На филфаке ПСТГУ готовят богословов, филологов, представителей других гуманитарных профессий. Для Европы, где теология давно уже неотъемлемая часть общегуманитарного образования, это ситуация естественная. Но для России она пока еще скорее экзотическая. В нашей стране во времена СССР в отношении государства к гуманитариям всегда наблюдались приливы и отливы, эпохи "физиков" и эпохи "лириков", а уж о богословии и говорить не приходилось. Зачем сегодня государству нужны гуманитарии, да еще и верующие, какие задачи они призваны решить, порталу "Религаре" рассказывает декан филологического факультета, ПСТГУ, кандидат филологических наук, доцент Кафедры теории и истории языка, Федор Борисович Альбрехт
– Ваш университет носит имя патриарха Тихона. Святитель Тихон был первым, кто заговорил о получении духовного образования параллельно с общегуманитарным. Почему с этим возникла проблема?
– Строго говоря, так и было в тогдашних духовных учебных заведениях: их учебный план содержал много общегуманитарных дисциплин. Так есть и сейчас. Проблема в другом. В синодальный период Церковь в России была государственной структурой, и это государственное церковное образование патриарха Тихона не удовлетворяло, ибо многое в Церкви как в государственной структуре нуждалось в обновлении. Святителю Тихону довелось стать патриархом в тяжелое время. Он видел, как стремительно рушится то, что ещё недавно казалось незыблемым. Трагедия Церкви, на мой взгляд, в том, что она опоздала с реформами: и поновление церковнославянского языка, и восстановление патриаршества, и многие другие решения собора 1917-1918 гг. принесли бы, наверное, гораздо больше плодов, если бы всё это случилось хоть на десятилетие раньше. Митрополит Вениамин Федченков, который учился в Духовной академии Санкт-Петербурга в начале прошлого века, в своей книге "О вере, неверии и сомнении", с горечью вспоминает, что обучение в академии в те годы было проникнуто духом рационализма и позитивизма, мало кто горел верой. Не секрет, что тогда из семинарий часто выходили атеисты и революционеры. Поэтому Тихон и говорил о новом типе образования.
– Реализация его идеи запоздала: атеисты и революционеры сделали свое дело. Наверстать упущенное долгое время не было никакой возможности...
– Это понятно. Пришла советская власть и просто не позволила ничего делать.
– А в наше время осуществить идею патриарха Тихона – это реально? Может ли сегодня теологическое образование обойтись без гуманитарной платформы?
– Православный Свято-Тихоновский университет и пытается её осуществить. Насколько это удаётся – говорить пока рано, университету только 20 лет. А теология никогда не может обойтись без широкого гуманитарного образования. Хотя бы потому, что люди живут в разные эпохи, у них разная культура, а теологию вне культурно-исторического контекста, взятую просто как отвлечённое, умозрительное умствование о Боге, трудно себе представить.
– Библеистика должна учитывать это обстоятельство?
– Да. Книги Библии писались в разные, но совершенно определенные исторические периоды. И то, что для современников какой-нибудь ветхозаветной книги считалось само собой разумеющимся, для нас уже таковым не является. Или, например, общеизвестно, что богословская терминология – ипостась, сущность, единосущный, Богородица и т.п. – вырабатывалась на основе греческой философии: об этом знают специалисты, а люди, представляющие себе богословскую проблематику на уровне "Катехизиса" Филарета Московского, воспринимают упомянутую терминологию как некую данность.
– Получается, что теологии не обойтись и без языкознания?
– Совершенно верно. Я бы только уточнил – в том числе без языкознания. Ведь проблема перевода, например, не только лингвистическая, но и социальная, историческая. По этому поводу есть замечательная книга известного современного библеиста и филолога Андрея Сергеевича Десницкого "40 вопросов о Библии". В ней автор касается целого ряда проблем, связанных с переводом. Например, в Библии употреблена метафора о потоках воды живой, которые потекут из чрева верующих. Образ очень ёмок и значим для народов Палестины, где воды немного, но совершенно не понятен, для жителей тропической Африки, для которых ливни – обыденное дело. Как перевести это место для жителей Африки? Или как объяснить северным народам, которые пьют кровь оленей, запрет пить кровь животных, о котором упоминается в Библии?
Для них же это основной источник витаминов. Поэтому перевод никогда не прекращается.
– На Вашем факультете готовят филологов, что говорит о серьезном качестве образования в ПСТГУ в целом. Вроде бы это настраивает на оптимистический лад. Но в отношении государства к гуманитариям в целом всегда были свои приливы и отливы, эпохи "физиков" и "лириков". Зачем сегодня государству нужны гуманитарии, да еще и верующие? Какие задачи они призваны решить?
– Любому государству в любую эпоху нужны люди, которые умеют раздвигать культурные границы и толковать тексты разных культур, как и тексты разного времени. Гуманитарии нужны затем, чтобы мы либо не превратились в роботов с заданным функционалом, либо просто в дикарей. Без гуманитариев общество перестает понимать себя. Всегда нужно знать и понимать, кто мы, откуда и что оставили нам предыдущие поколения. Как говорил Сергей Сергеевич Аверинцев, филология – это служба понимания. Выпускники филфака ПСТГУ владеют конкретными языками и общей филологической методологией. Они могут применить ее по-разному – в том числе, чтобы давать современникам понимание библейских текстов, шире – уметь говорить о сложных богословских и общекультурных вопросах на доступном современникам языке, уметь связывать филологию с богословием, когда это необходимо.
