Сергей Фирсов Перевернутая религия: советская мифология и коммунистический культ Источник: Сайт Венской и Австрийской епархии Часть 1
В разгар Первой российской революции, задолго до того, как "новый мир" стал исторической реальностью, неославянофил генерал А.А. Киреев, искренний сторонник монархии и православный христианин, воспитанный на идеалах церковно-политической триады "православия, самодержавия и народности", с горечью вынужден был констатировать, что религиозность русского народа оказалась на поверку слабой, не выдержав напора "глупой интеллигенции". "Это грустно и неожиданно, – отмечал А.А. Киреев, – однако, вдумавшись, не трудно найти причину – это чисто внешняя религиозность народа <...>, котор[ая] держится на обрядности, не связанной органически с этикой"1. Генерал прекрасно понимал, что эта внешняя религиозность чрезвычайно опасна для государства, называющего себя православным, и с течением лет может стать антиправославной: "Зверок родился, его окрестили, да так и бросили, может быть он прошел не только сельскую школу, но и высшую, но остался он тем же зверем, но уже с когтями и зубами, и вот обстоятельства складываются иначе, и о крестинах никто не помнит. Зверь встает...."2. И хотя Киреев не дожил до того момента, когда тот, кого он охарактеризовал зверем, встал в полный рост, предвидение об этом вполне можно считать пророчеством о грядущем дне.
В почти поголовно неграмотной стране (на 1917 г. лиц, не владевших навыками чтения, было чуть более 80 %) форма, как правило, заменяет, или даже подменяет содержание, человек становится заложником общественных стереотипов, – сегодня одних, завтра других, противоположных первым. В этой связи показательно, что подобное обстоятельство не признавал такой глубокий и тонкий человек как К.П. Победоносцев. Учитель двух последних самодержцев и многолетний обер-прокурор Св. Синода так боялся просвещения народа, что полагал своей принципиальной обязанностью бороться с распространением народного просвещения, ограничивая его лишь церковно-приходскими школами. Победоносцев исходил из того обстоятельства, что необразованный, "верующий душой" крестьянин лучше сохраняется от влияния безбожной интеллигенции. История показала принципиальную ошибочность подобного взгляда уже через десять лет после кончины (в 1907 г.) Победоносцева: смена социальных парадигм в революционной России сделала "верующих душой" простецов заложниками новых, в глубинной своей основе квазирелигиозных, форм сознания. Более того, в основе этих форм лежали принципы, отрицавшие христианский (как и любой иной) культ.
Характерный пример смены парадигм буквально сразу после Февраля 1917 г. (большевиков у власти еще нет!) дает в своих воспоминаниях генерал А.И. Деникин. Он пишет, как один из полков 4-ой стрелковой дивизии с большой любовью и искусством построил рядом с боевыми позициями походную церковь. Но вот пришла революция и некий демагог-поручик решил, что его рота плохо размещена, а храм – предрассудок. Сделав такое заключение, поручик самовольно разместил в храме роту, вырыв в алтаре ровик для отхожего места. Деникина не удивляло, что в полку нашелся негодяй-офицер, его взволновало другое: "Почему 2-3 тысячи русских православных людей, воспитанных в мистических формах культа, равнодушно отнеслись к такому осквернению и поруганию святыни?". Генерал принужден был констатировать, что вера в то время не стала началом, которое побудило войска на подвиг, она не сумела сдержать их "от развития впоследствии звериных инстинктов"3. В данной работе у меня нет, к сожалению, возможности подробно останавливаться на объяснении причин подобных явлений, – моя задача иная. Однако важно подчеркнуть, что для современников тех смутных лет было ясно: Православная Церковь после победы революции оказалась не в состоянии повлиять на стремительно, лавинообразно развивавшиеся события, на процесс "раскрещивания" России ("задуло свечку", как писал В.В. Розанов)4.
А.А. Блок сумел выразить это в нескольких строчках поэмы "Двенадцать":
А вон и долгополый –
Сторонкой за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?5
(январь 1918 г.)
Разумеется, констатации не помогают разобраться в проблеме, являясь лишь иллюстративным материалом, но, в то же время, они служат доказательством того, что проблема все-таки существует, она реальна. Кратко ее можно сформулировать таким образом: в 1917 г., еще до прихода к власти партии большевиков, традиционная религиозность большинства русских была расшатана, Православная Церковь, всегда являвшаяся в России Церковью государственной, после гибели старого мира оказалась не в состоянии играть самостоятельную роль нравственно организующей общество силы; в таких условиях эту роль неминуемо должно было взять на себя государство. Предшествующая связь Церкви и государства оказалась вполне востребованной: ведь и до революции Церковь воспринималась как "часть" (разумеется, глубоко уважаемая и чтимая) государства. Боязнь власти, ее почитание, понимание прав "сильной" власти было основательно воспитано у населения еще в дореволюционную эпоху. Не стоит забывать, что для сакрализации светской власти много сделала и Православная Церковь. Религиозное отношение к власти как таковой можно считать одним из важных факторов, определявших русскую историю в течение сотен лет. Расшатывая Церковь как социальный институт общества, революция объективно не могла уничтожить старую схему отношений между государством и личностью, в которой система соподчиненности оставалась неизменной. К тому же в условиях революционной эйфории старые религиозные традиции оказались вульгарно переосмыслены мало просвещенным большинством. Показателен лозунг конца 1917 г.: "Царствию рабочих и крестьян не будет конца"6. Стремление "свести небо на землю" столь очевидно в этой перифразе евангельского текста, что она не нуждается в комментариях. Но любое строительство, тем более "царствия", предполагает план, первоначально хотя бы и не слишком подробный. Заявив о созидании нового мира, большевики были естественно озабочены популяризацией в массах собственной идеологии, идеологии антиклерикализма и атеизма. Н.А. Бердяев однажды заметил, что "коммунистическая партия по своей структуре, по душевному складу своих адептов представляет что-то вроде атеистической секты, религиозной атеистической секты, захватывающей в свои руки власть"7. Замечание Н.А. Бердяева кажется мне вполне корректным: доказательство ему – религиозный по своей сути пафос революционной борьбы, в дальнейшем воспетый советской литературой (достаточно вспомнить роман Н. Островского "Как закалялась сталь"). "Всякая победа над религией бесполезна, – писал еще в XIX столетии Э. Ренан, – если ее не заменить другой, по крайней мере, на столько же удовлетворяющей потребности сердца". Выдающийся французский мыслитель и историк был убежден, что человек нуждается в нравственной педагогии, на которую неспособны как заботы семьи, так и государства8.
