RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
|
|
10 июня 2011 Сергей Чапнин, ответственный редактор "Журнала Московской Патриархии" Церковь, культура, русский национализм Эти тезисы были подготовлены для моего выступления на ассамблее Совета по внешней и оборонной политике 9 апреля 2011. Однако мне показалось важным представить их также церковной аудитории, и я благодарен организаторам VII Библейских чтений памяти прот. Александра Меня за представленную возможность. Что с нами происходит? Ответить на это вопрос возможно лишь в том случае, если мы ставим своей задачей представить образ происходящего, создать модель. В этом докладе я делаю попытку построить модель происходящего на основе отношения к советсткому/постсоветскому в современной светской и в особенности церковной культуре и обозначить связанные с этим опасности. Добавлю, что модель – это всегда упрощение, не реальная ситуация, но приближение к ней. Я не ставлю своей задачей представить позицию Русской Православной Церкви по этим вопросам. Это скорее размышление о церковном контексте проблем современной русской культуры и русского национализма. Культура: постсоветское versus русское Мы находимся в постимперском состоянии. Даже двадцать лет спустя мы не можем равнодушно говорить о распаде Советского Союза. Однако мы по-прежнему хотим называть наш мир русским. Мы хотим говорить о русском народе и русской культуре. Между тем, всё это уже давно советское или, точнее, постсоветское. И это не "замороженное" постсоветское двадцатилетной давности, а активно развивающееся. Я убежден, что мы используем неверные понятия для описания окружающей нас реальности. Ценности постсоветской культуры весьма противоречивы, и не складываются в единую картину. Эти внутренние противоречия привели к тому, что мы утратили способность говорить о себе, о предках, друг о друге положительно, создавать убедительные и привлекательные образы. Во всяком созданном сегодня образе есть подвох – или что-то идеологические неприемлемое, или издевательское, или картонно-пластмассовое. Ни в высокой культуре, ни в массовой нет положительного образа современной России. Мы сами себе не нравимся и друг друга не уважаем. Что уж тут претендовать на то, чтобы нравиться другим? И какая тут может быть модернизация? Цельный образ настоящего отсуствует. Образ прошлого мифологизирован, в нем есть проявленное героическое, и табуированное трагическое. Нет и ясного образа нашего будущего. В центре национальной системы ценностей и одновременно – со всеми плюсами и минусами – в центре новой национальной мифологии находится лишь одно событие – Великая Победа в Великой Отечественной войне. Эта победа воспринимается как единственное "священное" событие нашей истории ХХ века. Празднование Дня Победы сконструировано как религиозное действие, в котором участвует – или, по крайней мере, которому сочувствуют – большинство россиян. Так формируется подобие гражданской религии со своими правилами и ритуалами. Тема победы настолько "свята", что говорить о ней можно только в тех рамках, которые усвоены массовым постсоветским сознанием[1]. Между тем, в основе этой гражданской религии лежат языческие ценности, смыслы и символы, лишь отчасти модернизированные коммунистической пропагандой. Вечный огонь Ритуальные формы этой религии, в частности, предполагают всеобщее поклонение огню. Давайте задумаемся: и руководители государства, и простые граждане приходят поклониться огню, который извергается из пятиконечной звезды, лежащей на земле... [Всё, что в этом разделе будет сказано далее, обращено исключительно к христианам и тем, кто принимает христианские образы и символы. Полагаю, что людям нерелигиозным или безразлично относящимся к христианской символике, для правильного понимания текста необходимы значительно более пространные пояснения.] Огонь – многозначный символ. В рамках христианской культуры следует различать огонь Богоявления (например, образ горящего и несгорающего куста – Неопалимой купины[2]) и огонь суда и проклятия: "Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный" (Мф. 25, 41). Однако огонь, выходящий из земли, всегда есть образ ада, геены огненной, гнева Божия...[3] В утреннем молитвенном правиле православные христиане молятся ко Пресвятой Богородице: "Избави мя огня вечнующаго, и червия же злаго, и тартара".[4] В "Мыслях на каждыи день года по церковным чтениям из слова Божия" святитель Феофан Затворник пишет:
