RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
|
|
09 января 2013 Светлана Галанинская По плодам узнаете их Интервью со священником Григорием Геронимусом Вокруг имени протоиерея Александра Геронимуса никогда не было излишнего ажиотажа. Серьезные ученые и самоотверженные пастыри, к числу которых безусловно принадлежал отец Александр, вообще как-то меньше почитаемы народом, чем малахольные старцы и крикливые проповедники. Нам, видимо, еще только предстоит оценить глубину и значимость его пастырского и научного наследия. Сам протоиерей Александр особенно любил мысль владыки Антония Сурожского о том, что добрые и худые семена, которые люди сеяли при своей жизни, еще восходят в последующих поколениях; и каждый из тех, кто ощущает в себе плод от этого сеяния, является свидетелем перед Богом о данном человеке. Священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино, сын протоиерея Александра, рассказал интернет-порталу Religare о своей семье и священническом пути отца. – Отец Григорий, все священники начинают свой путь по-разному. Помните есть такая строчка у Виктора Цоя: "Тот, кто в 15 лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе". Вы происходите из очень интеллигентной семьи, действительно учились в одной из лучших математических спецшкол Москвы, не так ли? – Почему Вы решили, что все так однозначно? Видите ли, я учился в одной школе, а заканчивал совершенно другую, экстернатом. Я общался с самыми разными людьми, и в старших классах считался, между прочим, хулиганом. А сразу после школы я женился. Так что, можно сказать, ушел из дома в 16 лет... – 25 декабря была годовщина Вашей иерейской хиротонии. Что изменилось за этот год? Я знаю, что Вы довольно долго были диаконом. – Так ли уж долго? Есть люди, которые пребывают в диаконах десятки лет или всю жизнь. Я служил диаконом с 2005 года, а в декабре 2011 года стал священником и сразу был назначен настоятелем строящегося храма. Жизнь стала менее предсказуемой. В сане диакона я все труды совершал по заведенному расписанию – знал, допустим, что в такие-то дни недели я всегда служу в Покровском монастыре, где покоятся мощи Матроны Московской. А тут началась жизнь необыкновенно бурная, с новыми заботами. Но милостью Божией удается справляться. – Ваш отец – покойный протоиерей Александр – желал священнической доли своим сыновьям?
– А остальные? Самый старший брат Василий – филолог-пушкинист. Еще один – Яков – музыкант и звукорежиссер, и младший брат Иван – психолог. Возможно, и они когда-то послужат Церкви в священном сане. - Ваш отец – известный священник... – ...а между тем, он родился и вырос в семье интеллигентной, но далекой от веры. Его мама и папа были замечательными, образованными людьми, но никаких разговоров о христианстве дома не велось. – Как восприняли в семье его обращение? – Достаточно негативно. Дедушке и бабушке не было близко такое решение. Они считали себя последовательными атеистами. Только в последние годы своей жизни папина мама пришла к Церкви, приняла крещение от своего сына и умерла христианкой. Сами мои отец и мать через занятия наукой, чтение философской литературы уже взрослыми обратились к Богу. Крестились и крестили своих старших детей, Василия и Михаила. Они встретились с замечательным священником Владимиром Смирновым, вошли в его общину и стали жить полноценной церковной жизнью. – Когда отец почувствовал призвание к священству? – Это был конец 1970-х, тяжелый период для Церкви. Только что прокатилась волна хрущевских гонений. Так что решение стать священником было трудноосуществимым. – Почему? – Потому что советская власть проводила особую политику в отношении церковных "кадров". – В чем она заключалась?
