Протодиакон Андрей Кураев Не демонизировать друг друга По материалам: Литературная газета – "Клянёмся, что замышляем просто шалость!" – говорили Гарри Поттер и его друзья, разворачивая волшебную карту...
Так и сторонники акций протеста говорят, что не замышляют революции, а хотят, чтобы их услышали. Та волшебная карта из сказки показывала даже невидимок. Вот и протестующие (полагаю, в своём вменяемом большинстве) не жаждут ворваться в Кремль, а хотят лишь перестать быть гражданскими невидимками и предметом политтехнологических манипуляций.
Похоже, мы видим проявление политического аскетизма, сдержанности, самоограничения протеста. Ведь действия, предпринимаемые под отчаянно красивым лозунгом "Всё или ничего!", как правило, оставляют после себя второе. Особенно у нас.
В сознании советском, а отчасти и византийско-имперском и церковном, есть убеждение, что наши системы: а) монолитны, но б) при этом столь не устойчивы, что подвинь один камушек – обрушится весь дом.
Поэтому установка на то, что, мол, ни пяди земли не отдадим, ни йоты не изменим в нашем законе, уставе, политической системе, делает и власть, и общество крайне испуганными. И приучает мыслить радикально. Либо отрицать всё целиком, либо так же защищать тотально всё своё.
Обе стороны считают себя абсолютно правыми. Власть как бы говорит: не дай бог, если будет убран хотя бы камешек из здания с нашей стороны, рухнет всё и сразу. А для революционеров речь идёт об обновлении сразу всей Вселенной, и тогда средства для достижения целей становятся не так уж и важны.
В обоих лагерях начинается соревнование за звание самого решительного и бескомпромиссного. Однажды такой "конкурс" уже выиграли революционеры-большевики с печальными последствиями. Второй раз выиграла власть (тоже в виде большевиков) и опять же с аналогичными последствиями. Речь о победе сусловской версии советской идеологии в политбюро хрущёвско-брежневской поры. Победа вечно испуганного "происками" Запада Суслова над Косыгиным привела к тому, что страна утратила способность к спокойному, эволюционному, органичному развитию.
Хочется пожелать сторонам видеть друг в друге людей, не монополизировать право на абсолютную истину, понимать, что частичная логика и правда есть у каждой стороны и напрочь отказаться от демонизации друг друга.
При этом очевидно, что на власти по определению ответственности больше, чем на её оппонентах. Понятно, что улица может размахивать карикатурными слоганами и петь частушки про власть. Но высшая власть не должна идти таким же путём.
Премьер справедливо обозначил главную политтехнологическую трудность диалога: антипатии протестантов персонализированы (В.В. Путин), но их симпатии дисперсны. Нежелание жить по устоявшимся к сегодняшнему дню правилам выражает множество людей, но при этом у них зачастую разные побудительные мотивы для недовольства. Надо учесть и то, что наши граждане, которые выходили на площади, вообще устали быть объектами манипуляций со стороны лидеров. И в этом смысле они говорят твёрдое "нет" и Суркову, и Навальному.
Такая дезорганизация оппонентов небезопасна. Если диалог вести не с кем – остаётся подавлять протесты силой.
Но пока всё в рамках приличий. Вопросов два. Один – о недавнем прошлом, другой – о скором будущем.
Первый: то, что митинги прошли без столкновений, – это следствие хорошего, демократического, гуманистического воспитания власть имущих или беспокойство людей за судьбу своих детей, особенно тех, кто переехал жить на Запад вместе с банковскими счетами? Если бы не было Госдепа, был бы мир в Москве или нет?
Второй: если площадь не согласится с результатами мартовских выборов, потерпят ли власти "майдан" и созданные им пробки, как они терпели в декабре, или же пойдут на обострение?
Лучше всё же диалог. В конце концов это диалог власти со своей собственной опорой и даже со своим собственным аппаратом. Опора власти сегодня в среднем классе. Обращаться к пролетариату, выталкивая средний класс за границу, – это прощание с надеждами на сохранение страны в списке тех, кто строит историю XXI века.
Поэтому диалог должен состоять не в том, чтобы обаять кого-то при личной беседе в кремлёвском кабинете (как Ельцин Лебедя в 96-м), а в том, чтобы сделать такие шаги, которые были бы восприняты сердитыми горожанами как знак того, что их услышали и сделают практические выводы.
|
