Александр Щипков продолжает отвечать на критику Сборника статей о справедливости традиции "Перелом". Ответ состоит из пяти частей, которые мы публикуем каждое воскресение в течение сентября в следующем порядке:
О ХРИСТИАНСКОЙ НАЦИИ. ОТВЕТ КОНСЕРВАТОРАМ
Оппонировать игумену Виталию Уткину (О "Левом консерватизме" Александра Щипкова) непросто. И дело не только в весомости ряда его аргументов, но и в том, что в разговоре со всяким традиционным консерватором как будто идешь по тонкому канату. С одной стороны, надо отстоять принципиальные позиции, с другой – сохранить ту нить, которая "левоконов", связывает с консерватизмом старой школы. Не поступиться принципами, но сохранить духовное единство задача не такая уж простая, поскольку наши расхождения, несмотря на близость базовых ценностей, довольно существенны. Но с Божьей помощью эта задача решается.
Однако обо всем по порядку. Так и осталось неясным, оспаривает ли отец Виталий, наш главный тезис: о том, что российская власть на протяжении трех с лишним веков неоднократно запускала в стране сценарий прерывания традиции, бюрократическую "перестройку". Но он спрашивает, о каком возвращении в прошлое, на "предыдущий уровень", мы говорим.
Очевидно, что в результате спровоцированного сверху церковного Раскола и последующей светской "реформации" (петровское и послепетровское время) мы получили бюрократическое государство, проводившее по отношению к стране политику внешнего управляющего. Разве это не напоминает ситуацию монгольского периода в жизни страны? Есть и более формальные свидетельства того, что опыт восточных тираний языческий в самой своей основе сыграл немалую роль в формировании новой, петербургской модели российской государственности. Так, проект внутреннего устроения нового российского государства, написанный по просьбе Петра I философом Вильгельмом Лейбницем, строился в соответствии с китайским управленческим опытом (сведения об этом сохранились в переписке Петра). Эти условные китаизмы нашей истории мы не замечаем, потому что слишком привыкли к ним. Глаз замылился.
Возьмите государственных крестьян. Что это? А собственно крепостная зависимость? Откуда все это? Либеральная власть, все время смотревшая в сторону Запада, де факто превращала Россию в восточную тиранию. Происходило это, однако же, в интересах западных рынков. Выгодно иметь безропотные живые орудия. Мы так любим вспоминать о том, что Россия веками "кормила хлебом всю Европу", но забываем о том, что при этом в ходу был лозунг "Не доедим, но вывезем!". Хлеба не хватало внутри страны, крестьяне голодали, но хлеб вывозили. Как знать, может, и не было бы никакой Смуты, если бы не русский "хлебный вопрос". Ведь трон Бориса Годунова зашатался тогда, когда наступил голод.
Дармовой труд крестьян обеспечивал сверхприбыли, в этом исток крепостничества. Мы привыкли считать крепостное право признаком отсталости, а на самом деле это крайне эффективный механизм, верх рентабельности, с точки зрения нового, буржуазного "железного века". Крепостничество результат быстрого и неуклонного продвижения России именно по буржуазному пути, который обеспечивался бюрократическим централизмом внутри Российской империи. Буржуазный мир имеет всегда процветающий центр и зависимую периферию, которая обречена на крепостничество в той или иной форме. Экономическую окраину невозможно "модернизировать". Любые положительные результаты даже если они появятся будут незамедлительно конвертированы и перераспределены в пользу благосостояния мирового экономического центра. Модернизация это не параллельное, а зависимое движение. Не два всадника, а лошадь и всадник. Лошадь не может опередить всадника.
На окраине капитализм и либерализм всегда антинациональны и не выгодны большинству. Именно поэтому они всегда и неизбежно авторитарны. Российская история вовсе не результат какой-то национальной ущербности, как любят утверждать либеральные культур-расисты. Это норма, а не исключение. Ничего удивительного в таком развитии страны, согласившейся на роль хлебного придатка и фильтра для западной Европы, не было. Отсюда два разных либерализма, два консерватизма и два разных истока левой идеи. В России и на других окраинах возможен только полицейский либерализм, и никакой другой.