– Такая негласная "генеральная линия"? – Да. Существовали так называемые уполномоченные по делам религии. Все рукоположения, назначения священников, даже допуск до учебы в семинарии – все это обязательно с ними согласовывалось. Папа испытал на себе все эти препятствия. В общем, рукополагаться в Москве, где мы жили, было совершенно невозможно, и он, как и многие другие молодые ставленники во священство, поехал в Курскую и Белгородскую епархию, которая тогда возглавлялась архиепископом Хризостомом (Мартишкиным). Впоследствии Владыка Хризостом стал митрополитом Виленским и Литовским, а сейчас находится на покое... Так вот Владыка имел особую смелость: он рукополагал и ставил на приходе священников-москвичей, петербуржцев, людей с высшим образованием. В других епархиях этого не делали. А в Старом Осколе, например, появилось много молодых образованных батюшек, и храмов было открыто больше, чем где-либо еще. Тогда даже говорили: вот, мол, "старооскольская церковная аномалия"... – По аналогии с магнитной аномалией у геофизиков? – Именно. При Хризостоме, например, был поставлен отец Владимир Волгин и Анатолий Волгин, его брат, который служит в Тверской области... Отец рукоположился в 79-м году и до 86-го служил в Старом Осколе, а мы жили на два дома. Полностью переехать туда родители были не готовы – хотели, чтобы мы получали образование в Москве. Хотя условия были непростые. В Беляево у нас была маленькая двухкомнатная квартирка, где жили родители уже с пятью детьми. Я помню, как отец дорожил каждой минутой, проведенной дома. Он ехал не поездом по прямой, а на перекладных. Сперва на автобусе, через Белгород, чтобы там пересесть на проходящий поезд, с этого поезда еще на какой-то, и приехать в Москву не в 7 утра, а в 5. Помню, как отец приезжал к нам на 1-2 дня. Раннее утро проводил с нами, а потом к нему приходили люди, которые ждали окормления – ведь тогда священников было меньше, чем сейчас. И он расставался с нами – шел к ним. Конечно, все каникулы и праздники становились особенно счастливым временем. В такие дни наооборот мы ездили к нему на приход. – У него был легкий характер? – Отец был горящим и горячим человеком, он мог даже быть и вспыльчивым... Но никогда в нем не было уныния, мы в жизни не видели его расстроенным – у него было очень твердая вера в то, что все находится под действием промысла Божьего. Были радость и горение. По Апокалипсису христианин ведь и не может быть теплохладным, он должен быть горящим и этим горением просвещать, согревать мир. – После 86 года он снова поменял место служения? – Да, его перевели служить в Малакеево. Там был большой старинный деревянный храм, который все время приходилось ремонтировать, а однажды так случилось, что храм сгорел, до сих пор неизвестно почему. Это были самые трудные годы, 88-91-й. Всей стране было нелегко. И в эти годы отец взялся вместо сгоревшего деревянного строить каменный храм. Я помню, какими неимоверными трудностями это сопровождалось. – Но построили? – Построили. Недавно познакомился с новоназначенным настоятелем этого храма – совсем молодым батюшкой. Он рассказывал, что хотя советские времена прошли, все равно приходится очень трудно. – В каком смысле? – Местные жители до сих пор считают: если человек ходит в храм, значит, он великий грешник – и живет тем, что грехи "замаливает". А нормальный человек, если он праведно живет, в храм ходить не должен. – Это получается что-то вроде повинности. – Увы. Для меня это даже парадоксально звучит: наоборот, частое участие в богослужении, церковная жизнь казалось бы свидетельствуют о праведности... Но у них свой взгляд. В общем, отец служил в Малакееве до 91 года, когда по своему желанию был переведен в Московскую епархию, в село Дуброво. Это совсем небольшая деревня. Зимой в ней почти никто не живет. Летом – наоборот, жизнь кипит, потому что кругом дачи и дачники. Местность там удивительно красивая. И замечательный храм. Здание это построено больше века назад, в 1899 году. Стоит оно на высокой горе, внизу протекает река, за рекой поле, за полем лес. Вот в этом замечательном месте отец служил до своей кончины в 2007 году. И у дубровского храма своя судьба, очень непростая. – Расскажите, пожалуйста. – За годы советской власти он пришел в полное запустение. Остались руины: стены проломлены, свод практически обрушен. Одно время в храме размещалось хранилище удобрений – настолько ядовитых, что они впитались в кирпичные стены храма. Под их действием даже штукатурка осыпалась. Мы потом просили химиков рассказать нам, как с этим бороться. Потом, когда хранилище удобрений было разрушено, в здании храма собиралась местная молодежь. Внутри жгли костры, стены, разумеется, покрылись разными надписями, в основном нечитабельного содержания. Вот в каком состоянии мы все это застали. Постепенно удалось привести храм в порядок, и там началась замечательная молитвенная жизнь. К отцу приходили не только местные жители, но и духовные чада из Москвы приезжали на все праздники. – Поддерживаете с ними отношения? – Да. Многие уже стали прихожанами нашего храма, кто-то ездит к моему брату о.Михаилу в Дуброво. Почти со всеми людьми, которые окружали отца при жизни, я поддерживаю, как минимум, молитвенное общение. – Отец был типичным интеллигентским священником?