Что же дали большевики народу в этом смысле и дали ли вообще что-либо, да и правомерно ли говорить о "новой коммунистической религии"?
Ответы на поставленные вопросы, думается, не должны быть категоричными и учитывать одно принципиальное обстоятельство: крайний этатизм большевиков. Поклонение новому, "народному" государству Советская власть с течением лет возвела в культ, создав целую мифологическую систему, повествующую о том, как росло и развивалось, проходя через бури и невзгоды, первое в мире государство трудящихся. Об этом культе (и о лицах, его символизировавших) речь пойдет ниже. В данном случае важно отметить, что антирелигиозный (т. е. антиконфессиональный) этатизм большевиков можно считать рефлексией на прежнюю симфонию властей, ведь самодержавие при необходимости использовало в политических целях Православную Церковь, – своеобразную "идеологическую машину" империи, не без основания претендовавшую на религиозную "тотальность" (вспомним монопольное право оказательства веры, принадлежавшее в России только Православной Церкви). Современный исследователь Л.А. Андреева по этому поводу отмечает, что у коммунистического деспотизма также была своя идеология – тотальный и всеобщий футуристический коммунизм. "Неприязнь коммунистического режима к православию, – пишет Андреева, – объяснялась во многом тем, что коммунисты усматривали в нем идейного близнеца по легализации тотальной власти, а в тоталитарном обществе может существовать только одна тотальная идеология"9. Не вполне понимая, что уважаемый автор хочет сказать, используя выражение "футуристический коммунизм" (то ли характеризуя некое "формалистическое" начало коммунизма, то ли имея в виду его, коммунизма, "будущее" – futurum), хочется поддержать мысль о единой тотальной идеологии. Правда, если Православная Церковь, исполнявшая "идеологическую" роль в императорской России, была не столько политической (иногда полицейской) силой, сколько силой нравственной, то квазирелигиозная идеология коммунистов была преимущественно силой политической, в значительной степени силой, созидающей разрушение "старого мира". Еще Н.А. Бердяев подметил, что русский коммунизм имел не христианские истоки, а был связан с русским антигуманизмом, соединенным с русским же государственным абсолютизмом, рассматривавшим человека как средство. Бердяев остроумно замечал, что зло для марксизма – путь к добру. "Новое общество, новый человек рождается от нарастания зла и тьмы, душа нового человека образуется из отрицательных аффектов, из ненависти, мести, насильничества. Это – демониакальный элемент в марксизме, который считают диалектикой"10. Зло, рождающее добро – это принципиальный вывод, фундаментальное допущение марксизма, позволяющее определиться в том, что такое добро и что такое зло.
В одной из своих речей В.И. Ленин заявил о соподчиненности – нравственности интересам классовой борьбы пролетариата, выводя ее из интересов этой классовой борьбы, и подчеркивая, что большевики ("мы") в вечную нравственность не верят11. Отсюда следовал простой вывод: добро – это то, что соответствует интересам пролетариата, зло – все то, что им мешает. В первой половине 1920-х гг. эти истины пропагандировались самым вульгарным образом. Примером может служить книга А.Б. Залкинда "Революция и молодежь", изданная в год смерти Ленина. Автор пытался доказать бессмысленность старых религиозных принципов: не укради, не убий, чти отца, не прелюбодействуй – все это подвергалось переосмыслению и критике. Залкинд, например, писал, что Библия – книга эксплуататорская, что "метафизической, самодовлеющей ценности человеческой жизни для пролетариата не существует", что "интересы революционного класса важнее блага отца" и т.п.12. Сами того вполне не осознавая, публицисты 1920-х гг. создавали идеологию "освобожденного" от нравственных "пут" государства. С появлением олицетворяющего государство лидера (точнее сказать, с его, лидера, обожествления) функции созидателя и вдохновителя новой идеологии перешли к нему, он стал осуществлять "нравственную педагогию" народа.
Давно известно, что новая религия, как новое постижение, видение мира и человека, новое откровение появляется в глубинах личности. Через эту личность, личность лидера, в массы и проникает влияние нового учения. Если допустить, что советский (или русский) коммунизм может объясняться как религиозный феномен, то вполне закономерен вопрос о том, что представляла собой коммунистическая религиозная система – в целом и в частностях. Попытаемся на него ответить. Начиная разговор о религии, естественно вспомнить, как коммунисты тех лет, первых лет Советской власти, ее оценивали, в чем видели ее силу. Ясный ответ можно получить, обратившись, например, к "Беседам по марксистскому миросозерцанию" А.В. Луначарского. Конечно же, ничего нового в "Беседах" найти невозможно, но они не этим и интересны. Важнее логика, которой придерживается образованный марксист Луначарский. Нарком просвещения не позволяет себе резких выражений, вполне справедливо указывая, что "в религиозном мышлении, в религиозной потребности сказывается глубокая жажда человека разрешить как-нибудь себе зияющее противоречие между потребностью в счастливой жизни, в довольстве и препятствиями, которые ставит этому действительность". Религия и пытается, писал Луначарский, разрешить это противоречие, в чем и заключается ее колоссальная сила13. Определение настолько безупречно, что его можно использовать и сегодня. Но с одной оговоркой. Большевики тоже пытались разрешить это противоречие, более того, – заявляли об истинности, в отличие от всех остальных, именно их рецепта "спасения" человека. В стране, где лишь за 56 лет до революции отменили крепостное право, где большинство населения не умело читать и писать, они предлагали непроверенные эмпирически идеи тотального переустройства мира. Что это значило? Это значило только одно: в декларируемые идеи необходимо поверить, затвердив навсегда, что "учение Маркса всесильно, потому что оно верно". В новое, "научное" знание предлагалось поверить, разорвав, как с предрассудками, со всем, что раньше считалось святыней. Глубинные изменения, связанные с ликвидацией прежнего социально-политического уклада, усиленные впечатлениями Первой мировой войны, заставившей миллионы крестьян надеть шинели и пройти примитивную школу политпросвета, содействовали потере многими православными своей конфессиональной аутентичности:
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!14.
