполна?
Афина! Я в крови. Я пред тобой.
Но да свершился мой последний бой!
7.
Нас было много на челне.
А.П.
Нас было всех – двенадцать кораблей.
До этого была осада Трои.
Их нет теперь. Но все они – герои.
Эй, виночерпий! Горького налей!
Одни под Илионом, а другие...
О них я вспоминаю пo сей день.
Их отнял у Итаки Посёйдон.
Что приумолкли, гости дорогие?
Помянем всех, кого меж нами нет!
Их не забыть. Они нас не забыли.
Так пейте же, как те со мною пили!
Окончен путь, но гимн еще не спет.
Воспойте же грозовую Палладу!
Она меж нас, и я её слуга.
Её рукой разбили мы врага.
Что из того, что нет с печалью сладу!
Один из нас, воителей, спасён.
Ликуйте же! Могло б стрястись и хуже.
О, Пенелопа, не тоскуй по муже!
Ещё живым к тебе вернулся он.
8.
Послушай, Телемах! Не раз, бывало,
Сбивались мы с пути. Уж тех не стало,
Кого и по сей день еще в душе
Ношу, но с кем не пировать уже.
Однажды нас прибило к лотофагам.
Прекрасная страна. Чужой народ.
И лотос, до него там каждый лаком,
Из наших трое положили в poт.
Что сталось с беднягами! Забыли
И отчий дом, и родину, и путь,
Которым шли. Хотел бы я взглянуть
На них теперь, куда они заплыли! ..
Бог весть. Тогда насилу их сумел
Втащить на судно. Еле протрезвели.
Но знать бы мне, куда на самом деле
Их путь лежал, то чем им ветер пел!
9.
Идёт циклоп. Что шаг – верста.
И чушь несут его уста.
Оден
Есть у меня на памяти страна.
Не приведи Зевес в её пределы
Летать кому из рода Филомелы.
Увы ,не верит жалобам она.
Страшна земля, где всё растет само,
И вырастает как-нибудь, народ же
Не ведает, что у него на роже
Самой природой ставлено клеймо.
Единый глаз у каждого во лбу,
И потому для них вполсвета сужен
Весь дальнозор, и тот, поди, не нужен,
Затем что всякий смысл идет в трубу.
Они сильны. Страна их необъятна.
Жизнь беззаконна, а овец не счесть.
Но если приглядеться, что-то есть
В их скопище – бредовое, понятно.
Циклопы их зовут. И вид страны,
Куда ни глянь – повсюду разворочен
Их пятернёй... Но им хватает, впрочем,
И времени, и места снять штаны.
Один из них был мною ослеплён
За то, что жрал героев, простофиля.
Эх, Телемах! Не сила, но София
Афину зиждет – Божеский закон.
10.
Когда я вызывал умерших души
На Севере, где страшен мёртвых плач,
Одна из них мне осветила ночь
Грядущёго сиянием снаружи.
И это был Тирезий. Он сказал,
Что я найду покой в Итаке милой,
Но прежде путь пройду чудесной силой,
И всю судьбу до смерти показал.
И все сбылось, я видел, до черты
Того, что начертать успело время.
И это было – мужество и бремя.
Но вот передо мной предстала ты.
Так слушай же! Еще уйти мне должно
С веслом, и возвратиться лишь тогда,
Как обойду я страны , города,
Пока не встречу мужа, кто неложно
Не справится, – зачем лопата мне? –
И не отдам с веслом ему судьбины-
Пройти еще неведомы пучины
И умереть в своей родной стране.
Тому и быть. Жена моя, Итака,
И ты, мой Телемах, пустите в путь!
О, если б знали вы хоть что-нибудь
От горечи, какую пью двояко:
C рыданием и радостью, то всяко
Благословили б от неё черпнуть!
11.
Суровый путь предполагает Божье
На то благословение. Не так
Бывает с теми, кто на свой чердак
Излишне уповает в бездорожье.
Нас много вышло в море. Но, увы!
Одни погибли в лапах Полифема,
Другие под водой по-рыбьи немо
Смерть вопрошают сквозь морской травы.
Те у киконов, те у лестригонов,
У прочих онов эти, либо те,
Но все они в душевной простоте-
Не постигали Божеских законов.
Но не припомню жребия чудней,
Чем тот, который выпал Эврилоху
С ватагою. Не ведая подвоху,
Они у некой скотницы в свиней
Преобразились, понабравшись духа
Среди скотов. Несчастный Эврилох
Насилу удержался. С нами Бог!
И на героев может быть проруха.
Спасибо, Гермий выручил пьянчуг
И возвратил им вскоре образ Божий.
И то! На что бы стали мы похожи,
Когда бы небо опустело вдруг?
12.
Когда же те, кто был еще со мной,
Завидели пустынный островок,
Я вспомнил, что никто еще не мог
Пройти его вблизи. Тому виною
Таинственное пение Сирен.
Все попадали этой песни в плен
И погибали, потеряв рассудок.
Их сердце разрывалось от тоски.
Тогда я возгласил: Уже близки
Мы у гибели! Я вижу столько лодок
На скалах, что и нам не миновать.
Возьмите воск и залепите уши!
Меня же привяжите и потуже
У мачты. здесь и, хоть бы стану звать
Прийти ко мне на помощь, по местам
Все оставайтесь, или будем там!..
