Предлагаем вниманию читателей полемический ответ Сергея Черняховского на статью Лидии Андрусенко "О "Переломе" и либералах". Данной публикацией мы продолжаем дискуссию вокруг вышедшего недавно в Москве сборника статей "Перелом", рецензией на который стала статья Лидии Андрусенко.
Традиция, Модерн, Контрмодерн, Постмодерн – все это, конечно, условности. В прежней научной традиции это именовалось Древний мир, Средние века, Новое время, Новейшее время. Или еще более однозначно: рабовладение, феодализм, капитализм, социализм...
По ряду причин от этой терминологии отказались. Может быть, еще вернутся к ней. Там, где от
Сегодня удобнее использовать названные условности, чтобы не застревать в спорах об избранной методологии. Строго говоря – все это метафоры. Необходимые, кстати, на определенном этапе развития научного знания. Еще
Кстати, кроме триады "Традиция – Модерн Постмодерн" есть и другая, родственная: "Аграрное общество Индустриальное общество Постиндустриальное общество". Родственная, но не аналогичная: не всегда Модерн – это Индустриальное общество, не всегда Постиндустриальное общество – это Постмодерн.
Вообще, у тех гуманитариев, которые не погружены в данную проблематику, есть своя традиция – путать, скажем, Модерн, как цивилизационное определение, с модернизмом, как стилем в искусстве. А Постмодерн, соответственно, с Постмодернизмом. Разница среди прочего и в том, что Модерн, как историческая эпоха, начинается примерно
Кстати, Традиция, Модерн и Постмодерн – это не категории культурологии. Это категории философии истории или социальной философии.
Собственно, они означают условное деление на три цивилизационные эпохи. Эпоха относительно медленного развития – примерно
При этом само знание сочеталось с признанием его ценности, поэтому сохранялась традиция ценностного отношения к миру. Но чем дальше, тем больше ценность рационального разрушала нерациональные ценности, началось доминирование определенного вида утилитарного прагматизма, что в свою очередь вызвало человеческий протест, поскольку человек – все же человек, а не машина.
Кроме того, оказалось, что гипертрофия рационального не обеспечивает в полной мере рационального устройства мира. Со временем, ко всему прочему, оказалось, что и научная картина мира усложняется настолько, что для обычного человека не укладывается в его представления о рациональности. Сложно, например, уложить в нее теорию относительности Эйнштейна.
Реакцией на разрушение ценностей стал Контрмодерн, призвавший к возврату традиции и "примардиальности". В Европе XX века – это фашизм. В мире XXI века – это, в первую очередь, исламский фундаментализм.
Реакцией на нерациональное устройство, основанное на утилитарной рациональности, стал Сверхмодерн, ориентированный на подчинение рациональности человеку, а не человека – рациональности.
Реакцией на усложнение мира и кризис самой рациональности стал Постмодерн, призвавший к своего рода интеллектуальному язычеству, отказавшемуся и от рациональности, и от ценностей, как, в конечном счете, не успевающих за изменениями мира.
Кстати, неправда все же, что термин "Сверхмодерн" выдумал Кургинян – он возник в научном обороте помимо него. Тем более, что Кургинян ничего не выдумывает: он изучает, открывает, выдвигает гипотезы, формулирует теории. Право каждого соглашаться с его теориями или не соглашаться, но если и не соглашаться – желательно сначала понять, что и о чем он говорит. Просто не всем нравиться то, что он говорит.
Можно спорить о том, реализовывался в СССР Сверхмодерн или нет. Но, скорее, он все же был, поскольку было общество, которое сознательно создавали как рациональность, подчиненную человеку, направленную на то, чтобы создать условия для развития заложенного в человеке потенциала: как писал Маркс, "каждый, способный стать Рафаэлем – должен получить возможность стать Рафаэлем".
Кивать на то, чем все закончилось, некорректно.
Наконец, а чем собственно все закончилось? Пока только тем, что об этом обществе сожалеет две трети граждан России. И тем, что страна, мало что производя, четверть века проедает созданное до 1991 года. И никак не поднимется до уровня промышленного развития
Кто-то может утверждать, что ценности этого общества держались на КГБ. Только он плохо владеет политической теорией и историей: это скорее КГБ держался на тех ценностях. Если в обществе нет смыслов, которым должна служить "тайная полиция", последняя не будет эффективной. Сначала уничтожили ценности Сверхмодерна – потом бессильным оказался и КГБ.
Впрочем – это отдельный вопрос, тема отдельного анализа.
Дело не в том, как называть то, что будет после Модерна. Дело в том, как сохранить плюсы Модерна, нивелировав его минусы. Как сохранить ценность разума, не уничтожив ценность чувства, как сохранить рациональность, не уничтожив эмоциональность.
Зачем пугать людей КГБ, если для подавляющей части общества он был "орденом защитников", а не подавителем свобод? Ведь для большей части общества КГБ никаких проблем не создавал. Зачем пугать людей "тоталитаризмом", если после откровений Сноудена каждый понимает, что такое настоящий тоталитаризм?
На одни традиции опирались и развивали их – традиции труда, справедливости, творчества. Другие традиции – ломали: традиции барства, маниловщины, воровства у труженика плодов его труда.
Просто у каждого класса свои традиции.
Мир Модерна, так или иначе, в кризисе, и нужно создавать
Потому что свобода значима, когда она признает запреты. Права человека не существуют вне общества и обязанностей перед ним. А "мировая цивилизация" сегодня такова, что из нее явно лучше куда-нибудь выйти, пока она не придет в более приличное состояние.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Источник: Новая Политика