Сергей Морсов родился и вырос в Москве. Его рассказы, очерки и фотографии, полные любви к миру первозданной природы, вдохновлены Карелией. Печатается в журналах "Охота", "Свирель", "Домашний очаг" и др.
Каждую зиму я отправляюсь попытать рыбацкого счастья на северные озёра, а возвращаясь домой, взахлёб хвастаюсь крупными трофеями. Моя мама всё слушала, слушала да и собралась со мной на зимнюю рыбалку в глухую деревеньку, что уютно примостилась на берегу озера Янисъярви, расплескавшего свои воды возле финской границы и прозванного Заячьим за длинноухие заливы. Селение надёжно укрылось за еловыми ратями от загазованных городов и урчащих машин. Здесь, на северо-западе страны, ещё сохранились последние в Европе реликтовые хвойные леса.
Озёрный край встретил нас неприветливо. Новорождённый год уже заступил на вахту, а оттепель всё держалась. Потемневшая вода подёрнулась было наледью, но хмурый западный циклон наслал косматую бурю, взъерошил гладь и разметал зазимки. Ветер завыл голодным волком, хляби небесные прохудились, и обнажённая земля захлебнулась в дождевых потоках. Снег раскис и чавкал под ногами. О рыбалке и речи не могло быть.
Но в канун рождественского сочельника ураган утих. Полярный ветер дохнул арктической стужей и освободил лазурный свод из плена свинцовых облаков. Ночью, будто подарок свыше, ударил долгожданный мороз. Колотые льдины, в беспорядке прибитые к берегу, так и застыли в скособоченном нагромождении, выпятив острые бока. Сумерки наполнились гулом: палили стволы промерзающих деревьев, озеро оглушало канонадой крепнущей и лопающейся ледовой брони. Казалось, сам Дед Мороз ударами посоха проверяет на прочность свою работу, а водяной глухо ухает, противясь леденящему холоду, и голос его, будто пронзительный рык разъярённого зверя, раскатистым эхом отзывается в прибрежном лесу. Вторя ему, из-за сгорбленного холма доносится волчья песня — жутковатый вой, пробирающий до самой глубины души. Загонят сегодня матёрые лося! По скользкой наледи не уйти сохатому от стаи…
Молодой месяц остроконечным рогаликом зацепился за макушки елей, и снежные шапки в его лукавом свете переливаются бриллиантовой россыпью. Вдруг северное сияние зажгло дивным огнём поднебесье, и красные, зелёные, фиолетовые всполохи арабесками заметались над притихшей тайгой. Но вскоре небо меркнет, и рождественская ночь вглядывается мерцающим звёздным взором в озябшие лесные дебри.
А у людей — праздник. До самого Крещения шествуют по деревням святки да развесёлые колядки, когда и покуролесить не грех. Празднуют здесь и по новому, и по старому календарю, по русскому, по карельскому и по финскому обычаям. Если кому-то их надо вспоминать, то тут никогда не забывали древних традиций.
После тихого Рождества началось святочное веселье. В чуланах и сундуках отыскались запылённые тулупы, а в бане мочалки — козлиные бороды. Из картона вырезались коровьи, свинячьи и овечьи "физиономии", колокольчики от донок приспосабливались под бубенцы. По деревушке засновали удивительные существа. Нарядных лошадей запрягли в разукрашенные сани и под звон бубенцов помчались по припорошённому первопутку. Кто посмелее, облачились в вывернутые наизнанку тулупы и вскарабкались на крутосклон. С горящими факелами и с приговором "Эх, нарядилась Коляда накануне Рождества" катили на санках под гору, нарочно кувыркались и кубарем летели в снежные надувы. Другие с факелом отправились к воде, но без большого шума, чтобы не разбудить водяного, уснувшего до тепла в заиленном омутке. Ребятишки всех пугали и разыгрывали: разрушат поленницу дров и свалят вину на чертенят. Женщины, притопывая валенками по скрипучему снежку, хороводили возле ёлки и желали всем, чтоб ласточка свила гнездо под крышей дома, — ведь по старому поверью ласточки приносят достаток и благополучие:
Ты уж, ласточка, ты, касаточка,
Ты не вей гнезда во чистом поле,
Ты завей гнездо у Петра во дворе!
А потом развели большой костёр, где жгли старую одежду в надежде на новые наряды.