И тут мы увидали что для нас,
Быть может, уготовано. На скалах
Орлицы на крылах от крови алых
Уж разбегались в небо... Девий лик
Чудовищ сих в один и тот же миг
Напоминал: и деву, и орлицу,
И душу проницали сквозь ресницы
Их дикие зрачки, и ветер гас,
И берег весь, насколь вмешает глаз,
Белел костьми... Но я уж был привязан,
И воины, исполнив мой приказ,
Уже гребли, когда Сирены разом
Пронзили душу мне такой тоской,
Что если б мог я шевельнуть рукой,
То разорвал бы жизненные путы
И в море, навстречу лютне лютой
Поплыл, внимая гибели, так рвал
Мне сердце xoр таинственный, так сладок
Был смерти зов, что даже море складок
На платье Пенелопы, свыше сил
Томящее, едва бы я сравнил
С томлением вблизи водоворота
Безбрежности, откуда нет возврата
Душе моей, разбуженной навек...
Но до чего же крепок человек!
Переживя самой стихии плен,
Я пережил и пение Сирен.
13.
Корабль шел... Натруженные весла
Единым шумом размеряли ход,
Когда вдали я заприметил вход
В ту горловину, о которой после.
Тогда же я воскликнул: Это – смерть!
Но с нами Бог! Держите ближе к Сцилле!
И дрогнул кормчий, и гребцы закрыли
Тяжелые глаза. Но круговерть
Уж подымалась. Храпкая Харибда
0тверзла зев, и хлынула струя –
Сначала внутрь, а там уже блюя
Наружу, харкая, взревела и охрипла.
И, подойдя поближе к Сцилле, я
Схватил копье, готовясь дать отпору,
И чудище уже предстало взору –
Тоть-в-точь шестиголовая змея.
То был утес. А что пред камнем дух,
Когда не вздох, и вот уже не выдох,
Но пузыри... Я видел в пене двух
И сколько-то еще, точь-в-точь на дыбах.
И все бы мы... Но вышло, что не все.
Со мною кто-то был ещё на грани,
Когда Мальштром во всей его красе
Напомнил мне Харибды содроганье.
То было много позже. А тогда
Нас пронесло и вынесло на волю.
Но где же те, кого я иногда
Зову, и мне в ответ лишь ветер воет?..
Ужели наша жизнь – пространства шум?
Иль, может быть, она – уже не время,
Но – тишина в седых глубинах дум,
Где вечность – море, гул, попавший в темя?
14.
О, небо звёздное! Плеяды, Арктос и
Великий Галаксиас! .. Я пред вами.
И если души могут зеркалами
Служить для вас, то пусть мои Весы,
Качнувшись, отразятся в наших душах:
У сына, у жены и у меня
И скажут нам, – часы какого дня
Грусть перевесят в матери и в мужах:
Отце и сыне – день разлуки иль
День сретенья нечаянного, ибо
Сегодня на Итаку через гиль
Вернулся Одиссей и видит небо.
И звездный ковш плеснул уже туда,
Где грусть не оставляла в нем следа.
1973
ИСПЫТАНИЕ ИОВА
-
Н.А.Козыреву
Аз есмь Альфа и Омега,
начаток и конец,
Первый и Последний.
Апокалипсис.
1.
Когда я дожил до глухого часа,
И в сердце жизнь моя открылась мне,
И, точно пёс, завывший в тишине,
Не находя ни Господа, ни Спаса
В душе моей, воскликнул я в сердцах:
Не Иову ли дух сей уподоблю!..
Вот предан я смущению диаблю,
И гаснет свет вечерний, отмерцав.
И взял я Книгу Иова. И слову
Его приник. И разорвалась цепь
Отчаянья. И старческая крепь
Испытанного горестию мужа,
И сердца жар, и мировая стужа
Вселилися в меня. И душу нову
Я получил. И в ней такую боль,
Что песнь моя пресуществилась в быль.
И страх меня объял. И время ночи
Сгустилося. И выпало перо
Из рук моих...Звезды ли две, но очи
Я видел пред собой... Их жар горячий
Пытал меня. И сердце билось круче...
И в тишине полночная пора
Затмила зренье мне слезой горючий,
И внутрь меня разверзлася дыра.
И в глубине рече Глагол Предвечный:
Что зыблешься, дрожащая душа!
Не Я ли твой Источник бесконечный,
Еще досель тебя не сокруша?
Не Аз ли есмь и Альфа и Омега,
Начало и Конец? Дерзай же, дух!
Я сотворил тебя. И в образе Олега
Ты – недр Моих исторгнутый издох.
Возьми же сей Глагол и победи Им
Ничтожество твоё, ничтоже – дрожь.
Но берегись! Уж многим повредили
Слова, от коих смертью да умрешь!
Наследует Мое лишь победитель.
И буду ему Богом., он же Мне
Да будет сьном. Иоанн – свидетель.
Так говорит Господь и Вседержитель,
Носящийся как голубь в вышине.
2.
Господь мой! В той стране, забытый мною
За временем, не я ли пред Тобою
Ходил, и вот теперь себя не знаю,
Восставлен петь Архангела трубой!
Воззри на мя! И если, новый Иов,
Я – персть Твоя, то кто же сей во мне?
Среди его наитий и наивов
Я сожигаем в горечи огне.
И не было ль – пролог на плане высшем
Еще не бытия, но и уже,
Залогом стал под небом сим нависшим
Восстанья Твоего в моей душе? ..