Однако сегодня отдельные православные священники, как, например, преподаватель Московской Духовной Акакдемии иеромонах Тихон (Зимин), готовы оправдать практику поклонению вечному огню из пастырских соображений: "Мы должны с пониманием относиться к тому, что для многочисленных ветеранов и людей старшего поколения эти символы имеют ценность, мы должны щадить их чувства".[6] Однако некоторые идут еще дальше и готовы признать, что вечный огонь – это гражданская святыня[7]. На эту формулу следует обратить пристальное внимание. С христанской точки зрения соединение этих двух слов невозможно. Святость – это неотъемлемое качество Бога. Всё осталное свято лишь постольку, поскольку приближается к Нему. Поэтому употреблять понятие святости в светском, гражданском контексте невозможно. Но ситуация меняется, если идет формирование гражданской религии, которая требует парарелигиозной риторики и ритуала. Этой риторикой уже вполне овладели высшие российские чиновники. Ярким проявлением такой постсветской религиозности является высказывание Анатолия Лыскова, председателя Комитета Совета Федерации по правовым и судебным вопросам, представителя в СФ от администрации Липецкой области. "Как для православных святыми являются Рождество, Пасха, так для меня святой День Победы, – заявил Лысков. – Может быть, для кого-то это сравнение покажется и неправильным, но для меня это так".[8] Что же происходит с культурой, в центре которой находится "День Победы"? На мой взгляд, у этой культуры формируются весьма опасные черты:
В последние годы обостряется конфликт между постсоветской гражданской религией и русской культурой, вдохновленной евангельским идеалом. А для Русской Православной Церкви особую остроту приобретает вопрос о том, почему сегодня оказывается "недостаточно" традиционных форм поминовения павших – заупокойной литургии, панихиды, литии? С каких пор молитва в храме на 9 мая оказалась "ущербной" и непременно требующей "дополнения"? Почему возложение цветов к вечному огню приравнивается к молитве, хотя это всего лишь молчаливое возложение цветов? Не это ли яркое проявление секуляризации? Подчеркну особо: к памяти павших мои слова не относятся, только к тем странным формам, которые остались нам в наследство от советской эпохи. Церковь и современная культура Здесь мы подходим к очень важному вопросу: как Церковь относится к современной культуре и какое место в ней занимает? Исследований никто не ведет, однако очевидно, что единого (соборного) ответа у Церкви нет. И вряд ли Русская Православная Церковь – большая Церковь – может сегодня сформировать единую позицию по вопросам, которые не являются сугубо церковными. Во второй половине ХХ века в Церкви параллельно развивались несколько во многом самостоятельных субкультур, причем каждая из них – прямо или косвенно претендует на то, чтобы бы быть выразителем подлинно церковного опыта. Первая церковная субкультура готова инкорпорировать элементы советской культуры, и делает это, утверждая, что советская культура более христианская по своему содержанию, чем современная массовая культура. Это наиболее многочисленная группа. В нее входят практически все неофиты, в том числе и принявшие священные сан в последние 10-15 лет. В эту группу естественно входят и те православные, которые заявляют о своем членстве в коммунистической партии[10] или прямо говорят о своих глубоких симпатиях к советскому прошлому. Для этой группы характерно стремление к социальной и культурной самоизоляции, крайнее недоверие к любым формам "западного", оформленное целым рядом стойких мифов. Эти мифы как правило специфически церковные:
Обобщая можно сказать, что это православие без традиции, то есть усвоенное без личного опыта общения, по книгам или суррогатным курсам. Ее представители продолжают бороться с церковными проблемами ушедшей советской эпохи – экуменизмом и агентами КГБ внутри Церкви, но сегодня это уже не реальные проблемы, а фантомные боли. В недрах этой группы формируется то, что поэт и публицист Ольга Седакова назвала церковной идеологией. Эта идеология "защищает своего адепта от встречи с реальностью и от встречи с Богом, предлагая ему иной, лучший мир, где все ясно и все правильно".[11] Принять эту субкультуру за Православие очень просто, а разобраться, что это именно субкультура, а не само Правславие, гораздо сложнее. Эта субкультура, очень цепкая, старается никого не отпускать. Те же, кто все-таки "вырастают из субкультурной церковности, расцениваются ею как гордецы, либералы, модернисты, "апостаты", разрушители церковных уставов и т.