Проголодавшись на морозе, галдящая гурьба ввалилась в жарко натопленную избу с прибауткой: "Пришла Колядка — блины да оладки". А там уже на тесовых столах румянятся рыбные сбитни, картофельные калитки, каша из печи — кутья сочельницкая да сухие печенюшки — рогатые "козульки", изображающие домашних и диких животных. Все бросились одаривать друг друга, кто чем мог. Пьяненький мужичок с мочаловой бородой по старому обычаю постучал ложкой в окно: "Эй, Мороз, иди кашу есть!" Махнул рюмашку "беленькой", закусил "козулькой" и, довольно прищурившись, добавил: "Мороз каши поел и поласковел". Вспоминали старые песни, сказки, загадки, сны и гадания. Старушки рассказывали о своём девичестве и замужестве. Одна в ожидании жениха ходила за деревню на перекрёсток дорог: где собака залает, оттуда и жених придёт. Другая сковородник матери под подушку клала — чтоб жениха блинами приваживать. Третья в пустой бане со свечой в зеркале отражение суженого искала. Кто-то сапожок за калитку кидал: в какую сторону упадёт носком, оттуда и жених. А где-то петуха в дом заносили и смотрели, что он клюнет в первую очередь: крупу — к богатству, хлеб — к урожаю, монетки — к деньгам, уголь — к вечному девичеству, ножницы — суженый будет портной, золу — табачник, зеркало — щёголь, а воду пить петух начнёт — быть мужу пьяницей. Долгая зимняя ночь, разговоры да ласковое тепло потрескивающей печи потихоньку убаюкали всю честную компанию…
А потом ещё две недели самые озорные будут колядовать — ряжеными ходить по домам, собирать пироги. Кто даст, тех прославляют:
У доброго мужика родилась рожь хороша:
Колоском густа, соломкой пуста!
А кто поскупится — тем пригрозят:
Кто не даст лепёшки, завалим окошки,
Кто не даст пирога, сведём корову за рога,
Кто не даст хлеба, уведём деда,
Кто не даст ветчины, тем расколем чугуны!
Но в этой деревне таковых не находится.
Все эти забавные чудачества по своей сути — магические действа, и их таинственный смысл коренится в седой древности. Карелия многие века входила в Новгородское княжество, поэтому обряды здесь по большей части славянские. Угро-финны и карелы одними из последних в Европе приняли христианство, и немудрено. Удалённые северные земли оказались труднодоступными для христианских миссионеров, что способствовало процветанию языческих культов. Живя в окружении первозданной тайги, северяне волей-неволей зависели от природных стихий. Бескрайние таёжные просторы, берега потаённых лесных озёр-ламбушек в сознании людей стали пристанищем целого сонма духов, русалок, добрых и злых божков, от которых зависела не только погода, но и сама жизнь человеческая. До сих пор, особенно в глухих деревнях и хуторах, можно наблюдать, как рыбак перед ловом задумчиво стоит на берегу, едва слышно разговаривает с озером, кланяется. Человек надеется обратить стихию из врага в друга, который в лихой час поможет выбраться из передряги, одарит богатой добычей и уловом.
Эпические предания карелов повествуют о том, что духовная сфера разделена на доброе и злое начала, мужское и женское. После сотворения мира земля была сплошь покрыта океаном, и над его безжизненными водами летала богиня неба Илматар. Был у неё супруг Укко, повелевающий молниями, бурями, дождями.
Укко, ты властитель неба, повелитель гроз небесных,
Ты пошли большие тучи, тучи с севера и с юга,
Принеси ты их с восхода пригони ты их с заката.
Пусть из тучи дождь закаплет,
Чтоб колосьями литыми зашумело это поле.
(Карело-финский эпос "Калевала")
Илматар загрустила на небесах и решила опуститься пониже. Волей судьбы она нечаянно касается волны, и та захватывает богиню, носит по безбрежным просторам. Илматар становится богиней воды, находит себе нового супруга — Ахто. Позже ему стали возносить молитвы рыболовы и все странствующие по воде.
Ты, глубин хозяин Ахто, перерой всё дно морское,
В тростниках поройся палкой.
К нам сгоняй ты рыбьи стаи, рыб гони из всех заливов,
Выгоняй из ям глубоких, из великой сини моря…
Ты, шумящих вод хозяин, обрати ты в щуку лодку,
Чтобы плыть ей через волны, через горы водяные,
Чтоб она между камнями проскользнула невредимо.
Вскоре у Илматар рождается сын Вяйнемёйнен. Он первым из смертных ступает на сушу и засевает семенами жизни безлюдную твердь.
Таёжные дебри наполнились духами и дивами. Добрый леший Тапио приносил удачу в охоте, подсказывал, где искать живую воду потаённых лесных ключей и целебные травы, зодчим указывал лучшие деревья для строительства. На болотах, в буреломах и других гиблых местах жил злой дух Хийси. Он расстраивал ловушки звероловов, насылал болотную лихорадку, морочил людей и заставлял их плутать по лесу. Хозяйке леса Мимеркки были подвластны все животные, от неё зависело, родятся ли грибы и ягоды. У Мимеркки множество детей. Старшая её дочь управляет рекой и водопадом, а младшая, русалка Туулики, и сын Нюрикки вроде подпасков подгоняют ивовым прутком зверя, дабы стрелы охотника легли точно в цель. Пращуры верили, что все духи природы — звенья одной цепи, связывающей человека, небо, воздух, огонь, воду и землю в нераздельную мыслящую сущность.
