Сергей Черняховский "Изборский клуб": интеллектуалы смутного времени Важное событие нового сезона – появление на политической карте страны креативной группы политиков, философов, социологов, экономистов под названием "Изборский клуб". На западе такие объединения принято называть thinktanks. Название клубу дано по чисто географическому признаку: в Изборске и Пскове сильны общественные позиции части его членов. Но уместны и исторические аналогии: в древности город-крепость Изборск был форпостом русской православной цивилизации на западном направлении и часто находился в состоянии войны. Сегодня речь идет о мобилизации интеллектуалов с целью изменить ту регрессивную парадигму развития страны, в которой мы пребывали долгие десятилетия. Это намерение свело вместе людей с разными взглядами: консерваторов и левых, православных и атеистов. Но так уже бывало в России в периоды смут и кризисов. О задачах, стоящих перед членами клуба, рассказывает один из его участников, Сергей Черняховский.
– Сергей Феликсович, в чем состоят цели "Изборского клуба"?
– В том, чтобы определить альтернативу нынешним форматам развития страны. Они себя исчерпали. Можно спорить о том, верно ли они были выбраны 20 лет назад, но в любом случае очевидно, что сегодня нужна их кардинальная смена. Общество стремительно регрессирует. Встает вопрос о том, чтобы в рамках мозгового центра объединить всех, кто считает нынешнюю общественную ситуацию неприемлемой.
– Вы говорите сейчас о смене курса?
– Нет, все куда более серьезно. Курс может меняться и колебаться неоднократно. Кроме того, лодкой можно управлять более-менее грамотно с точки зрения краткосрочных целей. Грамотно ускорять ее ход. Но если тебя несет к водопаду, то чем быстрее плывешь, тем быстрей упадешь. Сегодня необходим пересмотр самих основ развития страны. При этом надо учитывать, что разные люди, опираясь на разные методологические подходы и будучи приверженцами разных идеологических традиций, нередко говорят об одном и том же, но на разных языках. Наша цель – найти и собрать все то рациональное, что содержится в их предложениях.
– Кто-то из организаторов "Изборского клуба" обмолвился, что речь идет о формировании новой госидеологии. Действительно есть такой запрос со стороны власти?
– Не знаю и, в конечном счете, не это главное. Наш проект не привязан к жизненным циклам политических элит. Ведь что такое госидеология?
– Та, которую транслирует власть. Разве нет?
– Идеология не закрепляется как государственная никакими документами, потому что формат ее существования не юридический: принимай ее, не принимай на уровне постановлений, – ее влияние в обществе таково, каково оно есть. Не больше и не меньше. А государство может содействовать популярной идеологии, либо наоборот умерять ее и поддерживать другую. Да, без идеологии общество в принципе не существует, как лампочка не будет гореть без электричества. Но наша задача – не множить идеологические конструкции, а вырабатывать прагматический курс, потому что идеология ценна не красивыми словами, а тем, что предлагает концептуальные решения и переводит на уровень практических разработок. Идеология будущего неизбежно оформится, но кто ею воспользуется – власть, элита, контрэлита? Это уже следующий вопрос.
– Состав клуба очень пестрый в политическом отношении. Михаил Делягин вышел из левой среды, Александр Дугин – правый консерватор, а, скажем, Наталья Нарочницкая – национал-государственник... Как удалось объединить настолько разных людей?
– Участиники клуба очень разные. Когда СМИ утверждают, что Изборский клуб – это клуб правых консерваторов или анцаионал патриотов – они лишь демонстрируют, как далеко от жизни почти все, что они пишут В клубе есть и лоялисты –в клубе есть и карйне кричино относящиеся к власти люди. Есть православные и атеисты, консерваторы и коммунисты. Но их объединяет одно. Понимание, что прежний путь – это тупик, и что надо искать альтернативные варианты действий.
– Интересная ситуация сложилась. Выходит, что у православных и атеистов сегодня больше общего, чем у тех и других с либералами, доминирующими в СМИ и в политике?
