Отклик на статью А. Щипкова "Аксиомодерн" ("ЛГ" № 38, 2015)
Одним из глубинных вопросов, который всегда интересовал человечество, был вопрос об определении времён. Люди различали эпохи доисторические и исторические, века тёмные и светлые, времена первые и последние. На осях хронологий отмечали годы правления отдельных государей, периоды расцвета и падения царств, эпохи становления и крушения общественно-исторических формаций. В истории культуры тоже старались поставить какие-то вехи и отметины. Чего стоит различение Возрождения от Средневековья! Осознание качества своего времени всегда было вопросом внесения в жизнь какого-то глобального смысла. Мы живём не столько в повседневной равномерности движения от понедельника к субботе, сколько в ожидании какой-то скачкообразной и порой катастрофической смены эпох. В этом напряжённом ожидании знаки наступления перемен приобретают особую важность и значительность. А человек, впервые замечающий их и объявляющий об этом миру, оказывается в позиции пророка.
Поэтому публикация статьи Александра Щипкова "Аксиомодерн" в "Литературной газете", посвящённая обоснованию названия нового периода русской литературы, не могла не обратить на себя моего внимания. Знакомое имя автора побудило к ответным размышлениям.
Текст вызвал больше вопросов, чем безоговорочного согласия. Первым возник вопрос о мотивах. Александр Владимирович Щипков широко известен как политолог и социолог религии, а нам – людям православным – ещё и как активный церковный деятель и публицист. Но в последние годы его интересы почему-то всё чаще сдвигаются в область литературы. Тема статьи, в которой он высказывается с такой пророческой решительностью, вообще относится уже скорее к специальным вопросам литературоведения. Зачем это уважаемому политологу и исследователю религии? Рискну предположить, что литература для Александра Владимировича – не столько предмет исследования, сколько область, к которой он прикладывает некие общие идеи и по отношению к которой высказывает свои мировоззренческие позиции. Так мне легче было бы понять ход мысли автора.
Впрочем, это объяснение возникло позднее. А сначала я попробовал отнестись к его статьям как к почти академическому литературоведению. Сформулированная теория нуждалась в проверке. Прочитав про Бронзовый век русской поэзии ХХ века, я, сетуя на собственное невежество, попытался примерить к схеме известные мне факты. Огорчился, что в предложенный список "бронзовых" поэтов не вошёл Борис Слуцкий. Он у меня ассоциируется с чем-то "бронзовым" в наибольшей мере. Не понял, куда девать группу поэтов, связанных в моём восприятии с бардовскими песнями, коих я перепел и переслушал в молодости немало. Куда девать Окуджаву, Высоцкого, Кима, Городницкого, Визбора, Н. Матвееву и как-то примыкающих к ним в моём восприятии Левитанского и Юнну Мориц? В этой поэтической струе (не ограниченной, а только обозначенной перечисленными именами) я, наоборот, совсем ничего "бронзового" не чувствую. А струя эта, без сомнения, есть. В поэзии 70–80-х годов она многое определяла для меня и подобных мне по душевной организации людей.
В общем, проверка теории известными фактами у меня не получилась. Ну ладно, я не специалист в литературе. Мой ограниченный читательский опыт не дал мне материала для уверенного подтверждения или опровержения теории автора. Можно было смириться с поражением и успокоиться. Но статья чем-то зацепила и настойчиво требовала ответа. Пришлось уступить и продолжить.
Мысль об опоре художественного творчества на ценности – не новость. Искусство всегда опирается на какие-то ценности. При этом оно деликатно старается не называть их по имени, чтобы не обманывать ни себя, ни публику возможным отступничеством. Думаю, что и эстетизм Серебряного века А.В. Щипков отвергает не из-за отсутствия в нём ценностей, а по причине несогласия с их конкретным набором. Но это, как говорится, дело вкуса. Мне, пожалуй, тоже не очень-то нравится дух декадентства, любования смертью и увяданием. Однако отвержение Серебряного века, столь привлекательного для многих ценителей прекрасного, для автора не самоцель, а только некое чувство границы. Кажется, здесь и находится главный нерв его мысли.
Приходится поверить, что Александр Владимирович действительно почувствовал наступление новой литературной эпохи. Это возможно только в том случае, если ему открылись явные признаки окончания эпохи предыдущей. Ведь название "Серебряный век" в привычном нам значении появилось во второй четверти ХХ века, когда эта литературная эпоха явно для всех окончилась или выглядела совсем уже уходящей. То есть наблюдатель увидел, что следующая за Серебряным веком эпоха тоже подошла к концу, смог взглянуть на неё в целом и дать ей название.
От широты обобщения захватывает дух, но я пытаюсь сохранять спокойствие. Ну ладно, Бронзовый век – так Бронзовый. Название культурологически вполне оправданно. В конце концов это слово ведь тоже не является открытием автора. Во всяком случае, А. Щипков ссылается на проделанную до него работу собирателей стихов и издателей антологий. А что предлагает сам автор в качестве итогового пророческого слова? Название следующей литературной эпохи – "Аксиомодерн". Это звучное имя, завершающее статью как её главный теоретический вывод, требует, пожалуй, более подробного разбора.