Языческие предания гласят, что после сентябрьского солнцестояния "белые" боги уходили в мир Белого Света и не вмешивались в земные дела. Зимний сумрак на долгие месяцы скрывал от людей лучезарный солнечный лик. Кружила пурга в белом танце, заметала тропы-дорожки, припорашивала пушистым покрывалом подмёрзшие травы и опавшие листья. Заваливала Снежная королева тяжёлыми хлопьями деревья, да так, что ветви пригибались. Заковывал Мороз-зимовей ледяными оковами водную гладь, не давая ей шелохнуться, вздохнуть. Солнце едва поднималось над заснеженными лесами, над белым безмолвием, чуть рассеивало сумрак ночи — и опять красным яблоком за горизонт катилось, за скалу пряталось. Оставался человек наедине с диким стоном вьюги и вселеденящей старухой Мореной.
Но вот 24 декабря, повинуясь закону природы, приходил солнцеворот, и день неизменно прибывал, тесня ночную тьму. С небес вновь нисходили добрые боги, а проводником им служил Коляда (отсюда — колядки). От того, как встретишь богов, зависел ход жизни на весь предстоящий год. Их надо было приветить, задобрить, заручиться их поддержкой. Катание на кобылке было прообразом мчащейся по небесному куполу солнечной колесницы, запряжённой огненным конём. Хождение через мосток или катание с горок с факелами в руках — символом торжественного шествия сил Света по космическому мосту, единящему небо с землёй. Изгнание прутом ряженого бесёнка и погребение его в сугробе означало изгнание со двора незримой нечисти: теперь в этот дом ей путь заказан. Звон колокольчиков, развесёлые песни-колядки, задорный смех — всё это невыносимо для чёрных духов. Очищающий свет костра и сжигание в нём старого тряпья сулили избавление от хворей, скорбей, всего недоброго. Козьи и коровьи маски олицетворяли домашний скот — извечный спутник селянина. Чем больше куражилось рогатых морд и вывернутых тулупов, тем больше должно было народиться телят и козлят.
Застолью также отводилась важная роль в древнем ритуале.
Застилай столы тесовые, застилай столы, клади пироги.
Придут к тебе гости любые, сам Господь с неба,
Господь с неба да с тремя ангелами.
Коли съешь рогатую печенюшку-"козульку", весь год будешь сыт. Вот и наш мужичок, что звал Мороза к столу, задобрил седобородого зимовея. Теперь, отведав угощенья, он не станет лютовать, не тронет крестьянские посевы.
Мороз, иди кашу есть,
А летом не бывай, яры не губи.
Колядки длятся до 18 января и почитаются большим народным праздником. Это яркое игровое действо отображает добрые деяния "белых" богов и, конечно, их торжество над силами зла…
Таинственная рождественская ночь посветлела, и утро встретило нас сочной брусничной зарёй и смачным хрустом упругого наста. Чудодей-мороз размалевал окна затейливыми узорами, щедро украсил зябкие ветви голубоватым заиндевелым пушком. Ручеёк, ещё недавно струившийся из гранитной расщелины, заколдованно обмер, свесился с утёса кристально прозрачными сосульками и до весны сковал мягкую зелень мхов. Рыбачья лодка, с которой давеча деревенские мужики ставили сети, сиротливо пригорюнилась под нависшей сосной и обречённо отдала обшарпанные борта ледовому гнёту. Ватага смельчаков уже обновила первый ледок — говорят, удачно. На блесну хорошо идёт окунь, на мормышки — плотва и подлещик, на жерлицы — щучки.
Некоторые в честь праздника Христова раздобрились: пригласили на лов своих жён. Вот двое вопреки отговорам направились к укромной заводи, где бьют коварные подводные ключи. Увы, хрупкая наледь податливо надломилась, и тучная дама оказалась в воде. Благо, глубина позволила встать на грунт, а пуховая куртка сыграла роль спасательного жилета. На крик испуганной жены неунывающий супруг ответил: "Не переживай, посиди маленько, глядишь, скоро лёд растает!" Однако быстро срубил разлапистую ёлочку, бросил на лёд и, как по гати, ползком добрался до полыньи. Протянув жене крепкий шест, он вытащил её на еловый настил, и супружеская чета по-пластунски выбралась на берег. И смех и грех! Рождественское омовение не отразилось на здоровье закалённой северянки и не отбило желания порыбачить. Уже через день она упоённо колдовала над лункой, деловито потряхивая удочкой. Настойчивая дама обловила плёсик, подсаживая на крючок блесны рыбий глаз, и озеро подарило ей два десятка краснопёрых красавцев окуней.