И демон мой пришел к Тебе, и Ангел.
И, распре их предав меня, как вещь,
Ты вещным стал во мне – палящий факел,
Прожегший в сердце жуткий, жаркий свищ.
И захрипело, Духом прободённо,
И в хрип его вошли, точь-в-точь извне,
И Ангельские тьмы, и легиона
Отчаянья, и сведались во мне.
3.
Был некий человек до нашей эры.
Ему же имя Иов. Сердцем чист,
И в помыслах его благую часть
Избрав, он счастлив был, и светоч веры
Поддерживал в себе, не внемля злу.
И вот во всех делах ему везло.
И было яко день сей. И пришли
Ко Господу и Ангелы, и дьявол.
И Ангелы хваленье принесли
Создателю, а дух сомненья вслух
Лукавствовал, глумясь при этом, – "Да, мол,
Не оттого ли, Господи, Ты глух
К мученьям сатаны, что эти птицы
Поют послаще едкого денницы? .."
И отвечал Господь: "Не ты ли сам-
Начало и конец сим чудесам?
Вот ты прошел Вселенную и Землю.
Есть человек, и Я его подъемлю
Оспорить правоту Мою. Ступай!
И пусть сразится Иов Мой с тобой!
Се предаю тебе его, но душу
Свободною оставь ему, зане
Свобода не подвластна сатане,
И Я её в творении не нарушу".
И отошел от Бога сатана,
И приступил, дерзая, к человеку,
И сделал из него уже калеку
Несчастьями. И вот уже стена
Воздвиглася меж Иовом и Богом.
И проклял Иов день, в какой зачат.
И перед страшным тартара порогом
Его слова и по сей день звучат.
4.
Да проклят будь сей униженья день!
И эта ночь, объявшая мой разум,
Будь проклята! И ты, сочась порезом,
О, сердце страшное, разбейся в миг един!
И не рождаться б на такой знанье
Бессилья своего... Да грянет казнь
Последняя, зане жизнебоязнь
Ужасней смерти, ибо в ней зиянье!..
Сжигаю всё, что с жутью этой связь
Являет: жар страстей, страстное жало
Молчания и дрожь, и всё, что жило
Не в чаянье, но и не чая в грязь.
Пою тебя, мое уничтоженье
И истощенье, и, уже в тщете
Отчаянья, последнее вторженье
Надежды в недра тьмы – там – в пустоте.
Но к Господу сжигающий сей пламень
Достигнет пусть и вызволит мой дух,
Зане и плоть неплодная не камень,
Но горечь вся, рыданья жаркий вздох.
5.
А вы, мои обидчики, затем ли
Пришли ко мне, чтоб, видя скорбь мою,
Напраслиной позора в ваши земли
Разнесть молву о том, как смерть пою?
Ты, Елифаз, и ты, Валдад, и ты здесь,
Блистательный Софар... К лицу ли блеск
Тем, кто ко мне пришед, не видит брезг
Во мраке сем, в каком пою? Стыдитесь!
Господь не разлучал с сияньем тьмы,
Но разделил смешенье их Глаголом.
Не звёздам ли в ночи подобны мы?
И жар сердец не жуть ли в жбане полом?
Я смерть пою. Но жизнь поет во мне
Надеждою, и гнев мой ныне красен
И раскалён... И жребий мой ужасен,
И в ужасе прекраснее вдвойне.
6.
Жена моя, Бог посетил и нас,
И все унес, что даровал однажды.
Мужайся же! Еще не пробил час
Возмездия, и ждать его что нужды!...
Жив Бог, жива и наша в нем душа.
Из гноища к Нему моя молитва.
И если жизнь пред Господом не битва,
То что же вопль мой, дух вооружа?..
Не мало отнял Вышний, но и все,
Что отнято у нас: именье, радость,
Здоровье, дети, преизбытка пропасть –
Все пропастью и было, в ней вися.
Все даром. Но и дарено не мало.
И что же в том, что, как слезою, смыло
Виденье грезы, жизни ли, мечты.
Когда, любовь, еще со мою ты!..
Благословен Творец, то сотворивший!
;Не сам ли я – даренье без того,
Что отнято?.. В творенье моего
Всего-то и трудов, что эти вирши.
Любовь моя, не сетуй на судьбу
И не гляди на небо в иступленье!
Что жизнь твоя, когда не эти пени
Сердечные, не горечь на мольбу?..
Но пробил час, и, более, чем нищий,
Я слезы лью, и, женщина, закрой
Глаза твои, и этим хоть согрей
Студ сердца моего и холод нощи!..
7.
Се, уподоблен Иову во дни
Вселенской и неслыханной неправды,
В рыданье сердца моего на дне
Отчаянья пою, не тщась награды.
И песнь моя к Тебе, Создатель мой!
Колеблется состав гортани тленной,
И весь я в дрожи униженья тляной
Пищу, как мышь, на простыне льняной.
Кошмаров вид мой здесь в больном углу.
Но, Господи, не даждь ми в самом деле
В нечаянной чахоточной постели
Приять в себя уныния иглу!
Вот загнан я в бессилие и смрад
Колоды плотиной, точь-в-точь колодник,
И кровь моя на весь телесный ледник,
Плеснув, кропит, как в пальцах виноград.
Но нет! He мышь я, Господи, и в нетях!
Сей голос мой – хваленья глас осьмый...
И всякое дыхание в хвалитех
Я слышу, и моё к Себе возьми!