п."[12] Вторая церковная субкультура сохраняет преемственность с церковным подпольем 1930-50-х годов, с прошедшими лагеря и тюрьмы священнослужителями дореволюционного воспитания. Эта группа сознательно и последовательно не принимает ничего советского. Однако делает это спокойно и неагрессивно, понимая, что многие годы могут уйти на преодоление советского даже внутри Церкви. Протоиерей Владимир Воробьев, ректор Свято-Тихоновского университета, говорит о недоверии внутри Церкви как о "тяжелом наследии советского прошлого".[13] При этом вторая субкультура открыта к современной высокой (не массовой) культуре. Представители этой группы хорошо понимают универсальный характер восточно-христианской культуры, но знают, любят и ценят те формы культурной традиции, которые сложились в лоне русского Православия. Эта церковная субкультура, в целом весьма немногочисленная, состоит из двух основных групп. Во-первых, это несколько десятков больших приходов преимущественно в Москве и Санкт-Петербурге. Как общины они достаточно замкнуты, но их миссионерская, образовательная и благотворительная деятельность известна очень широко. Опорой этой группы являются священники, которым сейчас по 60-70 лет, и не ясно, как следующее поколение сможет сохранить эти умонастроения. Что сохранится? Что претерпит изменения? Ответов на эти вопросы сегодня нет. Во-вторых, это приходы Православной Церкви в Америке и Русской Зарубежной Церкви (преимущественно в Европе, Северной Америке и Австралии), состоящие из потомков белой эмиграции. Их также становится всё меньше... В церковное управление представители этой группы как правило не рекрутируются, поэтому их влияние в большинстве случаев можно почувствовать только на уровне личной коммуникации. Наконец, третья церковная субкультура – как и положено в эпоху постмодерна – с одной стороны заявляет о своей связи с церковным катакомбами, по крайней мере, имитирует эту связь, но с другой стороны полностью воспроизводит советскую культурную матрицу. По сути эта группа сохранила стилистку советской пропаганды и лишь заменила ряд терминов и понятий: "Советский Союз" на "Святая Русь", "коммунистический" на "православный" и т.п. Вербальное и шире – публичное – выражение этой группы нередко выглядит малоубедительно и даже карикатурно. Вот, например, священник Александр Шумский комментирует землетрясение в Японии на портале "Русская народная линия":
Из этих слов вырастает образ жестокого и беспощадного жреца некой национальной веры, который готов проклясть всё, что покушается на постсоветскую гражданскую религию. Очевидно, что третья группа – это носители полусектантского сознания внутри Церкви. Именно из них рекрутируются различные "затворники" типа "пензенских сидельцев" и большинство активистов так называемых "православных пикетов". Национализм В последние три-пять лет в Церкви растет внутреннее напряжение между формой (именем) и содержанием. Дело в том, что последние 70 лет Церковь в России называется Русской Православной (до октябрьского переворота – Российской Греко-Кафолической), и сегодня великороссы претендуют на то, чтобы по своей национальной идентичности Церковь была русской в узком смысле слова. Однако в составе Русской Православной Церкви находятся автономные, в большей или меньшей степени самоуправляемые Церкви Украины, Белоруссии, Молдовы и Прибалтики. Если русский национализм станет основой культурной политики Московского Патриархата, то он неминуемо займется подавлением других национальных/местных традиций. Однако желаемой националистами унификации не будет. Результат будет противоположным – отделение тех общин, которые придерживаются своих национальных традиций. В конечном итоге это может может привести к дезинтеграции Московского Патриархата и существенному сокращению его канонической территории. Таким образом, русский национализм следует назвать одной из серьезнейших угроз для Церкви. И надо сказать, что Патриарх Кирилл занял четкую и даже жесткую позицию:
В заявление Патриарха после беспорядков на Манежной площади не было ни слова, ни намека на поддержку или симпатию к русским националистам. И это вызвало недоумение, которое было грубо озвучено Константином Кинчевым, лидером рок-группы "Алиса", на встрече с православной молодежью:
