RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
|
14 февраля 2013 Александр Щипков Правило двойного перевода О проблемах внутрицерковной полемики На сайте "Богослов.ру" была опубликована статья монаха Диодора (Ларионова) "Церковь перед лицом мира: как распутать клубок "сложных" взаимоотношений?". Несмотря на приличный объем этого текста, я читал его, пропуская через себя каждую фразу. С чем-то соглашаясь, где-то огорчаясь. Но главным было чувство доверия к автору. Ну как не согласиться с тем, что порой "трудно без огорчения смотреть на тех, кто дерзает говорить от имени христиан. Трудно слышать мертвые речи, в которых отсутствует смысл". В самом деле. Разве редко нам приходится слышать формальные проповеди или видеть, как искушения секулярного мира проникают за церковную ограду? Всему этому мы были свидетелями, и не раз. Напоминая нам об этом, автор выражается достаточно резко: это, по его мнению, "дерзость тех, кто говорит от имени христиан". Но, несмотря на резкость, старается не съехать ни в какую идеологию, ни в какую партийность, говорить только о вещах очевидных. Признаком искренности его намерений становится вот что. Начав с отношений между Церковью и секулярным, автор под конец приходит к другой, неизмеримо более насущной проблеме: как нам, членам Церкви, единоверцам, говорить друг с другом. Говорить о наших расхождениях и противоречиях – но так, чтобы сохранить глубинное родство, единство в вере? Этим вопросом брат Диодор не начинает, а заканчивает. Примечательно, что отклики читателей на статью также обращены в первую очередь к вопросу о внутрицерковной дискуссии. Например, игумен Петр (Мещеринов) пишет в комментариях, что статья "явно показывает, что мы подошли к границам православной публицистики. Я сам в своё время с этим столкнулся... После таких статей следующим шагом должна стать уже конкретика". О какой конкретике идет речь? Во-первых, говоря о чем-то, договаривать до конца. "Аргументировать, в чём, собственно, заключается та или иная дерзость тех, кто говорит от имени христиан", пишет отец Петр. И тут же добавляет: необходимо "соблюдать при этом культуру дискуссии". Несколько суховатая формулировка ("культура дискуссии") не должна нас обманывать. Речь на самом-то деле идет о самом важном. Как нам, единоверцам, вести себя в ходе дискуссии, чтобы не порвать соединяющие нас нити, не заглушить наше сердечное созвучие в вопросах живой Христовой веры. Как нам не потерять друг друга, несмотря на разницу во мнениях? Статья самого Диодора – пример осторожного и бережного отношения к потенциальным оппонентам (впрямую он их даже не называет, что, может быть, и напрасно). Но эта статья счастливое исключение, подтверждающее правило. Несогласие в моральных, социальных, а особенно в политических предпосылках тех или иных идей часто разъединяет членов нашей Церкви. В последнее время эта проблема стоит очень остро. Многие это чувствуют. Надо сказать, что автор "Церкви перед лицом мира" пока не может нас утешить: он понимает, что внутрицерковная дискуссия заходит в некоторый тупик. Почему? Определенного ответа у Диодора нет. Я разделяю его озабоченность и готов предложить кое-какие соображения для ответа на этот вопрос. В 2012 году мы, к счастью, уже прошли стадию ультиматумов, когда в ответ на неудобное возражение (или даже молчание) у некоторых возникало желание громко хлопнуть дверью. Такого уже не будет. Но это не значит, конечно, что мы автоматически научились вести диалог. Мы лишь в начале пути. Вот Диодор пишет о проповедниках, которые "дерзают говорить от имени христиан", а сами не свободны от лицемерия, стяжательства, каменного бесчувствия. Говорит, не называя имен. Подхватывая эту мысль, тот же самый игумен Петр (Мещеринов) замечает, что в данном пункте дискуссия – и вообще религиозная публицистика – всегда заходит в тупик: "После так поставленного вопроса следующим очевидным шагом будет назвать этих "тех, кто дерзает". Или же продолжать как заклинание повторять: "кто-то кое-где у нас порой..." Это и есть границы жанра". Тут отец Петр совершенно прав. Я знаю его публицистику, читаю его записи в блогах, во многом наши позиции расходятся. Но это тот случай, когда я готов согласиться и разделить позицию оппонента. Любая полемика внутри Церкви должна быть персональной. Без соблюдения личной ответственности за слова и поступки, без называния имен мы ни о чем никогда не договоримся. Мы увлеклись светскими околичностями. В итоге вместо нас, верующих, говорят и спорят фантомы, идейные штампы, риторические фигуры. В итоге энергия полемики уходит в свисток. Разговор заканчивается не начавшись. Удивительное дело: наши оппоненты предлагают нам устранить из дискуссии личность. Не называть имен, фактически вводя мораторий на критику. Общаться, как бы надев перчатки. Чтобы "спорили" друг с другом не люди, а идеи. Вместо живой дискуссии – борьба деклараций за позиции, и только. На этот путь нас подталкивают и всевозможные тренды секулярной культуры. Культуры, где логическая аргументация уступила место "дискурсивной борьбе" и "войне образов", сила