Чрезмерен искус Твой – многостраданье,
И иступлен мой вопль среди раденья
Всей плоти моея во времена,
Какие давят грудь, точь-в-точь вина.
И всё же, бремя жизни, Божье иго
Дают мне право на такое благо,
Что и в слезах легко уже мне пить
Из чаши, от какой и сердцу петь.
8.
Ты Елифаз, и ты, Валдад, и ты,
Софар, почто язвите и без ваших
Уколов изъязвленного! .. Пусты
Сердца таких, как вы, меня язвящих.
Что в том, что скорбный дух многоречив
И горечи исполнен в иступленье!
Когда бы знали вы, куда ступени
Униженных низводят, огорчив
Уста свои ещё не этой желчью-
Чернейшею и той, какой блюю,
Вы поняли б что за глаголы лью
Пред Господом в слезах, что за мужичью
Вам правду режу и какая жуть
Отверста предо мной, когда и слово
Мое зияет в душу мне, где слава
Создавшего меня велит мне жить
И, мужествуя, мужествовать снова
Лишь в этом вот глаголанье скорбей,
Упорствуя, как жалкий скарабей!
9.
Ты, пpocтирающий Небо над нами и, землю
Вынув из хляби, трясый основание недр!
Ты, говорящий, – Плеяды и Геспер объемлю,
Арктос, Арктур и другие светила творю, их же емлю,
Сый безначален и сый в бесконечности щедр!
Боже, сотворивший меня столь же бренным,
Что и составы природы в энергиях сих,
Днесь преходящих во мне, даждь смиренным
Сердцем превысить боренья мои и не в бранном,
Но примирённом страданье закончить сей cтих!
Даруй ми, Боже, ужасной Твоей, кроткой силы
И не остави тщедушна во тщанье души,
Ибо скорблю, приближаясь отверстию могилы
И ужасаюсь, предслыша загробные гулы,
Прячу в ладони стыдом очервлённые скулы,
И вопию: сердце, сердце моё сокруши!
10.
Софар, Софар! .. Что смотришь на меня
И гнев мой травишь суетною речью?
Я не забыл нечестья имена
И ярости моей в скорбях не прячу.
И где ты видел, чтоб нечестье не
Процветало, праведность же скорби
Не ведала? Какой величине
Величье уподоблю! Суть ли в скарбе?
Вот Иов пред тобой. Всего лишённый,
Он умирает в горести души.
А в это время глоткою лужёной
Софар ему глаголет: "Не тужи!"
День гнева, говоришь, покроет всяку
Главу нечестну... Нет, приятель, врёшь!
Величие... Да не одно ль и то ж:
Быть праведну в скорбях, и златну звяку
Днесь обличать нахальной силы ложь?
11.
Ты, Елифаз, речешь, – на что, мол, Богу
Вся правота моя и мои простецкий путь...
Да если бы ты знал хоть что-нибудь
От ярости моей, с какой в дорогу
Последнюю стопы направил я,
То ужаснулся 6... Разве спорынья
В день жатвы труд хлёбов не обесценит
И не сведёт к соломе урожай?..
Нет, милый друг! Не пахарь колос женит.
Он жнёт его. Зерно ж не согрешай!
Так может ли быть Богу бёзразличен
Огнь слова моего, палящий лжу?
В горниле правды ложь ли пощажу,
Уже с тоскою смертной неразлучен?
Испытан Иов. Испытал Господь
Как золото его. И вот он честен.
И, если загодя не прополоть
Сей зелени в сердцах, исход известен.
Стебло иссохнет. Порча не парча.
Пред Богом чресл не препояшешь ею.
Уж лучше – рвань с убогого плеча,
Чем ожерелье – жерновом на шею.
12.
A ты, Валдад!.. Почто клевещешь на
Творение Господне? Или звезды
Не так сотворены и лишена
Их слава сил Творца? Объемля воздух
Тугою 6ездной, держит их пред нас
Господня мощь. Взгляни, они прекрасны!
И небо все, насколь вмещает глаз,
Не свилося еще, как свиток праздный.
Как могут быть пред Богом нечисты
Творенья рук Его? Вот пред тобою Иов.
Иль вопли сердца для тебя просты
Уж тем, что в них лукавства нет извивов?
Таким уж сотворил меня 0тец.
И перед Ним не гной моя молитва,
Но – листвище, и в нем – родство сердец
Отца и сына, в Слове этом слитных.
Ужасна мне твоя неправота.
Нет, человек не червь! Сия, творима
В душе моей, осанна Серафима-
Hе высшая ль творенья красота?
13.
Эх, Елиус, мотай себе на ус!
Друзья твои тебя не даром старше.
Молчат. Но что же в том, что и не трус,
Но и не до6р ты в ярости! Не стерши
С лица земли, как ты, поди бы, стер,
Бог посетил меня, исторгнув эти слезы
Из сердца моегo... И вот из лозы,
Досель неплодной, как бы ни был стар
Сей леторасли куст, пошли побеги
И принесли плоды свои, и я
Увидел днесь, что скорби сердца благи,
Когда и в них чиста душа моя.
14.
И Иову рече Господь сквозь бурю
И облаки: "Восстань и препояшь
Передо Мною чресла яко муж,
И отвечай. Теперь с тобою спорю.
Где был еси, когда сия Земля
Основана была согласно Слову,
И Солнце, и Луна, и вся семья
Небесных тел прияла эту славу?