Два года назад Патриарх Кирилл впервые заявил о "Русском мире". Формирование концепции не случайно – это попытка преодолеть реальную угрозу радикализации русских националистов внутри Церкви. Концепция "Русского мира" должна привести с одной стороны к локализации русского национализма, с другой – к представлению русской культуры как универсальной христианской культуры славянских народов, а русского языка как языка международного общения. Как и на чем строить будущее? Вопрос не в программах и не в финансировании. Первая и главная перемена, которая должна произойти – это преодоление декларативного характера системы ценностей. Мы уже привыкли, что разговор о ценностях ни к чему не обязывает. Можно запросто сказать одно, а сделать прямо противоположное. Никто не осудит, на репутации это не скажется. И это тоже важная и очень удобная часть постсоветской религии. Я сам выбираю, какие нравственные нормы и принципы соблюдать сегодня или завтра. Преодолеть такое раздвоение сознания можно только совершив нравственное усилие. Однако какова мотивация? Зачем это усилие совершать? И здесь ключевым становится образ будущего. Каким мы его видим для народа? Для страны? Для своей семьи? Взаимное отчуждение государства и общества не дает возможности найти общий ответ. Подвох в том, что здесь постсоветская гражданская религия уже не поможет. Она "работает" только тогда, когда общество и государство целиком обращены к прошлому. Образ будщего в этой системе координат сформировать невозможно – он уже потерпел крах на рубеже 1980-90-х годов. Да, и Православие в России сегодня тоже во многом обращено в прошлое, но оно имеет эсхатологическое видение, может говорить о месте народа в истории, переосмыслять прошлое, давать ценностные ориентиры... Но без "встречных" нравственных усилий Церкви и общества всё это останется только возможностью. Реалистично смотрится и другой сценарий: отказ от любых нравственных усилий, отказ от формирования культуры будущего. И надо сказать, что этот сценарий пока более вероятен. Вопрос в том, кто и какие усилия готов приложить для решения этой задачи. Если внтури страны не будет сформирована реальная культурная политика, она будет задана извне. В условиях глобального общества это не так сложно. [1] Поэтому приветствуются фильмы типа "Мы из будущего" и не приветствуются фильмы типа "Рио-Рита" – о поражении поколения победителей. [2] И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает (Исх. 3, 2). [3] Подробнее об этом см. Сологуб Валентина. Вечный огонь. // http://www.kadashi.ru/mb/2/vechogon.html [4] Утреннее молитвенное правило. Молитва седьмая ко Пресвятой Богородице. Русский перевод: "Избавь меня от огня вечного, злого червя и преисподней". [5] Феофан Затворник, святитель. Мысляи на каждыи день года по церковным чтениям из слова Божия. // Цит. по: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=everyday [6] Религия и день Победы – мнения священнослужителей. // http://www.regions.ru/news/2356542/ [7] Священник Евгений Смирнов: "Что касается Вечного огня – это символ светский, но Церковь относится к нему как к гражданской святыне. Ведь он учреждён не в честь какого-то отдельного правителя, или какой-то идеологии, а в память о воинах, отдавших жизнь за правое дело". // http://skatinfo.ru/also/also_166.html – 5 октября 2010. [8] Не надо учить русских, как праздновать день Победы (мнения парламентариев). // http://www.regions.ru/news/2356401/ [9] Рой Медведев: "Вижу, что в стране растет выпуск тенденциозной, псевдоисторической литературы, в том числе книг, восхваляющих Сталина и сталинизм. Никакие критерии научного качества при этом не выдерживаются. Идет прямая пропаганда сталинизма, полное отрицание того, что Сталин совершал какие-то преступления". // Рой Медведев. В сталинской редакции. // Московские новости, 15 апреля 2011 // http://www.mn.ru/society/20110415/301062130.html [10] Представители КПРФ утверждают, что таких около 30 процентов. [11] Ольга Седакова. Субкультура или идеология? // http://religo.ru/columns/14179 [12] Петр (Мещениров), игумен. В защиту расцерковления // http://religo.ru/columns/13874 [13] Владимир Воробьев, прот. Быть талантливыми, умными, самостоятельными и трудиться для Церкви // http://e-vestnik.ru/church/prot._vladimir_vorobev_3103/ [14] Свящ. Александр Шумский. Конец "японского чуда" // http://ruskline.ru/news_rl/2011/03/14/konec_yaponskogo_chuda/ [15] Заявление Святейшего Патриарха Кирилла в связи с беспорядками на Манежной площади // http://www.patriarchia.ru/db/text/1341558.html [16] Костю Кинчева расстроил патриарх Кирилл. // http://kp.ru/daily/25661/823958/ |
 |
РЕКЛАМА |