– А филология без теологии – возможна? Ведь в Европе теология – неизбежный и полноправный элемент университетского образования.
– Задача филологии – исследовать и комментировать тексты, делая их понятными для непосвящённого читателя. Тексты бывают разные. Есть, например, долговые расписки или граффити на стенах, есть перечни документов и распоряжения начальства, и т.д. Всякий текст можно изучить. Ясно, что для изучения упомянутых типов текстов теология не нужна. И иногда даже филология – достаточно будет лингвистического анализа, если текст старый – историко-лингвистического. Но если мы говорим об эпосе, отражающем религиозное мировоззрение народа, о текстах художественной литературы, о священных для данного народа или группы народов текстов – здесь мы уже не можем обойтись без привлечения в наши комментарии широкого круга исторических, социальных, культурных и, конечно, религиоведческих данных. В частности, анализ текстов русской литературы 19 века будет неполным, если не включить в него – хотя бы в виде общекультурного фона – знания о христианстве, о Ветхом и Новом Завете. То же можно сказать и о европейской литературе: разве можно, например, понять произведения Данте Алигьери, Джона Мильтона, Генрика Ибсена и т.д., не зная, что такое христианство? А разрыв с изучением теологии, даже не столько теологии, сколько культуры, и привёл к тому, что у нас подчас "Ветхий Завет" переводят как "старое завещание", "христианские Таинства" как "христианские секреты (лично доводилось видеть, с французского), а фразу из произведения Лескова "Кирие элейсон" комментируют как "грек, знакомый Лескова".
– В чем уникальность выпускников вашего филфака?
– "По плодам их узнаете их". Прошло всего 20 лет. Каковы эти плоды, мы узнаем через некоторое время, но стратегическая задача ясна. Выпускник филфака ПСТГУ должен, помимо основной специальности – русской или зарубежной лингвистики и литературы – уметь доносить до аудитории христианскую, в частности, православную традицию, уметь объяснить, в чем конкретно христианство заключается, уметь говорить о нём, в т.ч. на разных языках.
– Ваши выпускники активно идут в школы и вузы?
– Достаточно активно. Не сказал бы, что валом, конечно... Кто-то находит себя в школе, кто-то – в стенах родного ПСТГУ, в том числе не только на филологическом, но и, например, на богословском факультете. Кто-то подаётся в науку, кто-то и "на страну далече". По-разному бывает...
– То есть, это не только кузница кадров для православных гимназий и вашего факультета?
– Конечно, нет. Кое-кто находит себя в светской школе. Кто-то – в церковных структурах или в церковной журналистике. Но даже если человек после филфака ПСТГУ устроится в сугубо светскую фирму переводчиком, он тоже сможет, если захочет, свидетельствовать о христианстве, о православии. Не в смысле – разглагольствовать об истине и активно обращать коллег по работе. Свидетельствовать можно – и нужно – прежде всего делами, отношением к коллегам, к своим обязанностям.
– Значит, мы никогда до конца не знаем, где миссионерство начинается и где заканчивается?
– Да, это гораздо шире, чем уроки библеистики. И гораздо труднее.
– Сегодня принято применять к вузовскому образованию принцип эффективности. Как измерить эффективность гуманитарных вузов?
– На мой взгляд, в каком-то смысле гуманитарное направление само виновато в том, что его объявляют неэффективным, поскольку это такая область, где грань между профанацией и реальным профессионализмом трудноуловима для неспециалиста. И в советскую эпоху, и сейчас было и есть много профанаций, когда вроде бы творилась наука, а под ее именем скрывалось махровое невежество или обыкновенный карьеризм. Все же помнят диссертации типа "Роль комсомольской организации такого-то района в сборе урожая 1972 года". Сколько таких "трудов" было? А взять педагогику с методикой? Сколько там схоластики, совершенно никому не нужной, наплодили? А литературоведение с лингвистикой? Что подумает здравый человек о филологах, когда увидит название сборника типа "Текст как женщина. Женщина как текст" (не шучу, был такой сборник) или статью "Речевой портрет собаки" в академическом издании (не шучу, сам видел и читал)? Отсюда понятна реакция Министерства образования: что вы тут такое делаете, зачем таких исследователей кормить, на что им деньги давать? Другое дело – как понимать эффективность. Сейчас есть вероятность выплеснуть с водой ребенка, потому что эффективность гуманитарного образования не измерить ни деньгами, ни немедленным успехом. Нельзя к культуре подходить с мерками товарно-денежных отношений, потому что ценность их совершенно другая. Эта ценность передачи культурной традиции, связи между поколениями. Какова, например, утилитарная ценность в картинах Шишкина, в музыке Рахманинова? А у меня складывается ощущение, что сейчас под эффективностью понимается именно утилитарность. Немедленный доход нужен. Но, как известно, скоро только кошки родятся. Сколько нужно трудов даже для того, чтобы запустить ракету? У меня родственники инженеры, и я знаю, что даже в технике, прежде чем один успешный проект осуществится, может быть много убыточных. Одну ракету неудачно запустили – и сколько денег в трубу вылетело? Так что эффективность эффективности рознь.