Когда пространство развернулось Мне,
И звёзды в нём из бездны воссияли,
Все Ангелы Мои той славе вняли,
Восславив Бога в ясной тишине.
Не разумел ли ты союз Плеяд,
И развязал ли пояс Ориона?
Иль за волосы стащишь с небосклона
Вечернюю звезду, как древа плод?
Судил ли ты дела Мои по правде?
Когда судил, пред Богом обличай
Творение Его и отвечай:
Что лживого нашел ты в сей природе?" –
И отвечал согбенный человек:
"Почто ещё я Господу перечу!
Но нет предела горю человеку
Перед лицом Твоим, святым вовек". –
И был душе страдальческой ответ:
"Аз есмь Предел. Ликуй! Да узришь Свет!"
1973
СЕМЬ ПЕСЕН ЕДИНОЙ ПЕСНИ
-
Душа моя изыде в слово его.
Песнь Песней.
1.
Развилася душа, как древле свисток
В руках у растворённой Суламиты,
И письмена горят. Любовь моя1
Тебе, одной тебе грёз преизбыток!
Смотри, насколько мы с тобою слиты:
Не различу где ты, где мы, где я.
Твои уста – уже мои глаголы.
Объятья – плен языческой Валгаллы.
И вся ты – необъятность всех имён,
Какими человек венчает долы,
Моря и реки, небеса, прогалы,
Холмы и дали, глубину времён.
И звёздна вся необозрима бездна,
Меж нас вися, сжимается издохом,
В котором эта речь помещена.
И что мне в том, что жалость безвозмездна,
Когда одним твоим лишь дивным вздохом
Я называю жизни имена!
2.
Един Господь, един и человек.
Tы предо мной, лю6oвь моя, развита,
Как свиток Песни Песней – Суламита.
И это я. Да сбудется навек!
Приди! Гортань моя тебе открыта
Алтарным сводом. Слово издохни!
И вознеси горе сад алфавита,
О, альфа и омега alma vita.
Златого семисвещника огни!
Душа моя, душа твоя прекрасна!
И это я? Каков же наш Господь,
Когда глаголом стала тварна плоть,
И мощь её в твореньи не напрасна!
3.
Прильни ко мне, о, счастье, Суламита!
Я – речь твоя, изустная хвала
Устам твоим, но мною не испита
Их чаша, что для нас одних налитой
Амброзии еще не пролила.
Так поднси её! Палимый жаждой,
Я жду, исполнен слова и дождя.
И на моём челе из тучи каждой
Готово полыхнуть, настолько стражду
Я по тебе, разрядами грядя.
Я – речь твоя. Ты – песнь моя. И оба
Мы – устье двух потоков, слитный ток.
И в нас отражены все звёзды неба,
Сопряжены Эдема и Эрба
Всемирные струи, речей восток.
Так слушай же, внемли, о, Суламита!
Я – речь твоя, грозовый аквы грозд.
О, как нежна! О, как же пламенита!
которая из ниx твоя ланита?
О, как же я перед тобою прост!
4.
Душа твоя в моём едином слове.
Войду в неё, и вострепещет вся.
Ты – песнь моя, и, душу вознеся,
Жизнь прелестью пресуществляешь внове.
Дыхание, пчела, о, Суламита!
Не Соломон – язык его поёт,
Амброзия и яды алфавита
В гортани всеславянского пиита,
Слоящийся и правселенский мёд.
Смесилась речь с дыханием, и песнью
Исторгнута гортанная хвала,
И pаcтoчилась вдруг уже не в песью,
Но в братнюю привязанность, и спесью
Уже с тех пор язвима не была.
Смирилася семитская гордыня
И в слове русском выстроилась мне,
И с греческою лирой наравне
Передо мной беседует отныне.
О, Суламита! Как растворена
Душа твоя! Как мысль моя пьяна!
Как я люблю тебя, о, Суламита!
Как песнь моя тобой распалена!
5.
Войду к тебе, и мощью первобытной
Дохнёт в лицо душа твоя навстречу,
И образ твой, с мечтой моею слитный,
Пройдёт меня оружием, как меч.
И, поражён, воскликну: "Аллилуйя!
Прекрасна ты! Божествен этот мрак!
В нем от страданья к счастью только шаг.
Но страшен сдвиг за миг до поцелуя.
Какая тьма в глазах моих клубится!
Любовь моя! Ужасен этот смерч,
В котором ты, как в море голубица,
Какой меня преобразует в речь".
6.
О, песнь моя! Завихренная роза!
Ты – выдох вся, и тут же долгий вздох.
Вся – воздух, трепет вся, простоволоса.
Тебя вдохнул в меня никто как Бог.
Дыши во мне, душа, о, Суламита!
Пьяни и преизлейся через край!
Вся плоть моя, вся жизнь тебе открыта,
Лишь этой розой надышаться дай!
7.
Распнися, жено, предо мной, развейся
Душой мoей и надышаться дай
Тобой, одной тобой, но оправдай
И эту плоть мою, и мощью в жилы влейся!
Я – твой певец, хвала твоя, певец,
Хвала твоя, и эта аллилуйя-
Лишь ты сама во власти поцелуя,
И в нас поет незримый нам Творец.
1973
СУДЬБА ИОНЫ
-
Памяти Е.И. Горшковой
Род лукав и прелюбодейный
знамения ищет,
и знамение не дастся ему,
токмо знамение Ионы пророка.