С этим тезисом Лидия Андрусенко (О "Переломе" и либералах.) и другие приверженцы либеральной идеи, конечно, не согласятся. Но примечательно, что не согласен с ним и Виталий Уткин, утверждающий: "Россия не периферия". В этом важнейшем вопросе державник и либерал сходятся. Разные ценности и разные политические позиции нисколько не мешают такому согласию. Не странно ли это? При таком раскладе либералам не стоит так уж бояться "казенного патриотизма". Ведь он только часть российского казенного либерализма, не более.
Сегодня, как и раньше, в России наблюдается социальный регресс во имя экономической "эффективности" хлебной или нефтяной, не столь уж существенно. Ради сырья и латифундий тормозилось главное. Ради этого прерывалась и прерывается традиция.
После так называемого церковного Раскола мы, в конечном счете, получили синодальную "государственную" церковь. Это замедлило формирование народной религиозности, на основании которой только и складывается нация (более короткий и дешевый путь этонационализм, но он вряд ли совместим с подлинным христианством).
В итоге ни церковь, ни крестьянская масса, ни дворянская элита не смогли противостоять катастрофе 1917 года, которая отбросила Россию далеко назад, подорвала ее духовные и социальные корни.
Не думаю, что описанную картину можно считать намеренным "выпячиванием" и желанием "гипертрофировать" разрывы традиции, хотя о. Виталий Уткин это и утверждает.
Он прав в том, что даже "советская государственность, особенно в период 1936 – 1953 годов, напрямую соотносится с традициями российской государственности вообще". Была попытка взять что-то из дореволюционного опыта, то есть лучшее из худшего. Но даже эту задачу нельзя было как следует решить в условиях постоянных чисток внутри элиты. Если это и поворот, то явно верхушечный. Возврата к национальной традиции не было.
"Имперский характер вполне характерен и для позднего Сталина, и для патриарха Никона"? Да, верно. Со всеми недостатками российской модели империи. Проблема не в имперскости как таковой (как склонны думать либералы), а в ее неподобающем качестве. И действительно, "классическая постпетровская государственность также не выбивается из этого ряда". Не выбивается, скорее, задает этот ряд. В этом-то и проблема.
Мнение маркиза де Кюстина о России, безусловно, не отличалось большой к ней симпатией. И Николай I справедливо осудил француза за непорядочность. Тем не менее, даже откровенное недоброжелательство нередко включает в себя крупицы правды или полуправды. В вопросе о "чуждости" российского правительства нелюбезный де Кюстин все же не сильно погрешил против истины.
Гегелевское "каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает" красивая фраза. И насквозь либеральная. Кроме заоблачного, метафизического презрения к простолюдинам она ничего в себе не несет. А противопоставление народа неправедному государству характерно отнюдь не только для "либеральствующих славянофилов и старообрядцев, традиционно оппозиционно настроенных к российской государственности ("Царь – Антихрист")".
Отдельно о славянофильстве. О. Виталий Уткин обвиняет авторов "ПЕРЕЛОМА" в приверженности славянофильской традиции как традиции либеральной. Вряд ли это справедливый упрек. Споры о том, чего в славянофилах больше, консервативных идеалов или отдельных либеральных пунктиков, ведутся много десятилетий. Их концепция действительно распадалась на две части: консервативная религиозно-политическая утопия сочеталась с хозяйственным реформизмом и опорой на московское купечество, от которого славянофилы хотели денег на разные издания, в том числе, кажется, на "Москвитянина". До сих пор спорят: что важнее, презрение славянофилов к "естественному праву" и индивидуализму (а ведь примат индивидуализма и естественного права это азы либерализма!) или, например, требование уравнения сословий, совпадавшее с мнением либералов на этот счет.
