Валентин Барышников Наука и жизнь вечная Источник: Радио "Свобода" У меня, кажется, случилось нечто вроде теплового удара от частых слов о невыносимой летней жаре 1972-го года в документальном фильме Александра Архангельского, продемонстрированном на днях телеканалом "Культура".
"Кажется", потому что в ленте, наполненной волнующими рассказами удивительных, многое переживших людей о поисках духовной свободы, мне вдруг послышалось нечто противоположное – стремление ограничить духовную свободу других.
Мне хочется убедиться, что это лишь случайная иллюзия – ведь ситуацию 1970-х многие рифмуют с ситуацией начала 2010-х, а фильм Архангельского предлагает вполне определенный рецепт.
В одном из интервью Архангельский очень убедителен в объяснении, почему снял фильм о религиозных исканиях советской интеллигенции брежневского времени: за этим стоял личный, очень ясный опыт. Но в самой ленте этого личного опыта Архангельского нет. Есть закадровый голос с обобщением частных историй на целое поколение.
В рассказе об одном из своих героев – ученом, геологе Глебе Каледе – автор сообщает, что тот, пребывая в духовных поисках, вдруг обнаружил вокруг себя среди "людей с отблеском вечности в глазах" – скрытую религиозную общину.
Показалось ли мне, что логическим продолжением этой фразы будет утверждение, что нерелигиозные люди лишены отблеска вечности в глазах? Показалось ли мне противопоставление религиозных ученых атеистически настроенным (которые, впрочем, в фильме существуют лишь в виде богоборцев, ассоциированных с советской властью)?
Меня, человека естественнонаучного образования, чрезвычайно волнует тема взаимоотношений религии и науки, которая широко обсуждается в фильме.
Что означает фраза "Владыка Иоанн остро ощущал, что нарастает разрыв между научным познанием и глубоким исповеданием веры"? Я полагал, что этот разрыв появился, когда христианские фанатики громили Александрийскую библиотеку, и "нарастал", в основном, усилиями церкви задолго до всяческой советской власти – подробности можно узнать у Галилео Галилея и многих прочих.
Писательница Людмила Улицкая провозглашает в фильме, что вопрос о совместимости веры и знания умер. Она совершенно права – этот вопрос умер, но ровно настолько, насколько церковь не вмешивается в дела науки.
Я не понимаю сентенций вроде "геолог и священник Каледа не понаслышке знал, что материя не терпит чересчур материалистического обращения с собой", но, в конце концов, это можно считать поэтическим образом, как и всю тему борьбы природы со сверхрациональным (как Архангельский его называет) советским государством – хотя мне СССР запомнился, скорее, склонным к абсурду и далеким от здравого смысла и любой рациональности. Архангельский, вроде бы, представляет просвещенный религиозный опыт: "...понимал он и обратную опасность – фундаменталистской упертости, отказа от научного познания...", и приводит в качестве образа единения веры и науки волхвов – звездочетов и мудрецов, пришедших поклонится младенцу Иисусу.
Образ взят из проповеди Глеба Каледы "Волхвы". Позволю себе несколько цитат из нее: "...Ученые, которые по идее должны являться служителями истины, результаты своего изучения природы пытаются использовать для борьбы с Богом и истиной и ведут антирелигиозную пропаганду якобы для утверждения истины, ссылаясь на якобы научное исследование... ...Но вот когда научные исследования показывают ту же последовательность этапов творения, что и Библия, когда астрономия и физика, исходя из изучения природы, возвещают, что было некогда начало мира, когда раскопки археологов свидетельствуют, что Библия является одним из достовернейших исторических документов, когда исследования историков подтверждают историчность Христа, – тогда мы видим Иродово смущение атеистов...".
В качестве примера духовной ясности и силы Каледа приводит в пример пастухов, также пришедших поклониться Младенцу:
"...Насколько проще история пастухов истории волхвов! Они без изучения природы, без чтения Библии, непосредственно в простоте душевной получили богооткровение, что родился Христос, и быстро, в ту же ночь, увидели Его. Вот он – путь простой немудрствующей веры. Путь прекрасный и легкий. Этот путь мог пройти в одиночку и один человек. Но каждому ли возможен он? Человеку, чей ум изощрен в научных изысканиях, утончен современным скептицизмом, более свойственен тяжелый и длинный путь волхвов, через изучение природы и истории; но на этом пути совершенно обязательно изучение Священных книг. Они будут поддерживать в минуты сомнений, без них ученый не поймет смысла своих научных изысканий".