Матф. 16,4.
1.
Есть и во тьме Господня сила
Превыше нашего ума.
Уж сколько света поглотила
Чревонеистовая тьма!
Святые, гении, пророки...
Все, все ушли. Куда? – Бог весть.
К ним не доходят наши строки,
А к нам от них пропала весть.
И знаменья уже не просим
Ни от кого, кто тьму постиг.
Но, зная мировую осень,
Мы к бездне приравняли миг.
И вот в сердцах опустошённых –
Тьмы пожирающая гиль,
И в душах, с тьмою сопряженных, –
Отчаяния седая пыль.
И, погребенные под нею,
Мы видим века нищету,
Какой родил нас, чем позднее,
Тем безнадежней на лету.
Но есть последняя надежда-
Брести на зов из глубины
И верить в то, что было прежде,
К чему вернуться мы должны.
Там в глубине существованья,
На срезе хаоса и тьмы
Таится сила созидания,
Которою спасёмся мы.
И этой мощью необъятной,
Распахнутою нам в сердца,
Мы хаос победим невнятный
Ценою жизни до конца.
Нам было знамение свыше:
Из чрева тьмы тридневен Свет.
Он к людям из могилы вышел
Пророчеству Ионы вслед.
И мы заплатим жизнью этой
Для жизни той. Иных дорог
Нам не показано. Hе сетуй
И ты, писатель этих строк!
2.
Ко всякому из нас бывает слово,
Зовущее исполнить нашу суть.
И если мы не слышим в сердце зова,
То нашу душу исправляет путь.
Есть многие пути среди распутий.
Увы, не мы их выбрали в себе,
Но то, что полагает цель событий
И знаменует истину в судьбе.
Один из нас, бывает, уклонится
Предначертанья. Чудо тут как тут.
Сбывается незримая страница
Из книги той, что жизнью это назовут.
И происходит все, чему названья
Не искано. И вот уже нельзя
Ни слова изменить, когда сказанье
Окончено, легендою сквозя.
И путь, который выбрал нас, достоин
Светильника, зажженного в душе.
Любой из нас почтён и удостоен,
И свыше всех, кто нищего хужей.
Но есть в сердцах невнятные до срока,
Глухие, отдаленные слова.
Их новизна настолько не нова,
Что в ней сквозит призвание пророка,
И древностью смущая нас жестоко,
Она и в наши дни, как встарь, права.
Вонми, душа! Прозри, слепое око!
Твой век давно не первая глава.
3.
И было слово ко Ионе, сыну
Честного Амафии: "Подымись
И выходи на проповедь, и стану
Духотворить судьбу твою и мысль!
Из Ниневии, слышишь, вопль злобы
Восходит над землёю и чадит?
Войди же внутрь мерзеющей утробы
И насели её. Так говорит
Господь, создавший храмины и домы.
И вот они пред Господом пусты.
Но призван ты, судьбой твоей ведомый,
Меж городом и Mнoй навесть мосты.
Иди и проповедуй то, что в сердце
Пред Господом найдёшь. Душа твоя
Понадобилась, Mнe. Восходит солнце,
И новый день творенья вижу Я.
Иди же, говорю, и Ниневию
Пройди из дома в дом, и отвори
Сердца, во злобе дня едва живые,
Но чистые пред Богом, Повтори!
4.
И дрогнула тогда душа Ионы
И ужаснулась ужасом. И он
Бежал куда глаза глядели – вон
От Голоса Того, босой, бессонный...
И, пробираясь в гавань Иоппии,
Всё озирался, – нет ли там кого,
Идущего за ним... Но ничего
Не виделось. Одни лишь псы – слепые
От ярости, да утренняя глушь
Перекликались в сумерках, да петел
Горланил где-то там, куда наметил
Свой вещий путь сей легендарный муж.
5.
Он поспешал не зря. Корабль тихо
Уж отходил, когда с разбегу вдруг
Его толкнуло так, что, прыгнув лиxo,
Он успевал в Фарсис, покуда стук
Обрушенного на корабль рока
Не поднял корабельщиков. Борей
Уже гремел в канатах верхних рей,
Укачивая беглого пророка.
Но в Библии написано: Он дал
Наём свой и взошёл на судно. Tак и
Случилося. Но прав и я, когда
Пишу, что он лежал уже во мраке,
Hе веря самому себе, что с ним
Стряслась беда. Его и в самом деле
Толкнул на судно вещий Серафим.
Бот эту силу мы и подглядели.
6.
Так он стремился от Лица Господня
И думал, что в Фарсис. Но ветра шум
Прервал теченье малодушных дум
И в душный сон согнал его по сходням.
Природа омрачилась. Небеса
Вдруг ринулись на вздыбленное море,
И всюду. где ныряло судно, вскоре
Пеннокипящий кипень поднялся.
Корабль скрипел. Опасно накренённый,
Он зарывался в воду и всплывал,
Когда один осатанелый вал
Вдруг не занёс над ним бурун зёленый
И чёрный борт в сердцах не бросил ввысь...
Тут все, кто был, наружу поднялись
И ужаснулись: вод седое лоно
Pаздалося, и мутных две стены
Воздвиглись над равниною солёной.
Tакие иногда бывают сны
В своей необратимой тёмной жути,
Когда во сне мы бездной пленены,
Не в силах оторваться. В той минуте
Вся наша жизнь. Проснуться бы тотчас!..
