28 июня исполнилось 10 лет со дня кончины приснопамятного протоиерея Димитрия Дудко. Каждый год в этот день собираются его духовные чада, прихожане тех храмов, где он служил в Москве и в Подмосковье, его друзья и родственники. Совершается Божественная литургия, а после священнослужители, которые были духовными чадами почившего пастыря, и его сын протоиерей Михаил Дудко служат вместе панихиду на Пятницком кладбище, где похоронен протоиерей Димитрий.
– Раньше мне приходилось приезжать из Англии, где я служил, – рассказывает отец Михаил. – Но в этом году мы впервые отслужили литургию с поминовением имени моего отца и панихиду в храме святителя Иннокентия в Бескудникове, где я теперь являюсь настоятелем.
Пришедшие почтить память протоиерея Димитрия Дудко смогли увидеть уникальную выставку, которая была представлена в приходском зале. В экспозиции – отобранные и увеличенные фотографии батюшки из частных собраний; по ним прослеживается судьба пастыря, начиная с 30-х годов XX века, когда он был совсем молодым человеком, и через войну, лагерь, время учебы в Московской духовной академии, годы службы в Преображенском храме, который в 1964-м был закрыт и взорван, затем – в Никольском храме на Преображенском кладбище, а также на деревенских приходах в Подмосковье.
– Последняя его служба в Москве была на Преображенском кладбище, именно там он начал вести свои беседы, которые стали известны не только по России, но и в мире благодаря его книге "О нашем уповании", которая была переведена на многие европейские и другие языки. Беседы и созданная на их основе книга привлекли большое внимание, но они же и послужили причиной удаления отца Димитрия из Москвы, "подальше от глаз", в подмосковные деревеньки, где он и служил до конца жизни. Там было написано еще более двух десятков его книг.
Отовсюду, где он служил, сохранились фотографии. Люди, которые приехали из тех мест, с удовольствием смотрели на снимки, порой на них узнавая себя молодыми, – делится отец Михаил.
За поминальной трапезой показали десятиминутный документальный фильм, который был снят в свое время к 80-летию протоиерея Димитрия Дудко и показан на одном из каналов российского телевидения.
– В этой ленте звучали пожелания ему здравствовать на многая лета. Сейчас, конечно, они выглядят анахронизмом, но зрители смогли ощутить радостный дух, присущий отцу Дмитрию, вокруг которого всегда было бодро и весело, – отметил его сын. – А потом все поехали на кладбище, где он был похоронен, и там мы отслужили панихиду, которая совершается нами уже десять лет.
Многие из тех, кто пришел к вере в годы церковного возрождения, знают отца Димитрия Дудко по книгам его проповедей. А каким его помнят те, кто имел возможность вместе молиться, беседовать и общаться с ним?
– Довольно много людей из тех, кто вчера приехал на поминальную службу, во время трапезы поделились рассказами о том образе отца Димитрия, который они пронесли через эти десять лет. Сказано было очень много, но есть общие черты, о которые подмечали все, кто делился воспоминаниями.
Главные из них – любовь к людям, жизнерадостность – отец Димитрий всегда пытался поднять дух тех, кто приходил к нему. Многие говорили о его молитвенности.
Я как сын, который провел рядом с ним первые годы своей жизни и уже потом, когда стал священником, немало позаимствовал из его пастырской практики, могу сказать, что главным для меня было, что во всех трудных обстоятельствах своей долгой нелегкой жизни отец Димитрий молился, и молился усердно. Он никогда не говорил в алтаре ни слова, которое не относилось бы непосредственно к совершаемому богослужению. Я не видел, чтобы он пропустил утреннюю или вечернюю молитву, и это несмотря на то, что бывали очень утомительные дни, когда с очень многими людьми приходилось встречаться. Тем не менее, никогда не было такого, чтобы пропустить самые обычные утренние или вечерние молитвы, и молитвенное правило он исполнял весьма пространное. В то же время отец Димитрий никогда не заставлял молиться нас, детей, если мы говорили, что очень устали.
Это черта, которую он перенял от своего родителя, моего деда, который был простым крестьянином; дед мой всегда совершал молитву вслух, но никогда никого не звал молиться вместе с ним – дети сами присоединялись к его молитве. В результате все его чада выросли очень верующими, держащимися церковных традиций людьми.
Дух христианской свободы, который ощущался в отце Димитрии, удивительным образом действовал не расхолаживающе, а, наоборот, побуждал людей собраться, заставлял проявить собственную инициативу в духовной жизни. Это относилось не только к нам, его детям, но и к духовным чадам. Одна из основных его черт: с одной стороны – полная обращенность к Богу и в молитве, и в любой деятельности, а с другой – дух удивительной свободы, который заставлял людей самим проявлять свою свободу, самим стараться действовать не просто потому, что им велели, а поскольку они чувствовали, что так нужно, и желали действовать, как должно.