Угаданный А.А. Блоком еще в январе 1918 г. принцип строительства нового мира – обязательно на месте разрушенного до основания старого, был принципом религиозным: прежние святыни приносились в жертву новым кумирам, новый культ одним из первых своих постулатов избрал обязательное исповедание отрицания старого ("отречемся от старого мира"). Старое стало синонимом злого, несовершенного, ошибочного. С годами этот "почти манихейский дуализм" дошел до абсурда: царство пролетариата – светлое царство Ормузда, царство помещиков и капиталистов – темное царство Аримана. Для истребления зла хороши все средства. "Монизм марксистской системы и есть ее главный дефект. Монизм тоталитарного государства, – писал Н.А. Бердяев, – во всяком случае несовместим с христианством, он превращает государство в Церковь"15. Получалась подмена: государство, провозглашавшее себя атеистическим, принимало на себя функции религиозной институции, оно решало не только конкретные вопросы социалистического строительства, но и метафизические проблемы: что есть добро и зло. Парадокс заключался в том, что о "метафизике" говорили те, кто в вечную нравственность не верил (и, если быть до конца последовательным, должен был верить в конечность и добра, и зла, в их изменчивость, по крайней мере – в возможность изменения ("мутации") добра после его победы над злом). Чем выше сила религиозного воодушевления, тем активнее должна идти "охота за ведьмами", – так учит история. Важен и даже необходим сам процесс охоты, насколько виноваты "ведьмы" – не принципиально. В борьбе необходимы твердые критерии, с помощью которых можно отличить своих от чужих, выявить внутренних, скрытых врагов. С течением лет эти критерии создаются и уточняются. Борьба со злом становится нормой жизни. С этой точки зрения, сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма – замечательно точное отражение религиозных (точнее сказать – квазирелигиозных) процессов, протекавших в стране Советов.
Впрочем, сказанное выше необходимо оценивать, учитывая постепенно складывавшийся, начиная с первых лет революции, культ ее вождя – В.И. Ленина. "Первый свершитель" дела "теоретического предтечи" (Л.Д. Троцкий)16, Ленин еще при жизни стал культовой фигурой, "сверхчеловеком"-божеством, "с типичными чертами цикличности: мессианская цель – страдание за народ – победа, которая создаст новую общность. Был создан квазирелигиозный культ Ленина как Бога Отца, – пишет Л.А. Андреева. – Его преемник Сталин, подобно древнеегипетским фараонам, по должности унаследовал божественную природу Ленина, согласно формуле: "Сталин – Ленин сегодня""17.
Примечания:
1 Дневник А.А. Киреева // Рукописный отдел Российской Государственной Библиотеки. Ф. 126. Д. 14. Л. 163. Запись от 14 июля 1906 г.
2 Там же. Л. 174. Запись от 5 августа 1906 г.
3 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 г. М., 1991. С. 79-80.
4 См.: Розанов В.В. Уединенное. М., 1990. С. 396.
5 Блок А. Избранные произведения. Л., 1980. С.516.
6 См. фото в кн.: Без ретуши. Страницы советской истории в фотографиях, документах, воспоминаниях. Л., 1991. Т. 1. С. 61, 67.
7 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 136.
8 Исторические и религиозные этюды Эрнеста Ренана. СПб., 1901. С. 142, 143.
9 Андреева Л.А. Религия и власть в России. Религиозные и квазирелигиозные доктрины как способ легализации политической власти в России. М., 2001. С. 247.
10 Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 149.
11 Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309, 311.
12 См.: Залкинд А. Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата // Родник. 1989. № 9. С. 64 и др.
13 Луначарский А.В. Беседы по марксистскому миросозерцанию. Л., 1924. С 76.
14 Блок А. Указ. соч. С. 518.
15 Бердяев Н. А. Указ. соч. С. 149.
16 См.: Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1990. Т. 2. С. 252.
17 Андреева Л.А. Указ. соч. С. 244.
Часть 2
Действительно, Ленин, как позже и Сталин, были культовыми фигурами, "коммунистическими пророками" марксистской веры. При этом не принципиально, как мне кажется, рассуждать о том, был ли Ленин "Богом Отцом" социализма, или только "свершителем предтечи"; важно иное – религиозное отношение к вождю, чьи сочинения, наравне с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса были объявлены классическими, т. е. священными. Без ссылки "на классиков" не могла обойтись ни одна научная работа, точно так же, как в Средневековье никто не мог игнорировать авторитет Библии. Можно сказать, что Ленин стал коммунистическим "человеком без греха", как Богочеловек Христос, все остальные его соратники и единомышленники ценны тем, что они "ленинцы". Достоинство каждого определяется в соответствии с тем, что, как и при каких обстоятельствах сказал о нем Ленин. А так как Ленин часто говорил о единомышленниках диаметрально противоположные сентенции, то многое зависело от интерпретатора. Так постепенно формировался коммунистический "канон". Наряду с "канонической" литературой имела место и литература апокрифическая. Этим термином можно назвать рассказы о Ленине, пропущенные через сито советской цензуры. Апокрифы подвергались идеологическому шлифованию, примеры которого можно найти, например, в монографии академика Ю.М. Соколова "Русский фольклор"1. Характеризуя отношение к Ленину в советском фольклоре, Ю.М. Соколов отмечал, что в народном творчестве, наряду с точной обрисовкой реальной личности вождя не раз встречается изображение Ленина как богатыря и великана. "Мало того – образ Ленина приобретает в народной поэзии иногда прямо-таки космический характер". Академик отмечал, что вождя называли "равным облакам", приравнивали к солнцу2. Трудно представить, что все, написанное о Ленине народными поэтами – плод обмана и корысти. В их творчестве первый руководитель государства рабочих и крестьян вполне закономерно оказался наделенным чертами земного бога – старая религиозная "форма" поглотила новое атеистическое "содержание".