доказательств – выстраиванию информационной картинки и эмоциональному завлечению аудитории. Этот путь пронизан пафосом постстмодернистской критики с ее призывом устранить из текста автора. Но за констатацией "смерти автора" в свое время угадывался скрытый императив: "Смерть автору!" И это в светском пространстве. А уж внутрицерковная полемика может ли она вместо живого слова (авторизованного, личного, ответственного) обойтись словом мертвым? Безличным, общеупотребительным? Тогда разговор не получится. К тому же без называния личностей не может быть ответственности за сказанное. Например, одно дело обвинять в личных проступках священника – будь то сребролюбие, чревоугодие или чинопочитание. Совсем другое дело, когда начинается разговор о том, что внутреннее устройство Церкви – какое-то неправильное, поэтому в ней, мол, такие священники – со "стеклянными глазами" и "мертвыми словами". Или наоборот: они такие потому, что Церковь устроена неправильно. А ведь это уже откровенная подмена тезиса. Все-таки о чем идет речь? О том, что батюшка согрешил или что православная культура в школе не нужна? У епископа "Мерседес" или на окраинах храмы строить не нужно? Где имение, а где наводнение? Где хвост, а где собака? Собственно говоря, так именно и выглядит упомянутая война образов. Где речь должна идти о судебной ответственности или моральном осуждении, разговор вдруг касается увеличения числа епархий, возвращения церковных зданий и Бог знает чего еще. Так проступки отдельных людей становятся отправной точкой для политических выводов. Это странно. Но ещё более странно видеть, как идейные расхождения ведут к личному разрыву между единоверцами. Тут я должен высказать одну на первый взгляд простую мысль. Нельзя путать личные отношения и идеологические позиции. В особенности сказанное касается той группы церковного сообщества, которую принято называть либерал-православной. Проблема церковных либералов в том, что эти две вещи – идеологию и личные отношения – они очень тесно связывают. Если ты не разделяешь их точку зрения, то подлежишь немедленному остракизму. Тебе, что называется, не подают руки. Тогда мы мгновенно забываем, что причащаемся из одной Чаши и расходимся по разным углам – уже не в публицистике (она как раз создана для полемики), а в реальной жизни. Твой старый знакомый отводит глаза и обходит зигзагом, чтобы не дай Бог не пришлось здороваться за руку. (Замечу в скобках, что сей античный остракизм – вовсе не аналог христианского обличения. Обличают – личность, буквально "открывают лицо", причем делают это любя. Остракизм же – групповое осуждение частного случая, превращение оппонента в "козла отпущения" и пример для других – чтобы неповадно было). Комичный критерий "рукопожатности – нерукопожатности", увы, причина многих проблем. И одна из них – в невозможности нормальной дискуссии. Помимо морали, которую нам дает Евангелие, у "рукопожатных" существует еще какая-то специальная мораль, которой ведает лишь ограниченный круг посвященных или просвещенных. И этот круг волен отпускать или не отпускать грехи, накладывать епитимью. Нерукопожатность – это ведь и есть гражданский аналог епитимьи. Только смысл его далек от церковной практики. Здесь церковность "рукопожатные" дополняют неким странным суеверием. По сути оно отголосок дохристианских обрядов. Это современный вариант изгнания из племени. Когда-то подобное изгнание погружало человека в состояние социальной ущербности и отменяло обряд инициации. Но, дорогие наши единоверцы, приличествует ли нам, христианам, следовать архетипам языческого мира? Любопытно, что у церковных (да и светских) консерваторов нет понятия "рукопожатности" или его аналога. Правда, есть строгое различение по принципу "свой – чужой". Они тоже могут быть непримиримыми, хотя говорят не от имени "всех", а строго от имени "наших". То есть по умолчанию признают субъективность своей позиции. Для церковного либерала его позиция "общепринятый" моральный императив. Подчеркну: не евангельский, а именно общепринятый – вот что удивительно. На всякий случай оговорюсь: сейчас я критикую оппонентов не за их общественные взгляды или взгляды на внутрицерковное устроение, но лишь за манеру ведения полемики. А точнее, за фактический отказ от полемики, который они, таким образом, совершают. Не подать руки – значит и не разговаривать. Уж какой тут разговор? Почему в России великий музыкант Юрий Башмет подвергается либеральному остракизму? С какой стати Владимир Познер и другие пытаются заставить его оправдываться за то, что сказал о президенте что-то хорошее, но абсолютно ни к чему не обязывающее? Итак, важнейший критерий нормальной полемики: в рамках дискуссии обсуждать можно любые темы и называть любые имена. В либерал-православной тусовке данный критерий не выполняется. Политические пристрастия доминируют здесь не только над личными отношениями, но и над церковными приоритетами. Например, члены сообщества могут поддерживать антицерковные информационные комбинации атеистов-антиклерикалов в силу общности политических интересов. Они не говорят "Стоп!", когда дело касается религии. Это раздвоение мучительно. Оно требует постоянного самообъяснения и самооправдания. Что вовсе не исключает чувства вины, которое то и дело загоняется вглубь. Этот случай идеально подходит под ситуацию, описанную Диодором: "Состояние раздвоенности сознания, которое свойственно сегодня многим верующим, и особенно священникам, не является естественным для человека". Да-да. Хотя Диодор в данном случае имел в виду другие примеры лицемерия и фарисейства. Но правда в том, что и указанная тенденция подходит под то же правило. Мы редко её замечаем, а потом вдруг удивляемся, что беседа "не клеится". Разумеется, обсуждение темы "рукопожатности" (остракизма) в режиме свободной дискуссии сегодня невозможно. Это табу. Не единственное, но важное. Тема табуирована одной из сторон. Попытка говорить о чем-то подобном сходу объявляется либо провокацией, либо "троллингом" если разговор идет в блогосфере. Таким образом, важнейшая для Церкви тема просто выводится за пределы полемики волевым решением одной стороны. Проигрывают при этом все участники дискуссии. Разумеется, хватает больных мозолей и у приверженцев других позиций. Вроде бы все мы за свободу мнений, только вот "необсуждаемых" тем при этом непозволительно много. Вот показательный пример. Задаю в Фейсбуке вопрос своему единоверцу, журналисту-международнику, который годами восхвалял Саакашвили как образец порядочности и демократичности: "Так все-таки имели ли место при Саакашвили пытки политзаключенных или это пропаганда Иванишвили?" Коллега и единоверец отвечает: "Перестань заниматься троллингом". Я не знаю, может быть, высокая оценка грузинского президента и справедлива. Но почему не ответить на мой вопрос простым "да" или "нет". Неужели сегодня мы не можем позволить себе такую роскошь как прямое высказывание? Или вот вопрос об общественной позиции людей церкви: допустима ли она? Часто замечал, что моим оппонентам сам этот вопрос кажется недостойным, если только речь не идет о Болотной. Где-то это можно понять. Ведь и впрямь человек Церкви должен в первую очередь быть "свидетелем божественной истины, а не идеологом той или иной социальной группы. Все так. И, конечно, лучше бы было думать только о евангельских истинах. Представить себя живущим в государстве, где все христиане, или, по крайней мере, на Церковь не было никогда никаких гонений. Но у нас другая история. И она нас к чему-то обязывает. Придется опять повторить известную читателю мысль Томаса Манна: "если нам совсем не заниматься политикой, политика рано или поздно займется нами". Недавно мы в этом убедились на примере Pussy. Но если мы признаем, что у православных есть общественно-политические интересы (а после антицерковной кампании это отрицать невозможно), мы вынуждены будем признать и другое. Нам придется, хотим мы этого или нет – освоить другой язык помимо миссионерского. Глубинные евангельские истины необходимо будет переводить на язык общественно-политический, на язык идеологии. Потому что в исконном виде они не могут быть услышаны и восприняты обществом, особенно его секулярной частью. Бесполезно говорить об идеологических и политических вопросах только языком церковной проповеди. Перевод здесь, к сожалению, необходим. Другое дело, что, занимаясь таким переводом, мы берем на себя обязательство совершить и обратный перевод – с газетно-журнального на церковный. С языка идеологии на язык веры. Да, именно так. А что, церковным иерархам нечего было сказать своей пастве, а Церкви – остальному обществу в 1612-м, 1917-м, 1941-м, 1991-м? Но, заняв ту или иную позицию, мы должны объяснить, почему мы её заняли. Как наша общественная позиция продиктована евангельскими буквой и духом. Да, необходим и обратный перевод. Вот этого правила двойного перевода мы должны всегда придерживаться. Это тоже условие выстраивания внутрицерковной полемики, гарантия от провалов коммуникации. Да, у нас разные идеологии: социальные, финансовые, политические. Но у нас одно мировоззрение – евангельское. И мы его порой нащупываем. Правда, пока нам это дается с большим трудом. Наша задача сегодня – показать, что у нас есть эта общая платформа. Что и одни, и другие и третьи – все они православные, просто с другими взглядами. Мы должны помнить о приоритете личных отношений и тогда полемика будет иначе выстраиваться. Мы сможем к чему-то прийти, на первых порах хотя бы к точному формулированию своих позиций. Если же мы нацелены на моральное уничтожение противника, то не сможем этого сделать. Нам нужен консенсус, и неплохо бы помнить о том, что он у нас уже есть. Он аксиоматичен и зафиксирован в Нагорной проповеди. Опускаясь с горних высот евангельской аксиоматики в идеологическую сферу, нужно вернуться обратно вместе. Нельзя терять друг друга. Пока что мы вынуждены говорить о том, как мы говорим. Вести дискуссию о дискуссии. Здесь потребуется целенаправленная работа как минимум на ближайшие несколько лет. И все-таки сегодня, мне кажется, мы начинаем нащупывать эту почву под ногами. А дальше – просто остается сделать шаг навстречу. |
РЕКЛАМА |