Около тридцати человек из тех, кто посещал его беседы, приходил к нему домой, приезжал на исповедь – одним словом, его духовных детей – впоследствии стали служить Церкви в священном сане. Можно сказать, это результат его деятельности по реализации христианской свободы в личной жизни.
А трудно ли было расти в советские годы в семье священника, тем более священника с такой тяжелой судьбой?
– Нельзя сказать, что на мои детские годы пришлась пора открытых, откровенных гонений на верующих, с которыми, например, родитель мой сталкивался в юности и в последующие годы, но понятно, что быть верующим, особенно в советской школе, во времена моего детства было непросто. Все знали, что я был сыном священника, да я это и не скрывал никогда. Для того, чтобы не выглядеть маргиналом или изгоем, был только один способ: надо было стараться стать лучше всех. Мне приходилось учиться всем на зависть, и это очень стимулировало.
С другой стороны, в подростковом возрасте сердце просит какого-то подвига, и нет ничего более скучного, чем просто следование каким-то правилам, пусть даже очень благочестивым. Поэтому, если подростку дать возможность проявить себя на каком-то поле, допустим, христианском, и даже за это пострадать, то он будет рад этой возможности. Нередко, желая подвига, люди во время войны уходили подпольщики, в партизанские отряды. Романтика подвига в подростковом возрасте очень сильна и, слава Богу, я не жалею – я в полной мере "насладился" этой романтикой в свое время.
Иногда разгоняли беседы, которые отец собирал по домам, – они считались непозволительными. Люди, которые были вокруг нас, за действия, которые сейчас кажутся вполне естественными – например, за копирование книг христианских – вдруг оказывались в тюрьме. "Пули свистели" совсем рядом и по случайности не поражали тебя, хотя ты занимался тем же самым. Но главное, что помимо ощущения подростковой романтики это заставляло быть верным Церкви, усиленно молиться Богу, потому что без помощи Божией избежать многих сложностей и опасностей было просто невозможно.
Конечно, приходилось бывать и на грани вылета из школы, из вуза, в котором я учился. Сталкивался и с ограничениями – например, в те времена сыну священника было немыслимо поступить в институты так называемого идеологического профиля, а все гуманитарные вузы являлись именно такими.
Иногда просто удивляешься, как Бог тебя уберег от столь многих опасностей, которые грозили в то время людям, открыто исповедующим свою веру. Я знал не одного человека, кто за свои религиозные убеждения пострадал и провел много лет в тюрьмах и лагерях.
И отец мой около десяти лет в разные эпохи жизни советского общества провел в тюрьмах и лагерях только за то, что он был активным верующим, не стеснялся своей веры и делился с другими радостью о Боге.
Рассказывал ли отец Димитрий о годах, которые провел в лагерях, о военной поре?
– Да, но надо сказать, что я не слишком много слышал от него о войне и заключении. Впрочем, это довольно характерная черта фронтовиков, участников войны, с которыми мне не довелось общаться. Возможно, есть и другие, но те, с кем я разговаривал, очень сдержанно, я бы сказал, целомудренно говорили о тех годах, которые провели на войне. Понятно, что это было время тяжелое, ужасное для каждого.
Но вот характерная особенность отца: о вещах тяжелых для него он рассказывал с долей юмора. Его рассказы о войне вызывают у меня в сознании ассоциацию с Василием Теркиным из поэмы Твардовского: обязательно юмор, некоторая доля смешного в описании выпавших на его долю тяжелейших военных испытаний. То же касается и времени, проведенного в лагере. Понятно, что сами по себе те обстоятельства были отнюдь не веселыми, но ведь и герой поэмы про Василия Теркина тоже находился не в спокойной и легкой обстановке. Эту поэму очень любили в нашей стране, видя в ней правду – правду не жестокую, голую, натуралистическую, а одухотворенную правду более высокого порядка.
Отец, рассказывая о тяжелых днях своей жизни, старался не давить на слушателей натуралистическими подробностями, но вплетал в свои рассказы долю юмора и веселости. У меня очень светлое впечатление от его рассказов, даже о тех, которые касались ранней поры его жизни.
Надо сказать, что я знаю и других людей, которые провели многие годы в заключении. Среди них были такие, которых лагерь совершенно сломил: выйдя на свободу, они просто "доживали". А есть люди, которые, подобно моему отцу, наоборот, благодарили Бога за каждый день жизни, дарованный им сверх того времени, которое они провели в лагерях.
Там каждый день мог оказаться последним. Отец Дмитрий помнил об этом всю жизнь, и изо дня в день благодарил Бога и старался всем внушить чувство благодарности Господу за все, что Он посылает нам – как за хорошее, так и за трудное и тяжелое. За все Богу слава – такой была общая атмосфера его жизни.
Беседовала Наталия БУБЕНЦОВА
Источник: Приходы