– Как и сами Ваши родители? – Да. Отец Александр и мама – матушка Лидия – окончили мехмат и получили математическое образование, это было очень важным для них занятием, которое папа, будучи священником, не оставлял. Он продолжал заниматься математикой, был в курсе всех достижений современной науки. И гуманитарные дисциплины его интересовали. Можно даже сказать, что он воспринимал себя и свое служение во многом с точки зрения какого-то синтеза между наукой и духовным опытом, который он приобретает в Церкви. – Центром его деятельности было осмысление современной науки с точки зрения Церкви и религиозной жизни? – Именно так. Можно назвать это воцерковлением науки или крещением науки. Это включало в себя и анализ, и молитву, и размышление. – Кого из Святых Отцов он особенно любил? – Например, преподобного отца нашего Максима Исповедника, святителя Григория Паламу. Уникальный богословский синтез, который дан в трудах преподобного Максима, был ему очень близок, в частности, с точки зрения диалога с современной наукой. – Бывает, что православный человек оставляет мирские занятия наукой и искусством. А тут получается, что он отказался от карьеры ученого, но не от науки? – Да, отец действительно отказался от карьеры, но не отказался от самой науки. Был момент, когда он, например, бросил работу в Институте экономики, потому что устроился на работу сторожем при храме. На этом, наверное, ученая карьера и была закончена. – Насколько вообще совместима жизнь духа и все, что связано со знаниями этого мира? – Есть различные пути. Есть путь монашеский, отшельнический – святые уходили в пустыню и там оставляли все, посвящая себя только молитве и богомыслию. Но для большинства из нас призвание состоит все же не в этом, а в том, чтобы жить праведно там, куда нас Господь поставил. И пытаться понять культуру, в которой мы живем с христианской точки зрения – воцерковить, крестить ее. – Это промысел нынешнего века? – Да, но не только. Можно привести в пример отцов-каппадокийцев, которые были высочайше образованы для своего времени. Они обучались, например, вместе с будущим императором Юлианом Отступником, были блестящими знатоками в самых разных областях и благодаря своей учености смогли выразить на языке античной философии библейское откровение. Благодаря этому христианство было усвоено там, где они жили. Иначе бы этого не произошло. – Почему? – Среди элиты в то время было предвзятое отношение к христианству из-за некоего снобизма. Казалось, что Евангельская история это все какие-то сказки галилейских рыбаков, что-то простое, простонародное, имеющее мало общего с теми высокими абстрактными категориями, в которых они привыкли мыслить образованные люди, обученные античной философии. А вот отцы-каппадокийцы убедительно показали: нет, ничего подобного. И воцерковили современный им научный язык. - Кто был авторитетом для вашего отца из его современников? – Отец крестился, воцерковился и начал свою жизнь под руководством отца Владимира Смирнова. Он имел опыт общения с замечательными старцами, схиархимандритом Григорием (Давыдовым) и архимандритом Серафимом (Тяпочкиным). Папа к ним ездил. Фотографии этих замечательных старцев всегда хранил у себя. В Москве он обращался к отцу Николаю Ведерникову и с особым почтением относился к митрополиту Антонию Сурожскому. Он часто присутствовал на беседах Владыки в Москве. Личная встреча втроем: отец, мама и владыка Антоний – состоялась всего один раз, к сожалению. Из святых отец особенно почитал преподобного Серафима Саровского, преподобного Силуана Афонского, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Григория Паламу, отцов-каппадокийцев. – А для Вас? – Те же имена. Могу добавить лишь, что и у меня самого произошло как бы второе вхождение в Церковь, когда я прочитал труды владыки Антония Сурожского. Не случайно его книги всегда можно найти в нашем храме. Наши прихожане сейчас участвуют в переиздании трудов владыки. Он, бесспорно, выдающийся человек, который дышал учением Церкви, но говорил очень живо – от себя, от собственного опыта и собственного сердца проповедуя Христа. Именно познакомившись с трудами митрополита Антония, я окончательно понял, что хочу посвятить себя священническому служению. |
||||||
 |
РЕКЛАМА |