Мы совершенно не намереваемся следовать за славянофилами во всем, до последней буквы. Это было бы, по меньшей мере, смешно. Для нас важен их общественно-политический консервативный идеал, явно восходящий к августиновской идеи "двух градов".
Уравнение же сословий и народное самоопределение требования не только либеральные. Они демократические и в контексте сегодняшнего дня уже совершенно точно антилиберальные. Сегодняшний либерализм антидемократичен. Стремление ввести в России платное образование, что неизбежно приведет к появлению новой сословности лучшее тому подтверждение.
Здесь, как и во всем, надо учитывать, что в российской ситуации мы имеем смещение политической разметки, скопированной из стандартной западной шкалы. Эта разметка не имеет отношения к реальной политике. Да, в европейском контексте славянофилы выглядели бы полулибералами. И они считались полулибералами. Но автоматический перенос понятий некорректен, как всякое "обезьянство", говоря словами Аксакова.
В Европе власть долго защищала консервативные ценности, а либерализм оппонировал "старому режиму". Российский контекст принципиально иной. Власть боролась не с феодальными "пережитками", а с уравнительной крестьянской общинностью и сама насаждала принудительный бюрократический капитализм. Де факто крепостные работали не столько на помещика, сколько на мировой капиталистический рынок. Требование Аксакова уравнять сословия в такой ситуации объективно было направлено на слом этого "принуждения к рынку" и фактически противоречило интересам экономического гегемона российской империи землевладельцев.
Такова реальная ситуация. Чтобы в таких вопросах сохранить ясность, надо с самого начала решить, как мы определяем либерализм: по отношению к "свободе" или к рынку? Разумеется, второе неизмеримо важнее. Рынок либеральный идол, и он предельно авторитарен. А жонглирование правами и свободами (весьма относительными понятиями) в российской ситуации скорее камуфляж, борьба с политическими фантомами феодализма. Оно ничего не дает нам для понимания настоящего.
Славянофилы отстаивали в России европейские ценности но в их исконном, неиспорченном виде. С этой точки зрение европеизм есть самоопределение христианской нации. Такая Европа это далеко не современный "Запад" с его воинствующим секуляризмом и самодержавием Капитала. Частичное заимствование славянофилами некоторых либеральных идей, так сказать, де юре (да и то скорее в еретическом, почвенном, руссоистском варианте) в российском контексте не было либеральным де факто, ибо эти идеи выступали в несвойственной им роли.
Европейская же ориентация славянофилов в отличие от ложного "европеизма" государства и так называемых западников (нет худших почвенников, чем "западники") она-то очевидна. И это скорее достоинство.
Здесь мы, вероятно, недостаточно ясно проговорили свою позицию на страницах "ПЕРЕЛОМА".
Именно поэтому один из наших критиков, Владимир Шевченко (Пособие по кризису либерализма.), удивляется: "Автор статьи о левом консерватизме настаивает на том, что настоящая новая интеллигенция невозможна и не нужна, а нужен слой органичных европейских интеллектуалов. Очень странный вывод после всего погребального звона в адрес Запада".
Выходит, мы все-таки недостаточно четко развели два понятия "западничество" и "европеизм". Органические интеллектуалы европейского типа это ни в коем случае не западники. Это именно консервативные, национально мыслящие интеллектуалы, которые когда-то создавали культурный фон прежней Европы, долиберальной, далекой от глобалистских проектов. От нее осталось не так уж много. Частью той, прежней, полузабытой, а не сегодняшней Европы является Россия. Именно эти забытые качества мы хотели бы видеть в новых интеллектуалах истинно русских, и, значит, по-настоящему европейских, сохранивших эту христианскую идентичность в православной традиции. Увы, сегодня от своей исконной идентичности, которая зиждется на христианстве, Европа действительно удаляется семимильными шагами впрочем, уже не первый век в сторону разного рода секулярных культов. И это, конечно, не наш путь.