Первый демиург, Ленин не сумел завершить строительство нового советского миропорядка, что, по мнению современного исследователя, позволяет осмыслять смерть вождя не только как трагедию. Оппозиция "жизнь-смерть" получила свое социальное разрешение реализацией идеи бессмертия Ленина, культ которого постепенно распространялся в народном сознании3. Распространению ленинского культа способствовало и строительство Мавзолея. Тем самым "важнейший советский миф получил ритуальное подтверждение"4. Вплоть до завершения эпохи М.С. Горбачева Мавзолей выполнял свои функции главной святыни режима, его символа. У гроба Ленина давались клятвы, проходили коммунистические "инициации": вступление в пионеры, в комсомол, в партию. Так, 23 мая 1924 г. 10 тысяч московских пионеров от имени всех пионеров СССР поклялись быть верными заветам вождя. Эта клятва, названная советским автором пионерским обетом (!), в дальнейшем как эстафета передавалась от поколения к поколению5. (Кстати сказать, ленинский Мавзолей строился только из отечественных материалов).
Не будет преувеличением сказать, что Мавзолей стал центром коммунистической псевдорелигии, ее Меккой и Иерусалимом. Мавзолей, по мысли его создателей, должен был отражать "величие, простоту и мощь ленинских идей, утвердить своими спокойными формами незыблемость ленинского дела"6. Советские агиографы писали, что усыпальница вождя – "символ его вечной жизни и его бессмертного учения". Слова о ленинском бессмертии ("Ленин и теперь живее всех живых – наше сила, знание и оружие") звучали в СССР постоянно, не вызывая в широких народных массах по крайней мере видимого раздражения и воспринимались формально-ритуалистически (подобно современному восприятию известной фразы о том, что А.С. Пушкин "наше все").
Строительство Мавзолея для сохранения ленинских мощей было беспрецедентным фактом в коммунистической России. Ведь буквально за несколько лет до кончины вождя, в 1918 – 1920 гг. по стране прокатилась целая компания по изъятию св. мощей православных угодников. 25 августа 1920 г. Наркомюст РСФСР принял даже специальное постановление "О мощах", в котором предусматривалось ведение судебных дел в случае "обнаружения шарлатанства, фокусничества, фальсификаций и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты <...>"7. Разумеется, шарлатанами считались церковники. Но большевики осуждали и саму идею сохранения и "эксплуатации" в религиозных целях мощей. Они были активными сторонниками кремации трупов, лично В.И. Ленин подписал декрет о допустимости и предпочтительности кремации покойников. Тогда же Л.Д. Троцкий опубликовал статью, в которой призывал лидеров революции подать пример, завещав сжечь свои трупы8. Не случайно Троцкий, если верить его автобиографии9, выступал против постройки на Красной площади недостойного и оскорбительного "для революционного сознания" Мавзолея. "Отношение к Ленину, как к революционному вождю, – писал Лев Давидович, – было подменено отношением к нему, как к главе церковной иерархии"10. С этим заявлением трудно не согласиться, тем более, что сделано оно было спустя пять лет после смерти вождя, т.е. когда стало окончательно ясно, что культ Ленина – сложился окончательно и навсегда, а также, что "Сталин – это Ленин сегодня". Данное положение было персонализацией формулы о вечной жизни Ленина ("Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить")11.
Место захоронения "главы церковной иерархии" достаточно быстро утратило траурный смысл. Мавзолей как символ вечной жизни революционных идей соединил в себе функции высшего пьедестала почета, коммунистического храма, сакрального центра коммунистической цивилизации, посещение которого есть в то же время причащение к ленинской идеологии, демонстрация веры в реальность "царствия рабочих и крестьян". Не случайно автор книги о коммунистическом некрополе на Красной площади А.С. Абрамов, описывая чувства советских людей к Мавзолею Ленина, среди прочего заметил, что именно у Мавзолея начинается стартовая дорожка космонавтов. "Здесь наш главный космодром"12. В советское время почти ежедневно "у Ильича" бывало до 6-8 тысяч человек, в воскресные же дни – до 15 тысяч13.
Ленин был не первым, кто нашел вечный покой на Красной площади: хоронить там стали еще с ноября 1917 г. Протесты членов заседавшего тогда в Москве Поместного Собора Русской Православной Церкви большевики в расчет не приняли. Так было положено начало Революционному некрополю (или "красному погосту", как называл его В.В. Маяковский). За кремлевской стеной, в земле, было похоронено более 300 человек, информация о многих из них – отсутствует. Последнее захоронение датируется 1927 годом (тогда погребли убитого в Варшаве полпреда П.Л. Войкова). Между братскими могилами за Мавзолеем ныне установлены гранитные бюсты (сейчас их 12). Но первая могила появилась еще при жизни Ленина, в марте 1919 г. там был похоронен Я.М. Свердлов. С 1925 г., между Никольской и Сенатской башнями, стали замуровывать урны с прахом верных ленинцев. К концу 1980-х гг. урн с прахом коммунистических лидеров и выдающихся деятелей СССР было уже более 100. Так Красная площадь стала кладбищем, коммунистическим культовым центром под открытым небом, символизировавшим вечную жизнь строителей нового мира. В центре некрополя находится Мавзолей, с которого наследники Ленина приветствовали народ во время демонстраций (по словам современного исследователя, "события Октябрьской революции, получив статус сакральных, приобрели ритуальное подтверждение во время ежегодного общенационального гражданского осеннего праздника"14). Уже само нахождение на Мавзолее свидетельствовало о сопричастности находившихся на его трибуне деятелей погребенному вождю.