Если рассуждать максимально грубо, без нюансов, модерн пришёл в искусстве на смену академизму и классицизму. Предшественники считали, что возможно открыть какие-то эстетические образцы, значимые на все века, для всех времён и народов. А модернисты противопоставили их засушенному гербарию музеев и энциклопедий новые варианты художественных форм, в которых мир отражался более живым и совершенным образом. Казалось бы, ничего страшного. Но смена идеалов многими воспринималась как их отсутствие и полный эстетический релятивизм. На смену модернизму обоснованно претендует прийти постмодернизм, провозгласивший принципиальное отсутствие и даже ненужность эстетического совершенства. С точки зрения постмодернизма произведением искусства может стать любой объект, назначенный таковым и вставленный в контекст художественной жизни общества. Эту художественную эпоху мы как-то смогли для себя осознать. Мы говорим уже не только об искусстве постмодерна, но и об экономике постмодерна, результаты которой не зависят напрямую от затраченных трудовых усилий. Политика постмодерна щеголяет перьями политтехнологий и оранжевых революций. Мы живём в информационном обществе и виртуальной реальности. Это всё явления из одной связки.
Но вот приходит социолог и говорит: "Пора заканчивать с постмодерном и начинать аксиомодерн". Что можно ответить на этот призыв? В первую очередь спросить: а что, разве постмодерн уже на исходе? Он уже сдаёт свои позиции чему-то эстетически и творчески более сильному и привлекательному, стоящему на совершенно иных мировоззренческих и философских основах? Хотелось бы познакомиться с образцами и примерами такого нового искусства, в котором постмодернизм явным образом преодолён. Причём преодолён не где-то в ящиках письменных столов и далёких творческих лабораториях художников, а в сердцах широкой публики.
Второй вопрос не менее важен. В какую сторону провозглашаемое новое направление ведёт нас от постмодернизма? Само предлагаемое название нового "тысячелетия" подсказывает: аксиомодерн зовёт нас от постмодернизма обратно к модернизму. Присоединение к корню "модерн" слова, обозначающего ценности, вряд ли существенно изменит и обновит его смысл. Как уже упоминалось, опора на какие-то ценности является неотъемлемой стороной любого искусства, любого стиля и направления. Весь вопрос в содержании этих ценностей. Один из авторов концепции Бронзового века поэт Олег Охапкин распределяет поэтов на альтернативные группы носителей разных по знаку ценностей. Не могу удержаться, чтобы не процитировать цитату ещё раз:
Он исторгнул из Храма лишних.
Торговавших талантом, чтобы
Воцарился в сердцах Всевышний,
А в торгующих – дух утробы.
И пошли по домам поэты.
Те, кто Бога встречали, – с миром,
А купцы разбрелись по свету
Золотому служить кумиру.
Является ли это разделение новым? Совсем нет! Для русской литературы оно скорее традиционно. Достаточно вспомнить классическое:
Средь мира дольнего
Для сердца вольного
Есть два пути...
Конечно, эти слова Некрасов сказал не об искусстве. Но само содержание предпочитаемых поэтом ценностей не вызывает сомнений.
Таким образом, исповедование художником той или иной системы ценностей – явление далеко не новое. Каждая творческая эпоха с какими-то отжившими идеалами боролась, а какие-то другие, новые для своего времени ценности утверждала. Двадцатый век в этом отношении отличается от предшествующих столетий разве что более целенаправленным и последовательным отстаиванием заданной государством тенденциозности в искусстве социалистического реализма.
Скорее всего, за словом "аксиомодерн" стоит не столько констатация, сколько призыв. Александр Щипков настойчиво призывает художников к очередной смене вех. Эта смена заключается в возвращении от принципиальной постмодернистской свободы творца от каких-либо ценностей к осознанным нравственным, а может быть, и эстетическим идеалам.
Мне же объявление о закате постмодернизма представляется несколько преждевременным. Слишком уж сильна его материальная, экономическая и политическая база. Глобализация неуклонно толкает народы к новой дикости. Рыночные механизмы воспроизводства культуры в современном обществе неизбежно девальвируют традиционные ценности. Рынок конвертирует духовное богатство в денежную форму, и всё съедается инфляцией. Печальный итог всеобщей энтропии.
Хотя... Кто сказал, что пророчество должно обязательно открывать то, что есть? Настоящее пророчество открывает именно то, чего ещё нет, но что должно случиться при активном содействии принявших его людей. В любом обществе, при любом политическом строе и экономической организации возможна христианская жизнь. Она должна стать источником вдохновения художников и дать материал для новой христианской культуры. А название эпохи и способы разрешения творческих проблем откроются в своё время. Может быть, сгодится и аксиомодерн.
Ответ А. Щипкова на эту статью протоиерея Дмитрия Савельева читайте здесь.
Источник: Литературная газета