Но вернемся к нашему главному сюжету державно-либеральному.
Простая и очень расхожая точка зрения "что оппозиционно, то и либерально" неверна. Неверно давать направлению мысли негативное определение: "скажи мне, кто твой враг...". Вот политическая модель, основанная на запродаже экономики страны, как раз либеральна. Либерализм это, прежде всего, элитаризм. На деле он всегда чуждается равенства, хотя может использовать "эгалите" как временный лозунг.
Поэтому принцип "либерал тот, кто против власти" в конечном счёте неверен. Но, повторюсь, державно-патриотическая позиция о. Виталия Уткина, исходящая из этого принципа, содержательно почти совпадает с либеральной позицией Лидии Андрусенко. Отличается только оценка, знак плюс вместо минуса.
Нам уже приходилось говорить о том, что раскачивание российского либерально-патриотического маятника это исторический бег на месте. Соответствующая этому процессу описательная модель так называемая смена периодов "реакции" периодами "оттепели" также не работает, не отражает сущности русской истории.
Но два наших оппонента, которые критикуют нас с противоположных сторон, разделяют эту модель, хотя и по-разному оценивают. Ну, а мы ее просто не разделяем тоже "с обеих сторон". Мы призываем перейти от истории правящих элит и форм власти к истории русского народа. От "Истории государства Российского" к истории православной нации, к истории Отечества.
К сожалению, сама власть в России, в какие бы самодержавно-православно-народные одежды она ни одевалась, неуклонно проводила курс на утрату суверенитета, торговлю национальными интересами, распродажу национального продукта и борьбу с общественными ценностями. Это либеральный курс.
Когда во главе Церкви вместо патриарха встал обер-прокурор Синода, это было началом бюрократической "оптимизации" духовной жизни России и очевидное искажение ее религиозной традиции. Уваровская формула "православие, самодержавие, народность" вряд ли могла кого-то обмануть, также как и разговоры о суверенной демократии дня сегодняшнего. Главный недостаток этих формул в том, что они лишь заклинания, сотрясающие воздух. О каком суверенитете можно говорить, вступая в ВТО и храня валютные резервы в банках своих конкурентов? Уваровы и Сурковы, Витте и Кудрины населяют все без исключения периоды русской истории...
Российская власть беспочвенна. Ее либеральные критики, безусловно, являются частью власти, поскольку выступают за радикализацию и апгрейд модели, которая и так неприемлема для большинства.
Безусловно, Россия находилась в колониальной зависимости от ряда стран и элит Запада, хотя о. Виталию Уткину и не нравится эта мысль. Но лучше, как говорится, горькая правда. Даже Данилевский, верный приверженец официальной линии, об этом говорил. Какая уж там самостоятельная геополитика? Была попытка Александра I что-то осуществить, но мы же знаем, каковы результаты Венского конгресса, знаем, что даже тогда, на пике триумфа, Россия не была принята в "концерт" европейских держав. И знаем, чем кончались ее попытки решать свой "восточный вопрос". Одна только Крымская война о многом говорит.
Отсутствие ответственной позиции в либерально-державном лагере привело к срыву 1917-го, когда в надежде вырваться из замкнутого круга страна оказалась в объятиях "либералов в квадрате", большевиков, уже абсолютно беспочвенных и отмороженных. Впрочем, начало катастрофы следует отнести к 1914-му. Именно тогда подчинение мировой рыночной конъюнктуре поставило страну в полную зависимость от англо-французского капитала, за интересы которого русским пришлось отдавать свои жизни (2 000 000 человек). Долг России составлял в то время 6,5 млрд. золотых рублей. 50% промышленных активов были в руках иностранного капитала (и сегодня глобальный капитал скупает активы всего мира). А с учетом громадной задолженности в перспективе все русские активы должны были перейти в руки наших "партнеров" именно так писала тогда западная пресса. Именно за эти долги страна была втянута в катастрофу 1914-го года. Февральско-октябрьская смута закономерное последствие ошибочной политики правительства. Нас поссорили с Германией, единственным теоретически возможным союзником. В отличие от Второй мировой, в Первую мировую никто не угрожал России и ее суверенитету. Мобилизация и последующее вступление в войну были позорной отработкой долгов, обнажившей в тот момент вассальную сущность Российской империи. Какие уж тут национальные интересы? Какая "имперская сакральность"?