Ничего себе. Представление, что ученый в научных изысканиях руководствуется религиозными или антирелигиозными целями – какое забвение сути науки. Католическая церковь извинилась за Галилея, кажется, позже, чем Каледа составлял эту проповедь, но образ волхва воспроизведен без каких-либо комментариев в фильме Архангельского, датированном 2011 годом.
Атеизм многих ученых невозможно объяснить происками власти или врага рода человеческого. Церкви стоит поискать причину в себе и перестать наставлять науку в ее средствах и целях. Ученые могут быть религиозными людьми, но это конец пути, а не начало – предполагается, что ученый испытает мир научным, критическим методом и найдет собственное место в вере, иначе он действует, скорее, не как ученый, а как пастух. Ученый – тот, кто следует методу, а не подменяет его страстью.
Физик Стивен Хокинг описывает, как на конференцию по космологии, организованной в 1981 году в Ватикане отцами-иезуитами, в нем проснулся интерес к вопросу о возникновении и гибели Вселенной: "Католическая Церковь совершила большую ошибку в своих взаимоотношениях с Галилеем, когда, пытаясь подчинить закону вопрос науки, объявила, что Солнце обращается вокруг Земли. Теперь, через века, Церковь решила пригласить специалистов и получить у них консультацию по космологии. В конце конференции участники были удостоены аудиенции Папы. Он сказал, что эволюцию Вселенной после большого взрыва изучать можно, но не следует вторгаться в сам большой взрыв, потому что это был момент Сотворения и, следовательно, Божественный акт. Я был очень рад, что Папа не знал темы только что сделанного мной доклада о возможности того, что пространство-время не имеет границ, т. е. что оно не имеет начала, а значит, нет и момента Сотворения. Мне не хотелось разделять судьбу Галилея".
В фильме Архангельского религиозная жизнь описываемого им круга не раз сравнивается с катакомбной церковью первохристиан. Это чудесное, молодое, сильное религиозное чувство, и оно очень понятно мне. Но – или мне послышалась – тут прозвучала нота нетерпимости?
Рассказ о Сандре Риге, пережившем за веру тюрьму и психушку – одна из самых сильных частей фильма. Сам Рига рассказывает о самых страшных испытаниях с легкой улыбкой. Но окончание его мучений в 87-м описывает сам Архангельский: "бывшие научные атеисты ринулись в храмы. Пустые банананы, пришедшие на смену семидесятникам, побежали в сторону от церкви, и началась последняя проверка на прочность. Ты вырвался из богемной трясины, ты пронес свой призыв сквозь тюрьму и психушку, но тогда тебя подпитывало ощущение, что двери вот-вот распахнутся, что мир преобразится... А теперь все можно и ничего не нужно. Ты готов сохранить свою веру, оставшись с ней один на один?"
Я не хочу обсуждать условия, необходимые для сохранения веры. Речь о другом: мне лишь чудится в этих словах патернализм, покушение на чужую свободу, претензия на монополию в духовной сфере, на "отблеск вечности в глазах"? Надеюсь, что так, поскольку пребывание в катакомбах совсем не является прививкой терпимости – христианство, став официальной религией Римской империи, точно так же преследовало язычников, как прежде они – христиан.
Я знаю огромное число верующих ученых и убежден в глубине и силе их взглядов. Но я также более-менее уверен, что отблеск вечности можно отыскать в любых глазах, даже в глазах пустого мальчика-бананана или нерелигиозного ученого-физика, заглядывающего за Большой взрыв и считающего, что Бог, если он и создал Вселенную, то более не вмешивается в ее физические эволюции.
Архангельский и его герои приводят много чудесных примеров терпимости, сопровождающей духовные поиски. Свобода чужого выбора как залог собственной духовной свободы, осознание, что существует много путей – какой прекрасный урок для настоящего из столь недавнего прошлого. А то, что мне показалось в фильме противоречащим этим выводам – так, может, действительно, показалось. Тепловой удар, все-таки – жарко.
|