Культ Ленина совершенно естественно привел к появлению культа его "лучшего ученика", в борьбе со старыми соратниками вождя доказавшего свое первенство. Сотворение мифического Сталина началось с создания идеального Ленина. Если предположить, что в политической борьбе первой половины 1920-х гг. победителем оказался бы не Сталин, а кто-либо другой (например, Троцкий), то и этот "другой" неминуемо стал бы "культовой" фигурой для миллионов. И причина этого – заданность схемы, предусматривавшей идеализацию героев. Ведя борьбу с институциональной Церковью, уничтожая ее святыни и издеваясь над ее святыми, большевики противопоставили им свои святыни и святых. Традиционное сознание никогда не усвоило бы новых ценностей, если бы они не были обернуты в старую "упаковку". Форма в данном случае полностью заменяла содержание. В стране с первых дней революции создавался культ новых героев. Были святые "вселенские" (великие революционеры прошлого) и свои. По ходу революции и гражданской войны появлялись новые коммунистические мученики, беззаветно отдавшие свои жизни ради "общего дела". Уже в 1920-е гг. появляется новая "житийная литература": книги о Ленине и его сподвижниках, о героях недавнего прошлого (например, о И.В. Бабушкине), о здравствовавших на тот момент революционерах. Коммунистические святцы довольно быстро пополнились новыми именами, в 1920-е гг. детей стали называть в честь новых святых и главного "бога" – Ленина: Вилен, Виленин, Виль, Владлен, Арвиль (армия В.И. Ленина), Ледат (Лев Давидович Троцкий), Ледав (Лев Давидович), Лентрош (Ленин, Троцкий, Шаумян), Лес (Ленин, Сталин), Оюшминальда (Отто Юльевич Шмитд на льдине) и т.д. В честь вождей уже при их жизни переименовывали города: в 1922 г. Гатчина под Петроградом получила имя героя Октября Троцкого, в 1924 г. Юзовка стала называться Сталино, Елизаветград – Зиновьевском, Енакиево – Рыковым, в 1925 г. Спасску присвоили имя пролетарского поэта Демьяна Бедного, он стал Беднодемьяновск!15 Итак, "культ личности" как явление возник задолго до объявления И.В. Сталина лучшим другом всех и вся, отцом народов и живым воплощением Ленина.
Примечания:
1 См. напр.: Соколов Ю.М. Русский фольклор. М., 1941. С. 512.
2 Там же. С. 524 и др.
3 Коновалова Ж.Ф. Миф в советской истории и культуре. СПб., 1998. С. 63.
4 Там же. С. 64.
5 Употребляя термин "инициация", я хочу сказать о том, что советские социально-политические обряды (принятие ребенка в октябрята, в пионеры, вступление молодого человека в комсомол, принятие в партию) можно рассматривать как включение человека в социум, его социализацию. Клятвы и обещания верности, знание устава и программы (комсомольской и партийной), демонстрация преданности делу Ленина, – все это можно назвать испытаниями, усложнявшимися по мере взросления "социализирующегося" человека.
6 Абрамов А. У кремлевской стены. М., 1988. С. 11-12.
7 Там же. С. 8.
8 См. подр.: Кашеваров А.Н. Церковь и власть. Русская Православная Церковь в первые годы Советской власти. СПб., 1999. С. 266 и др.
9 Там же. С. 264.
10 Существует версия, будто Л.Д. Троцкий непосредственно соотносил бальзамирование тела Ленина с мощами православных святых Сергия Радонежского и Серафима Саровского (См.: Панченко А.А., Панченко А.М. Осьмое чудо света // Канун. Вып. 2. СПб., 1996. С. 169). Однако, если это так, остается непонятным, почему его "сожигательные" призывы не касались инициатора "безбожной стройки" – Ленина, да и вообще, что значит подобное "соотнесение"?
11 Троцкий Л. Указ. соч. С. 257.
12 Коновалова Ж.Ф. Указ. соч. С. 64.
13 Абрамов А. Указ. соч. С. 21.
14 Там же.
15 Коновалова Ж.Ф. Указ. соч. С. 75.