– Если очень коротко – те, другие, которых вы назвали – они не либералы, хотя и присвоили себе это имя. Православные в целом соответствуют своему названию, хотя не все они могут сегодня назвать 10 заповедей (я не говорю о бывших преподавателях научного атеизма). Не каждый православный объяснит, что означает слово "православный" и что включает в себя Никейско-Константинопольский символ веры. Но православие, так или иначе, исповедует некую устойчивую систему. Она довольно целостная. Важно понимать, что православие как монотеистическая религия вообще предполагает целостную картину мира. Последовательный атеизм исповедует то же самое, только без бога. Православный говорит: надо соблюдать заповеди, "потому что это заповеди Господа" и чтобы не попасть в ад. Атеист говорит: надо соблюдать заповеди, потому что ты человек, и это нормы человеческого общежития. Наконец, для тех и других существует категорический императив: относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе.
– А у ваших главных оппонентов его нет?
– Нет. Так называемые либералы, спекулируя последние четверть века на либеральных лозунгах, ничего общего с либерализмом не имеют.
– Почему?
– Потому что классическому либерализму так или иначе близка модель атеистически-просвещенческая, это тоже целостная модель мира. А псевдолибералы допускают, что истина не универсальна, что у каждого она своя. Универсальных ценностей, разумеется, у них тоже нет. Нет единства истины и общих моральных установлений. Кто чему хочет, тот тому и поклоняется. Они возвращают этот вопрос в лучшем случае к язычеству. Причем не к язычеству не в высших эллинских формах, а по большому счету к некоему ранне – и доязыческому варварско-дикарскому состоянию. Правда, они очень любят апеллировать к Всеобщей декларации прав человека. Но либо спекулируют на ней, либо невнимательно ее читали, потому что в одной из заключительных статей четко сказано: свободы и права человека не могут быть реализованы вне общества. А начинается Декларация с того, что люди обязаны относиться друг к другу по-братски и согласовывать пределы своей свободы со свободой других людей, перед которыми они имеют еще и обязанности. Это нормальное цивилизационное мышление. Эти принципы вообще-то признают и православные, и коммунисты, и нормальные либералы. А не признают постмодернисты и дикари.
– В этом смысле монотеизм и атеизм близки?
– Монотеизм есть высшая фаза развития традиционного человеческого сознания, но еще выше, на мой личный взгляд, стоит атеизм. Он принимает весь религиозный позитив, весь этот онтологизм, отрицая лишь то звено, которое субъективируется в виде общего господина – Бога.
– В советскую эпоху это разногласие было принципиальным. Сегодня – нет?
– Верующие и атеисты могут спорить между собой и сегодня. Но в вопросах практической морали они оказываются порой удивительно близки. Особенно если речь идет о морали общественной. Посмотрите: когда запускается механизм социального регресса, вначале с позиций атеизма идет откат к позициям религии, потом от монотеизма мы соскальзываем к язычеству, и наконец к варварству. Сегодня общее для нас важнее, чем различия. Мы объединены признанием единства законов мира и универсальности морали. Атеисты и православные по воле истории оказались союзниками в противостоянии валу социального регресса. Который поддержан псевдолибералами и так называемой денежной аристократией.
– Так, может быть, и раскол между консерватизмом и носителями идей социального государства в России искусственен и навязан извне?
– Дело в том, что с консерваторами в России вообще все непросто. Кто они? Если люди ходят сохранить достижения СССР, – строго говоря, они тоже консерваторы. Для своего времени Советский Союз – это движение по пути прогресса, в том числе социального. Советский консерватизм сегодня тормозит движение вперед, но он тормозит и движение назад. Если вы хотите въехать на гору и ставите машину на тормоз, ей неудобно заезжать. Но если машина катится назад, потому что двигатель отказал, а тормоз не дает ей откатиться и свалиться – это, безусловно, благо. Так что консерватизм в России явление весьма относительное.
– На Западе не так?
– Не так, но и там все непросто. Весь западный послевоенный консерватизм вырос из прежнего центризма, а не из прежних правых – поскольку правые слишком дискредитировали себя союзом с нацистской Германией, и у них не было перспектив дальнейшего движения в обществе. А вот консерватизм, выросший из центристских групп, в известной мере стал социальным – признал социальные обязанности государства и отказался от явного людоедства. В этом смысле он выжил именно потому, что перенял некоторые достижения советской модели.
– А западные либералы нашим близки?
– Не близки абсолютно. В том-то все и дело. Это такой феномен политического самозванства. Если кто нашим "либералам" и близок в плане экономических моделей, то это Рональд Рейган и Маргарет Тетчер, сторонники тотального рынка. Но защита свободного рынка без защиты социальных норм и ценностей – это подходы XVIII-XIX века. Они ничего общего не имеют ни с развитым либерализмом, ни с просвещенным социал-консерватизмом.