Впрочем, и раньше Россию регулярно втягивали в систему союзов, ей совершенно невыгодную, воспринимали как буферную зону на Востоке, фильтр восточных "племен" и жандарма восточных территорий, до которых сами не дотягивались.
Увы, торговля национальными интересами скорее правило для России. Стыдно вспоминать о том, как дипломаты торговали победами русского оружия, как гениального графа Суворова, словно новобранца на плацу, одергивали и приказывали прекратить наступление и поворачивать назад. Не так ли действовала власть и в чеченских кампаниях? Тысячи солдатских жизней на ее совести. Вот как выглядит подлинный державный либерализм.
Спорить о сути церковности значительно сложнее, чем о политэкономии, но попробуем.
Игумен Виталий утверждает: "Славянофилы пытались рассматривать Церковь как некое собрание, как общение равных. Фактически, это – либеральная формула".
Отчего же она либеральная? Либерален религиозный индивидуализм протестантов. То есть "спасение только верой" ведь верить можно и в одиночку, а вера без дел мертва. А также "избранность ко спасению" религиозный прототип секулярного "успеха". Ну, а "юридическое оправдание" грешника вместо милости Божией это очевидный пролог к безнравственности законов современного секулярного мира. Горько принимать от единоверца незаслуженные упреки в симпатиях к либеральным ересям.
Я не согласен с тем, что "у Хомякова понятие "соборность" на самом деле церковным не является и не соотносится с понятием "Соборная Церковь" из Символа Веры". К счастью, это не так. Хомяков ничего не отнимает у этого понятия, не искажает его, но лишь стремится расширить сферу соборности, подчинить всю жизнь русской общины христианскому идеалу. Что же плохого в этой попытке воцерковления общества, крестьянского мiра? Церковь ведь не только в храме. Вся жизнь христианина литургична.
"Славянофилы пытались рассматривать Церковь как некое собрание, как общение равных" сетует Уткин. Да, это верно. А разве может быть неравенство в Церкви? Слово Божье всем открыто в равной мере. А что остается тайной, то остается тайной опять же для всех. В православии нет "степеней посвящения" мы не секта.
Временное правительство действительно пыталось навязать Церкви свою либеральную "реформацию" сразу после февраля 1917 года. Но источники этой реформации все-таки секулярные общий нигилистический дух Февраля. Но вряд ли славянофильские и уж точно не старообрядческие. Политическое давление на ход Поместного собора 1917 – 1918 вполне очевидно и никто из нас не рассматривал этот Собор в качестве непререкаемо авторитетного события. Что касается старообрядчества мы также не пытаемся превозносить его внутреннее устроение. Дело не в старообрядцах как таковых, а в Расколе как трагическом историческом событии русской истории. Не было бы Раскола не было бы и старообрядчества, а Раскол был спровоцирован властью.
Тема безбрежная и потому вряд ли стоит углубляться в нее именно сейчас. Очевидно лишь то, что имело место прерывание традиции сверху без должных на то оснований: исправление книг спокойно шло и до так называемой Реформы. Появление старообрядчества как феномена, как бы к нему ни относиться, как раз на совести "реформаторов", архитекторов церковной "перестройки". А жизнь мистических сект отдельная страница в истории России, и действительно печальная. Часть старообрядчества была подвержена этому влиянию, но далеко не все староверы пошли по этому пути.
Отец Виталий Уткин пишет: "Римская государственность по святителю Иоанну Златоусту является Удерживающим, то есть сакральной силой, не дающей прийти в мир Антихристу. Соответственно, такой силой являются и преемники римской государственности – не в смысле Третьего Рима, а в смысле государственной идеи вообще. Государственность – сакральное явление".