Часть 3
Сталин был объявлен лучшим учеником покойного вождя после победы над своими политическими противниками, действительно некогда близкими Ленину людьми – Троцким, Зиновьевым, Каменевым и др. Аттестованный Троцким как наиболее выдающаяся посредственность партии, Сталин, думается, сумел победить потому, что в стране, где личность не была востребована, оказался рупором "коллективного бессознательного". Всячески декларируя свою приверженность ленинизму и борясь со всевозможными уклонами, Сталин, тем не менее не забывал указывать, что марксизм не догма. Сталин всегда старался учитывать степень подготовленности (вернее сказать, неподготовленности) большинства к восприятию декларируемых идей. Не случайно ему приписывается фраза: говорить надо так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. К этой замечательной фразе необходима только одна поправка: большинство слушавших речи коммунистических вождей и принимавших (не важно – пассивное или активное) участие в строительстве нового мира были людьми необразованными, на которых могли действовать только заявления лозунгового типа. По справедливому замечанию отечественного философа Э.Я. Баталова, культ личности Сталина мог стать реальностью только при наличии соответствующего общественного сознания, "санкционирующего" своей качественной определенностью все происходящее в стране и выступающего в качестве духовной основы воспроизводства и культа, и всей системы1. Э.Я. Баталов приводит выдвинутый в начале XX столетия анархо-синдикалистами (и прежде всего Ж. Сорелем) тезис о революционном мифе как наиболее эффективном средстве революционной мобилизации масс. "Сорель, – поясняет свою мысль Э.Я. Баталов, – был глубоко убежден, что не с помощью революционной теории, сознательно усваиваемой на рациональной основе, а именно с помощью иррационального мифа "мы интуитивно получаем такое полное представление о социализме, которого мы не получили бы благодаря одним рассуждениям""2. Собственно говоря, история коммунистического мифотворчества, достигшего своего апогея в 1930-е гг., наиболее четко и иллюстрирует мысль Ж. Сореля. Народ должен был верить в официальные декларации, надеясь на скорое получение земных благ (как ранее – освобождения от власти помещиков и капиталистов, "своею собственной рукой") в созидаемом "царстве свободы". И если вера – "излюбленнейшее детище" чуда, без которой религия существовать не может, то коммунистические "чудеса" (например, разоблачение врагов народа, в течение десятилетий занимавшихся вредительством, находясь на руководящих постах партии и государства) не должны вызывать нашего скепсиса. Не случайно, кстати сказать, печально знаменитые политические процессы 1930-х гг. иногда сравнивались современниками (не доступными суровой руке всевластного НКВД) со средневековыми процессами ведьм3. Однако и в Средние века, и в XX столетии такие процессы невозможны, если в них никто не будет верить. Средний советский человек, слушавший и читавший отчеты о троцкистско-зиновьевских (и каких-либо еще) извергах вполне мог сказать: "Верую, потому что абсурдно".
Абсурд выглядел тем чудовищней, чем большие обороты набирала сталинская пропагандистская машина. Системе нужен был яркий символ зла. Этим символом и стал Л.Д. Троцкий, "падший ангел" советской коммунистической власти. Исключенный осенью 1927 г. из партии, в 1929 г. высланный из СССР за якобы антисоветскую деятельность, Троцкий постепенно стал предметом нападок всех "правоверных" большевиков сталинского толка. Один из наиболее активных деятелей Октябрьской революции, создатель Красной Армии и председатель РВС Республики в годы гражданской войны, блестящий писатель, Троцкий вытеснялся из той политической ниши, которую он занимал в Советской стране, начиная с 1917 г., постепенно. Сразу обозвать его "злейшим врагом народов СССР и всего прогрессивного человечества", очевидно, Сталин не мог, и процесс "десакрализации" бывшего вождя растянулся на несколько лет. В этой связи интересны биографические справки на Л.Д. Троцкого, помещенные в примечаниях к 3-му изданию Сочинений В.И. Ленина. Так, в XIV томе, изданном в 1930 г., он назван социал-демократом, в 1929 г. – высланным из СССР за антисоветскую деятельность4. В XXVII томе, вышедшем в 1931 г., его биография вовсе не открывается указанием на партийную принадлежность, из первых строчек лишь следует, что Троцкий "работал в Николаеве" и т. д.5. Более резкая характеристика Троцкого содержится в томе Сочинений, изданном в 1935 г.: хотя он опять назван социал-демократом, но его социал-демократизм (троцкизм) характеризуется весьма негативно, ведь троцкизм докатился впоследствии до роли "передового отряда контрреволюционной буржуазии". В биографической справке заявлялось также и о том, что за границей Троцкий стал, на ряду с белогвардейцами, одним из центров притяжения контр-революционных сил6. Это, конечно, характеристика политического противника, а не друга (хотя и бывшего), но приличия соблюдены. Точно такие же "приличия" были соблюдены и в биографической справке, посвященной Троцкому в первом томе "Истории гражданской войны в СССР", изданной в том же 1935 г.7
Все окончательно изменяется после появления "энциклопедии большевизма" – краткого курса истории ВКП (б). Памятник коммунистического религиозного дуализма, эта книга на долгие годы стала священным писанием большевиков-ленинцев (сталинцев). Ее религиозная ценность, на мой взгляд, состоит в том, что она давала ясный и однозначный ответ на вопрос о добре и зле (в большевистско-сталинском понимании, разумеется). Автором книги официально считался пророк "новой истины" – И.В. Сталин, хотя он никогда не признавался в авторстве. Известный историк партии и антирелигиозник СССР Ем. Ярославский по этому вопросу заявлял: "Всем известно, что во всей работе по созданию этого труда по истории ВКП (б) роль товарища Сталина исключительна, лично им выполнена огромная работа"8 ("История ВКП (б)" вышла в свет в сентябре 1938 г.). Исходя из сказанного можно сделать вывод только об участии Сталина в работе над книгой, но логики искать в данном вопросе не следует, ибо тот же Ем. Ярославский несколькими страницами ниже, не сомневаясь, писал, как ""Краткий курс истории ВКП (б)", написанный товарищем Сталиным, облегчает настоящее большевистское изучение истории партии, он вооружает новыми знаниями"9.
В священном писании большевизма враги не просто критиковались, они буквально выругивались, проклинались. Троцкий и его "прихвостни" по сути деперсонализировались10, объявлялись подлинными исчадиями буржуазного, фашистского "ада". Начиная с "Истории ВКП (б)", Троцкий – уже не личность, а обобщенный образ мирового зла, – ведь именно "троцкисты расчищали дорогу фашизму, хотели поражения международной демократии, помогали своему хозяину Гитлеру", ведь перед именем Троцкого и его присных "бледнеют имена мировых провокаторов, изменников и предателей". Вдохновитель и организатор "передового отряда фашизма, борющегося против свободы народов, против коммунизма", Троцкий проклинался от имени всех народов11, став международным, всемирным антигероем, подлинным демоном коммунистической религиозной системы12.