Двумя днями позже ледовые закраины взматерели, и мы расположились над илистой отмелью, плавно убегающей в суводь. Я усадил маму возле лунки, показал зимнюю удочку, объяснил, как ловить: кивок дрогнул — тяни. Пусть, думаю, потешится. Сам пристроился близёхонько. Смотрю, у неё пару раз дёрнуло, но подсекала она, конечно, невпопад. Нежданно окрестности огласил радостный крик: "Есть!" И вправду, тянет приличную плотвицу, перепутав при этом снасти. Не прошло и пары минут, как раздался новый счастливый возглас. Я отбросил удильник, в два прыжка подскочил к ней и помог вывести резвого сорванца-окушка. За полчаса новоиспечённая рыбачка надёргала больше десятка рыбёшек, застывших на морозе в причудливых позах "а ля Пикассо". Не зря говорят: "Новичкам везёт".
Опытные искатели рыбацкого счастья с завистью озираются на обладательницу богатого улова и сверлят лунки поближе к ней. Видно, небеса в честь праздника решили побаловать начинающую. Её руки уже замёрзли кочерыжками, но возвращаться в натопленную избу и не думает. Сама теперь меняет наживку и заправски, с азартом выводит рыбёшек, будто всю жизнь только этим и занималась. Необычно видеть хрупкую женщину на сверкающем ледовом просторе, окружённом угрюмыми утёсами и волнами седых хребтов. Укутанная в дублёнку и заиндевелый шарф, она похожа на рыбачку-лопарку.
Тем временем и мужикам подфартило: они энергично выхватывают из подошедших стай увесистых "лаптей". А уж если берёт вездесущий хозяин озера ёрш, рыбаки со смехом подтрунивают над ловцом: "Как бы леску не порвал. Гляди, слабину не давай. Сейчас за багориком сбегаю!" От азарта и мороза мужики раззадорились, их щёки пылают заревым румянцем. "На-ко чайку горяченького из термоса", — предлагает один другому. Тот, шумно прихлёбывая чай с черничным листом, под общий хохот философски отвечает: "Чай не водка, много не выпьешь".
Кряжистый старичок в заскорузлой ушанке положил удочку на лёд и греет руки под полой тулупа. Неожиданно удильник плавно скользнул по наледи и, влекомый рыбой-похитительницей, нырнул в воду. Недотёпа с перепугу заохал, подпрыгнул, пытаясь прижать удочку ногой — руки-то застряли под мышкой; так и уплыла снасть. К всеобщему изумлению, в соседней лунке, словно дразня, вынырнула пенопластовая рукоятка удочки. Соседи чуть с ящиков не попадали: "Гляди, утопленница твоя всплыла, хватай скорей!" Дедок зайцем порскнул к лунке, вцепился в найдёныша и ощутил на леске тяжесть. Оказалось, крупный подлещик утащил снасть ко дну, засёкся, и теперь воришка, на радость старику, грузно ходит кругами на привязи. "Молодец дед! Ещё разок утопи, может, опять крупняк возьмёт!" — веселятся рыболовы.
К компании удильщиков примкнул отставной майор. Нарушив традицию, он надумал помыться в баньке в ночь под самое Рождество. За что и был наказан: сломал руку. Доктор наложил гипс, рекомендуя покой. Как же! Боевой пенсионер и дня не мыслил без рыбалки, да ещё в открытие сезона. Обмотав потеплее увечную руку, он победоносно ступил на ледовую рыбацкую тропу. Работать буром он, конечно, не мог. Внимательные соседи тут же насверлили ему несколько лунок,
а кто-то уступил свою: "Лови на здоровье!" С довольной улыбкой отставник выудил резвую плотицу, затем ещё одну, потом подлещика. Одной рукой выводить было несподручно, так он приспособился наматывать леску на гипс. Да, рыбалка — поистине целебная процедура, заживляющая любые раны, и телесные и душевные.
Поддержать счастливого рыболова прибежал его пёс Жук, прозванный так за "жуковый" (чёрный) окрас. Пёсик уселся рядом и внимательно наблюдал за лункой. Добродушно виляя хвостом-калачиком, тычась мокрым носом в солдатский бушлат, он, как умел, подбадривал хозяина.
У мамы на крючке бойко извивается зелёный глазастый щурёнок. По бокам малыша зигзагом бегут ярко-жёлтые пестринки. С интересом разглядев изумрудного "карандашика", отпускаем с наказом: "Иди и без родителей не возвращайся!", намекая на его крупных родственников.
Рождество и святки на Заячьем порадовали всех. Искупавшаяся дама поймала крупную озёрную форель, "раненый" майор благополучно вывел леща. А маму теперь даже заядлые рыбаки уважительно приглашают половить: ведь рядом с ней удача обеспечена.