"Удерживающий" это, по-видимому, все-таки не какое угодно, но именно христианское государство. Или шире христианская, православная цивилизация. Отсюда и сакральность. Сакрализировать же государственный аппарат, управленческую "вертикаль" и странно, и смешно.
Вообще в этом вопросе существуют две крайние точки зрения. Либеральная утверждает, что всякое государство враг человека. Другая что любое государство, и любая империя есть благо. Кажется, Достоевский называл такие соотношения идей "противоположными общими местами". Конечно, надо смотреть какое именно государство, какая империя, кого и что они охраняют. Содействуют ли сбережению народа? От этого зависит и оценка. Если страну толкают в зону "третьего мира" вывод очевиден. Указание на этот печальный факт вовсе не надо путать с назначающим жестом, фиксирующим Россию в положении периферийной полудержавы-полуколонии. Говорить об этом надо, чтобы искать пути выхода из этой неестественной ситуации. Нельзя вылечить болезнь, не поставив диагноз.
Правда, например, Елена Жосул ("Перелом" как витальный диагноз.) справедливо в связи с этим опасается, что "постоянная констатация некоторого наличного неблагополучия в итоге застолбится в подсознании свинцовой верой в неизбежное неблагополучие до конца дней. Постоянная диагностика заболевания вместо лечения недуга кого угодно превратит в мрачного хронического ипохондрика. Идеологический вакуум надо заполнять кислородом чтобы с неизбежностью опять научиться легкому дыханию". Само по себе абсолютно бесспорное утверждение. Мы должны позаботиться о том, чтобы долгосрочная диагностика не отодвинула в неопределенное будущее собственно "лечение". Вот только где бы взять для этого политический ресурс?
Среди прочих о. Виталий Уткин бросает нам упрек в экономикоцентризме: "Сама эта парадигма, пытающаяся всё свести к экономике, точнее, к реалиям движения капитала ошибочна". И опять же: "все свести к экономике" пытаются правящие элиты нашего времени. Они навязывают эту парадигму. Мы нет. Парадигма существует как временный феномен. И смена ее крайне желательна. Цель как раз в том, чтобы выскочить за ее границы вот тогда парадигма и станет "ошибочной", как было когда-то. Но под лежачий камень вода не течет. А выход за эти границы лежит на пути соединения традиции и социальной справедливости. Трактовка протоиереем Валентином Свенцицким этой идеи, как и его личные моральные качества (в этот вопрос я не углублялся) вряд ли что-то меняют в проблеме по существу.
Государство как принцип никто из нас не сбрасывает с корабля современности. Наоборот, без сильного государства невозможно построение социально-консервативного общества. Но не какое угодно государство годится для этой задачи. Не зря первые христиане называли римское государство "вавилонской блудницей", хотя и готовы были использовать в своих интересах. "Тут надо с разбором". Прощать государству все что угодно значит впасть в идолопоклонство. Как, впрочем, и утверждать, что государство это отживший институт.
"Нет никакого коллективного спасения, пишет отец Виталий. И быть не может. Представление о том, что Церковь есть просто некая община, является характерным для либерального богословия".
Отчего же в либеральном богословии так много значит "частная личность"? Также нет смысла сообщество мирян противопоставлять духовенству. Священник вершитель таинств, это его служение. Но в остальном он такой же, как миряне. Священническая иерархия существует для священников же, а не для мирян. Для мирян важно духовенство как таковое. И нет ничего протестантского в восприятии Церкви как сообщества равных. Она и была именно таким сообществом в апостольские времена. Ошибка протестантизма не в этом, а в отрицании таинств и монашества, а также в фатализме (идея избранности к спасению), который во многом исключает нравственный выбор, то есть возвращает христианство к ветхозаветности. У нас нет ничего общего с протестантизмом.