Ненависть к бывшим соратникам (чего стоят эпитеты врагов народа в "Истории ВКП (б)": "белогвардейские пигмеи", "белогвардейские козявки", "ничтожные лакеи фашистов"13) не может удивлять – святость не живет вместе с подлостью, а зло не живет с добром. Революционный максимализм как принцип жизни в 1930-е гг. проявил себя с иной стороны, чем ожидали оклеветанные и уничтоженные Сталиным большевики. Но революция – это не норма, а патология общественного развития, ее пути прогнозировать вряд ли возможно. Даже если принять в качестве условия тезис о благости революции, то нельзя условиться о понимании этой благости. Интересный пример: вскоре после кончины Ленина Сталин вспоминал, как на замечание некоего товарища о том, что "после революции должен установиться нормальный порядок", вождь саркастически заметил: "Беда, если люди, желающие быть революционерами, забывают, что наиболее нормальным порядком в истории является порядок революции"14. Сталин оказался провидцем: революционный порядок пожрал революционеров, патология была возведена в степень нормы.
В Индии существует поговорка: весь мир подчинен богам, боги подчинены чарам (мантрам), а чары – брахманам; поэтому брахманы – наши боги. Эту поговорку, как ни странно, можно калькировать на советскую религиозную систему, окончательно догматизированную при Сталине. Итак, весь мир подчинен диалектическим законам марксизма, эти законы лучше всего знают и используют для переустройства мира большевики-ленинцы, самый лучший и дальновидный среди них – Сталин; следовательно, Сталин – лучший знаток диалектических законов, их толкователь и пользователь. Круг, как видим, замыкается, на "шамане".
С течением лет Сталин стал восприниматься не только как вождь, но и как символ счастья, некий талисман страны, потеряв который можно вызвать общепланетарную катастрофу. Характерны плакаты расцвета "культа": "О каждом из нас заботится Сталин в Кремле" (В. Говорков, 1940); "Любимый Сталин – счастье народное!" (В. Корецкий, 1949); "Под водительством великого Сталина – вперед к коммунизму!" (Б. Березовский, М. Соловьев, 1951) и многие другие. Персонификация народного счастья и изобилия – Сталин, собственно, он это и есть народ. Гениальный вождь всего прогрессивного человечества был зримым проявлением "абсолютного добра" и блага, следовательно, его власть была счастьем для всех и не могла иметь временного ограничения (по крайней мере, в теории). Л. Фейхтвангер привел в своей книге о посещении СССР весьма характерное замечание, которое можно назвать иллюстрацией сказанному выше: "Чего вы, собственно, хотите? – спросил меня шутливо (пишет Л. Фейхтвангер – С.Ф.) один советский филолог <...>. – Демократия – это господство народа, диктатура – господство одного человека. Но если этот человек является таким идеальным выразителем народа, как у нас, разве тогда демократия и диктатура не одно и то же?"15.
В самом деле, – может ли быть соединение двух таких противоположных начал как свобода и несвобода? Для секулярного сознания этот вопрос просто абсурден. Но если принять во внимание то обстоятельство, что в СССР государство было обожествлено, и власть воспринималась сакрально, то шутка неизвестного советского филолога перестанет казаться только шуткой. Теократические черты Советского государства были настолько явны, что английский современник Сталина А.Дж. Тойнби позволил себе рискованное заявление, звучавшее тогда (и воспринимаемое ныне) как приговор: "В таком тоталитарном государстве византийского типа Церковь может быть хоть христианской, хоть марксистской, лишь бы она служила интересам светского государственного управления"16. А раз так, то и лидер государства, вождь партии – глава квазирелигии, божество или его аватара. Он в состоянии думать о каждом, его жизнь озаряет жизнь миллионов. Не случайно один из плакатов, созданных к 70-летию вождя и называвшийся "Великий Сталин – светоч коммунизма!" (В. Иванов, 1949), изображал генералиссимуса, стоящего рядом с книжным шкафом, в котором были труды классиков (в том числе и его собственные, включая "Историю ВКП (б)" и читающего Ленина. В советской мифологической квазирелигиозной культуре объединились образы демиурга и всеобщего отца народов, а постоянные подвиги (и над внутренними врагами, и на поле брани – "десять сталинских ударов") постоянно демонстрировали сакральную силу великого вождя17. В то же время портреты вождя и его соратников висели во всех присутственных местах, воспринимаясь как необходимый атрибут "правоверной" обстановки.
Исходя из сказанного, становится понятным, что сохранение тела Сталина в Мавзолее (после его кончины в марте 1953 г.) было вполне логичным. Земной бог покинул землю и, как говорили древние египтяне, "взошел на свой горизонт" и слился со своим создателем. Так как в Советском Союзе квазирелигиозная деятельность была важнейшей функцией государства, лейтмотивом его существования, определявшей его политические и социальные структуры, то развенчание "культа личности" имело самые опасные последствия для прочности установившейся за десятилетия системы. Это, собственно, и случилось после известного постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. "О преодолении культа личности и его последствий" – памятники вождю начали сносить, его портреты стали снимать и уничтожать, многие (хотя и не все) его решения были подвергнуты критике и пересмотру. Сталин был смещен с коммунистического Олимпа, развенчан и в итоге, по решению XXII съезда КПСС (октябрь 1961 г.), его тело вынесли из Мавзолея и перезахоронили в шеренге "выдающихся" коммунистов, у Кремлевской стены.