Но вот корабль дрогнул и, топчась
На месте, полетел куда-то в тучу...
Бывалые пловцы в тот миг тягучий
Оцепенели. Страшный влажный зев
Зиял под кораблём во тьме зыбучей,
рыча на них, как разъярённый лев.
И кинулись они метать сосуды
В отверстые вместилища зыбей,
И кланялись волнам. Но отовсюду
Гремела пасть и в рог трубил Борей.
И долго бы чудить им иступлённо,
Подобно хлябям стонущим, слепым,
Когда б не вспомнил кто-то из толпы,
Что в брюхе корабля храпел Иона.
7.
И кормчий стал будить его, тряся
И тре6yя метать со всеми жребий.
И, видя, что спастись уже нельзя,
Иона ужаснулся тучам в небе
И волнам в море, и природе всей,
Восставшей на него, и этим людям,
Не знающим Творца, и мечет сей
Несчастный жребий. И уже мы видим
Судьбу пророка. Вкруг него галдят
Все эти корабельщики и смотрят
Зверьём, и отвечать ему велят:
"3а кем пришла стихия эта с моря?"
И, мужествуя духом в страшный час,
Иона отвечал: "Я раб Господень
И чту Творца, подъявшего на вас
Природу, ибо путь мой с вами пройден.
Вы утолите голод этих волн
Лишь мною, потому что мне открылось,
Что я бежал от Господа, и Он
Велит мне, чтоб судьба моя свершилась.
Топите же меня, и ваш корабль
Спасётся! Не робейте и молитесь!
Но помните: Господь вас покарал.
И больше на колени не валитесь
Пред бурею. Она всего лишь тварь
И слушается Господа. Теперь
Готов я. И пророк шагнул вперёд.
И сброшен был судьбой в водоворот.
8.
Вздымясь над пучиной, видел он
Ныряющий корабль. Смолёный, прочный,
Кренящийся на гребнях пенных волн,
Высокий борт взрывал за склоном склон
И уходил под ветром полуночным.
И, сбросив утопающий хитон,
Иона лёг измученный на спину
И застонал, и смолк. И слабый стон
Смирил природу. Бездна впала в сон
И погрузилась в сумрачную тину.
9.
И повелел Господь пред небеса
Из глубины явиться кашалоту.
И черная блеснула полоса
На гребне том, где в смертную икоту
Впал человек, распластанный крестом
Пред Вечностью, дохнувшей прямо в душу.
И чудище уж двинуло хвостом
И устремило на Иону тушу.
И пасть уже разверзлась перед ним,
И обнажились яростные зубы,
И хлынула вода, и внутрь утробы
Иона покатился невредим.
10.
И поглотила тьма его. И был он
Во чреве непомерного кита
Три дня, как ночь одну, мотаясь билом
Под колоколом, в коем пустота
И, еле жив, из чрева возопил он
"Извергни, Боже, душу изо рта
Где обретаюсь в тлении! И было:
Бог повелел, и вздулась широта
Морская, и швырнула кашалота
На сушу, и повергнулся пророк
В осклизлой тине в камни на порог
Земли, точь-в-точь китовая блевота.
И встал ночной прибой и поволок
За космы на песок его и влёк,
И бил, и щерил зев свой криворото,
Покуда не ударил так, что рвота
Всесотрясла его, и он пополз и лёг.
11.
И рек Господь Ионе: "Встань и выйди
На проповедь, куда тебя вела
Моя pyка. Пусть Ниневия видит
В судьбе твоей создателя дела.
Иди и расскажи им то, что было
С тобою. Так велит тебе Господь.
Я знамение дал, чтоб не язвила
Пред образом Творца дрожаща плоть".
И встал Иона Духом укрепленный
И совершил трехдневный переход,
Которым смерен был великий тот
И древний город, ныне истребленный.
И в каждый день жёг на пути своём
Лукавые сердца палящим громом:
"Вот сорок дней, и царский этот дом
Господь сравнит с Гоморрой и Содомом.
Вот сорок дней, и город ваш падёт,
И всё, что в нём, навеки истребится,
И поздний ваш потомок не найдёт
И черенка цветущей сей столицы.
И одичает в семени самом
Заглохший сад ассириян отчизны,
И люди в изумлении немом
Найдут лишь черепки от вашей жизни.
Лишь сорок дней осталось вам чадить
Пред идолом безбожною светильней,
И в оный день Господь не пощадит
И самый вопль ваш злобный и бессильный.
Покайтесь же, пока не пробил час,
И отряхните прах поганых капищ
От ног своих сегодня же, сейчас,
И вырвитесь из идоловых лапищ!
Да будет чист пред Богом человек
И отойдет от зла, да не случится
И худшее того, что вам предрек
Спасённый чудом голос очевидца!
Три дня в утробе чудища во тьме
Я пребывал и обмирал три ночи,
И вот от ваших глиняных письмен
Свет глаз моих затмен ещё жесточе.
Кровавыми злодействами пестрят
Все спрятанные летописи ваши,
И деспоты Ассирии – весь ряд –
Преступники, и суд над ними страшен.
Восходит к Богу вопль из ваших мест,
И гнев созрел на злую Ниневию.
Чрез сорок дней подвигнется окрест
Весь мир на вас и сломит вашу выю".
12.