– Есть смысл говорить об актуальности социал-консерватизма в современной России?
– Да, ответственность государства, пусть в вариантах патерналистского развития, была бы весьма уместна. И даже просто антиэнтропийна в нынешних условиях. К этой модели вполне можно прийти. Существуют, разумеется, и мировые аналоги. На Западе был такой термин – "сострадательный консерватизм", то есть консерватизм, который несет в себе наряду с традиционными ценностями такую черту как сострадание к слабому, ответственность за него. К таким людям иногда относят Буша-младшего, а ведь его духовным отцом и наставником был, как известно, Мэлвин Обраски, выходец из компартии.
– Парадокс?
– Довольно обычный для ХХ века. А что происходило, например, во Франции? До возвращения де Голля к власти в 1958 году одной из ведущих сил в стране были социалисты. Но социалистическое правительство вело колониальные войны и имело очень плохие отношения с СССР. Когда к власти приходит де Голль, он сворачивает войну в Алжире и устанавливает дружеские отношения с СССР. Социалисты и левые были за НАТО и союз с США, а правый консерватор и националист де Голль – против США и НАТО и за союз с СССР.
– Такое ощущение, что политическая карта очень быстро перекраивалась и перекраивается, а терминология и вообще политический лексикон отстают от новой разметки.
– На самом деле существует всего четыре мировые идеологии: консерватизм, либерализм, национализм и коммунизм. Но они выглядят в разных обстоятельствах по-разному. Например, постулат "высшая свобода человека подчиняется интересам нации", выдвинутый для объединения Италии – это одно. А в ХХ веке в Германии это уже совсем другое, да и звучит по-другому: "ты – ничто, нация – все". Это, кстати, тоже всеобщий императив. Если я подчинил свободу интересам нации, я имею право требовать того же от всех других народов. Более того, я отношусь к ним так, как я хотел бы, чтобы отнеслись ко мне.
– Почему у нас носители идей социального государства так редко объединяются в интеллектуальные клубы?
– Просто интеллектуальных клубов не бывает много. Профессиональные интеллектуалы – это небольшой слой. Докторов наук всегда меньше, чем инженеров. Есть, например,"Содержательное Единство" Кургиняна. Есть "Альтернативы" Александра Бузгалина, есть клуб Алексея Пригарина. Главная наша беда – не недостаток клубов, а наш извечный схематизм. Левые нередко склонны считать, что им все уже понятно. В частности, логика последнего отрезка российской истории. Но то, что произошло 20-25 лет назад в нашем обществе, мало изучено и еще более трагично, чем мы думаем.
– Что вы имеете в виду?
– Произошел не только слом коллективного сознания, но и разрушение его структур на уровне отдельных индивидуумов. Причина в том, что методы информационного воздействия, которые использовались, чтобы разрушить коммунистическую идеологию, действовали не избирательно. Вместе с этой идеологией они разрушали саму способность человека к целостному, системному мышлению.
– Эти процессы идут и сегодня?
– Безусловно. Вот, например, навязшая в зубах ТВ-реклама. Когда она включается с перерывом в 15 минут в течение фильма или передачи, это даже удобно – можно сходить и выпить чаю. Но постепенно человек лишается способности к длительному сосредоточению, а оно необходимо для раздумий. И навыки осмысления реальности разрушаются. Кстати, к вопросу об общих чертах православия и атеизма... В свое время Церковь сыграла большую роль в приобретении людьми навыков сосредоточенного мышления. Когда человек в воскресенье приходил на проповедь, он потом думал об услышанном всю неделю. Других источников информации просто не было. А сегодня система разбивки информационного потока делает мышление дискретным. Каждый раз надо начинать сначала. Каждый человек заведен на модель "Дня сурка". Вот он 15 минут что-то думал, потом прервался, забыл – и надо начинать снова. При этом мы имеем возможность быстро переходить от одних блоков информации к другим. Это не страшно тем, у кого хорошо работает внутренняя спираль сознания, кто хорошо знает, что. У остальных сознание атомизируется. Информационные "вбросы" лишают таких людей способности последовательно мыслить.
– Восстановить культуру нормального мышления – одна из важнейших на сегодня задач?
– Да, и мы не пройдем мимо нее, решая более очевидные политические задачи. Надеюсь, в "Изборском клубе" все сложится в позитивном векторе. И многообразие наших позиций лишь укрепит то, в чем мы, безусловно, едины.
|