Коммунистическая "реформация", сопровождавшаяся повышенным интересом к первокоммунистической "чистоте" и простоте нравов, новое прочтение старых марксистских (прежде всего ленинских) работ, десакрализация некогда тайных, известных лишь посвященным, текстов (ленинское "Письмо к съезду"), все это стало началом конца старой системы ценностей. Правда, были реабилитированы и вошли в сонм коммунистических великомучеников некогда уничтоженные Сталиным большевики, некоторые же из его соратники, наоборот, были низвергнуты с высот и перестали восприниматься как небожители. Однако разоблачением "культа" и отказом от жесткого дуалистического видения мира новые правители СССР содействовали нарождению в стране эпохи "возрождения" ("оттепели") и, как следствие, – усиления скептического отношения к коммунистическим мифам. В торжественное обещание партии, прозвучавшее на XXII съезде, построить в основном к 1980-му году коммунизм безоглядно верить было трудно. Дальнейшая трансформация этого обещания – изобретение теории "развитого социализма" – стала еще одним доказательством кризиса официальной квазирелигиозности.
И хотя форма осталась прежней (политический лидер считался главным авторитетом коммунистической религии, следившим за ее соответствием марксистско-ленинским канонам), культовые места, посвященные Ленину, продолжали играть роль "святынь", а для верующих в коммунизм набальзамированное тело Ленина продолжало оставаться не меньшей святыней, чем волос пророка Мухаммеда, хранящийся в мусульманской мечети18, к 1980-м гг. налицо был кризис официальной религии, ее вырождение... Некогда глубоко затрагивавшие чувства многих миллионов людей демонстрации и парады к началу перестройки окончательно превратились в карнавалы и развлечения. Квазирелигиозная сущность Первомая и седьмого ноября была постепенно сведена к проформе, исполнение обрядов более не поддерживалось верой в их значимость. Появление со второй половины 1980-х гг. альтернативной официальной некоммунистической и антикоммунистической литературы означало десакрализацию Советской власти, отделение демократии от диктатуры.
Если принять в качестве отправного пункта наших рассуждений тот факт, что советский коммунизм был по-своему великой квазирелигией, то, думается, вполне можно согласиться с мнением Э. Фромма, писавшего о нарушении и извращении принципа свободы, как о главной беде всех великих религий, лишь "только они становятся массовыми организациями, управляемыми религиозной бюрократией"19. Действительно, принципы всеобщей свободы не свойственны религии: она требует от своих адептов выполнения строго определенных правил – неверующий в Воскресение Иисуса Христа не имеет права называть себя христианином, не верящий в пророческое предназначение Мухаммеда – мусульманином. В определенные эпохи это неверие стоило весьма дорого, часто достигая цены жизни. Но действительно великие религии, не смотря на религиозную бюрократию, прежде всего содействуют пробуждению человеческой личности в Боге, т.е. своей конечной целью имеют достижение человеком ("я") свободы (по крайней мере, в перспективе), в то время как квазирелигиозные системы, внешне напоминающие религиозные, содействуют порабощению человека человеком, провозглашенным земным богом20.
Советская перевернутая религия, использовавшая старые культовые формы и провозглашая профанное сакральным, содействовала дальнейшему поглощению личности коллективом, укрепляя "коллективное бессознательное" в ущерб идее личностного взросления индивида. Это, думается, главная проблема, оставленная нам прошлым, так как религиозное невежество, на которое в советские годы обрекли народы СССР, сделало их беззащитными перед эпидемией мистики и внешней религиозностью, столь распространенными в наше время21.
Примечания:
1 Баталов Э. Перестройка сознания – императив истории // Общественные науки. 1988. № 5. С. 69.
2 Там же. С. 73. В сноске Э.Я. Баталов приводит мысль основателя Перуанской компартии Х.К. Мариатеги, указывавшего, что сила революционеров заключается в их вере, страстности и силе воли; и эта сила – религиозного характера, духовная. Это сила мифа. (Там же).
3 Раскольников Ф. О времени и о себе. Л., 1989. С. 544.
4 Ленин В.И. Сочинения. М.-Л., 1930. Т. XIV. С. 608 – 609.
5 Там же. М.-Л., 1931. Т. XXVII. С. 593 – 594.
6 Там же. М., 1935. Т. XXIV. С. 868 – 869.
7 История гражданской войны в СССР. М., 1935. Т. 1. С. 328.
8 Ярославский Ем., акад. Материалы к XII главе курса истории ВКП (б). М., 1946. С. 56. Выделено мной – С.Ф.
9 Там же. С.69. Выделено мной – С.Ф.
10 Показательно, что со времени издания "Истории ВКП(б)" и вплоть до разоблачения культа личности Сталина в 1956 г. инициалы Троцкого и других врагов (из бывших большевиков) в официальной советской печати не указывались, хотя инициалы других врагов (например, "белых") – указывать не забывали (См. напр.: История гражданской войны в СССР. М., 1947. Т. 2. С. 592 и др.).
11 Ярославский Ем., акад. Указ. соч. С. 25.
12 См. подр.: Коновалова Ж.Ф. Указ. соч. С. 65.
13 История ВКП (б). Краткий курс. Под редакцией Комиссии ЦК ВКП (б). Одобрен ЦК ВКП (б). 1938 год. М., 1946. С. 332 и др.
14 Сталин И. О Ленине. М., 1937. С. 24.
15 Фейхтвангер Л. Москва 1937 // Два взгляда из-за рубежа. М., 1990. С. 208.
16 Тойнби А.Дж. Византийское наследие России // Цивилизация перед судом истории. Сборник. М.; СПб., 1995. С. 114.
17 См.: Коновалова Ж.Ф. Указ. соч. С. 78.
18 Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996. С. 331.
19 Фромм Э. Психоанализ и религия // Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж.П. Сумерки богов. М., 1990. С. 199.
20 По словам Н.А. Бердяева, "человек есть религиозное животное и, когда он отрицает истинного, единого Бога, он создает себе ложных богов, идолов и кумиров, и поклоняется им" (Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 131).
21 О возможности возникновения подобной эпидемии писал еще в 1930-е гг. Андре Жид (См. подр.: Жид А. Возвращение из СССР // Два взгляда... С. 99).
|