И слово правды мигом до царя
Достигло, и увидел царь невольно,
Что город весь понурился не зря,
И жутко стало деспоту и больно.
Не обличенье – ужас вызвал боль –
Гнилая червоточина тирана,
Казнь древняя безбожников, не столь
Приметная, но мстительная рана.
Давно известна мнительность владык
Вседневно попирающих законы.
Тиранов не бывает молодых,
А старые затем и беззаконны,
Что опытны. О мудрых судиях
Мудра и слава. Трудно догадаться,
Но, видимо, сей деспот был змея,
А потому-то и не стал бодаться.
"И над царями есть Небесный Царь,". –
Так возгласил сей мудрый повелитель,
Почуяв смутно явственную гарь
Над городом, и повелел: "Молите
Всевышнего о граде сем. Никто
Да не вкушает пищу: скот и люди.
Насилье прекратить. Над нищетой
Не возноситься. А вельмож и судий
Всех отстранить от должности, доколь
Не минет Божий гнев и не свершится
Всеправый суд". И наступил такой
Порядок, что никто не мог решиться
Нарушить пост, покамест государь
Не разговелся. То-то 6ылo страху!
Преданье ветхих дней. Так было встарь.
Урок: и во дворцах боятся краху.
Но и народ заметно приуныл.
Насилья прекратились как-то сверху,
А снизу: кто нищай, тот, значит. выл,
А кто ловчей, тот от греха уехал.
13.
И дрогнула бывалая толпа.
И многие покаялись, ведомы
На царский суд. И многие со лба
Срезали кудри чёрносмоляные.
И самый царь, одежды разодрав,
На пепле сел погасшего костра,
Во вретища одевшись холстяные.
И пронеслась молва о чудесах,
Какие совершил Господь с пророком.
И устрашился город, и с пороком
Покончил в эти дни. И Божий страх
Коснулся Ниневии, будто Ангел
Ходил от дома к дому, где прошёл
Пророк Иона, и, пред Богом наги,
Молились люди. И Господь решил
Их пощадить. И Ангел потушил
Уже сверкавший над землёю факел.
14.
И вот пророк из Ниневии вышел
И сел в тени смотреть на Божий гнев,
И загрустил, когда на дальней крыше
Заполыхал закат скирдой в огне,
И возопил ко Господу: "Ужели
Не истребишь Ты города сего?
Невнятны нам пути твои и цели.
Вот я бежал в Фарсис, и что с того!..
Ты не смягчил руки Твоей и бросил
Меня во тьму, и я увидел свет.
И вот я разгласил: о чём не спросим
У Господа в скорбях – Он даст ответ.
Открой мне! Истребишь ли Ниневию:
И души, и строенья, и скоты?..."
И рёк Господь: "Мои всегда живые.
Не слишком ли, пророк, печален ты?"
И повелел Творец проросшей тыкве,
И за ночь над Ионой поднялась,
И утром, чуть в траве цикады стихли,
Иона встал, не продирая глаз,
И обомлел. Над ним образовалась
Живая сень, и солнце не печёт,
И свежести поток над ним течёт,
И не страшит полуденная вялость.
И повелел Господь червям изгрызть
Чудесную сию ночную кущу.
И тщетная Ионина корысть –
Засохла тыква к полудню жегущу.
И повелел Отец живых причин
Воздвигнуться палящу суховею,
И солнцу рёк: "Обрушь свои лучи
На голову Ионы!" И, зверея,
Пророк упал на землю и закрыл
Руками помутившиеся очи,
И, призывая тьму самих могил,
Не чаял живу быть ещё до ночи.
И Бог его спросил: "Тебе не жаль
Иссохшей тыквы?" И пророк заплакал.
И рёк Господь: "Не ты её сажал,
А так скорбишь о ней. Вчерашний факел,
Который видел ты над градом сим,
Где до сих пор и правую от левой
Не отличат, Мой Ангел погасил.
Я победил их грех Моею Славой.
Сто двадцать тысяч жителей и скот,
Весь город их: дома, дворцы и хлевы
Дороже Мне иных твоих невзгод.
Взгляни! Я пощадил мои посевы".
15.
И опустил тогда Господь Иону,
И временем исполнил дни его,
И помянул пред нами просветлённо
В день Воскресенья Сына Своего.
И что к сему добавить нам осталось?
Пророк отпущен. Время занесло
Руины Ниневии, и число
Событий сих куда-то затерялось.
И археолог нем не принесёт
Иных свидетельств, разве только свиток
Истлевшей кожи. Кто на нём прочтёт
Значение имён давно забытых?
Но, может быть, на свитке этом он
Увидит имя вещее Ионы...
Вполне возможно. В глу6ине времён
Особою судьбою 6ыл почтён
Пророк, самой пучиною спасённый.
16.
Река времён. Глагола звон.
Ещё гремит старик Державин.
И oн, и он Ионой зван
На пир, гдё всяк спасённый славен.
И ты, Ионовна, старушка,
Голубка нищая моя!
Ещё с тобой увижусь я,
Где с Родионовною Пушкин.
Мы все сойдёмся в языке
Бессмертном, как душа Ионы,
И на морском его песке
Оставим след наш безымянный.
Но имя громкое векам
Порою бросит наше море,
Где все пoмянуты в соборе:
И речь, и речка, и река.
Так брошен был во время оно
Среди зыбей его пророк,
Но вынесла судьба Иону
И тех, кто плыть ему помог.
1975
|
