– Александр Владимирович, что вы думаете по поводу создания государственного органа, регулирующего религиозные дела?
– Во-первых, если орган не создан, значит, государство не осознает необходимости его существования. Во-вторых, по мысли некоторых сторонников такой структуры, цель ее создания – защита слабого государства от религиозно-клерикального влияния. Предполагается, что защищать необходимо от Русской православной церкви (РПЦ), эдакой религиозной корпорации, наиболее мощной в России, которая имеет свои цели и задачи, противоположные задачам государства. На самом деле РПЦ не корпорация, а скорее сетевая организация, почти половина ее епархий находится за пределами Российской Федерации. Есть Украинская, Молдавская, Эстонская и другие православные церкви, находящиеся под юрисдикцией Московского патриархата. РПЦ на протяжении последнего десятилетия была единственной силой, выступавшей за культурную и политическую интеграцию постсоветских стран и удерживавшей стремительно распадавшееся пространство бывшего Советского Союза. Нелепо говорить о защите государства от тех, кто в некотором смысле защищал его целостность.
– Известно, что такие органы существовали в России и прежде. Какие у них были функции?
– Они возникали в авторитарном или тоталитарном государстве, которое было на тот момент вовсе не слабым. Обер-прокуратура создавалась Петром I с целью управления Православной церковью, о других конфессиях речь поначалу не шла. Тогда же последовала отмена патриаршества и начался синодальный период со всеми его достоинствами, но больше недостатками. При Сталине, не в самом слабом за всю отечественную историю государстве, орган назывался Совет по делам РПЦ (после – Совет по делам религий). Советскому Союзу необходимо было добиваться от союзников открытия второго фронта, противостоять антисоветской политике Ватикана, работать с верующим населением на оккупированных нацистами территориях. Для этого и нужна была РПЦ. Сталин сознавал, что, даже несмотря на свою функциональную слабость после двух десятилетий репрессий, Церковь оставалась мощным идеологическим ресурсом. То есть при создании обсуждаемой нами структуры государство изначально само для себя формулировало задачи как манипулятивные, хотя риторически представляло свои инициативы как заботу о церковном благе.
Сегодня сторонники подобной структуры тоже надеются, что она будет заниматься контролем РПЦ, а уж потом, по остаточному принципу, – других религиозных институтов. Лично я вижу очевидное лукавство в утверждениях, будто государство необходимо защищать от РПЦ. У России есть более серьезные и опасные вызовы, и исходят они не из православного мира.
– А какова позиция самих конфессий?
– Позиции разные. Православная церковь резко против создания такой структуры. И совершенно понятно почему: есть многовековой опыт, когда и обер-прокуратура, и Совет по делам религий не столько регулировали взаимоотношения государства и Церкви, сколько контролировали церковные дела и вмешивались в них – даже в Российской империи, где император был православным человеком. Поэтому существуют вполне объяснимые опасения, что печальный опыт повторится, что подобная структура начнет на каком-то этапе заниматься формированием церковной жизни и интегрированием Церкви в политические проекты государства. Такие опасения прямо высказываются, и они обоснованны. Если посмотреть на ислам, то там двойственная позиция: официальные мусульманские лидеры высказываются за создание такой структуры, неформальные – против. Тоже понятно почему. Официальные лидеры заинтересованы в структуре, которая могла бы выступать в качестве судьи в их спорах и конфликтах. Не секрет, что отношения, например, между муфтиями Равилем Гайнутдином и Талгатом Таджуддином сложные. Поэтому им нужен орган, который, с одной стороны, будет заниматься локализацией конфликтов в исламской умме России, а с другой – помогать социальным исламским инициативам в организации хаджа, исламского образования... Неформальные лидеры выступают резко против, поскольку опасаются, что орган станет механизмом подавления неформальных авторитетов, оппонирующих официальным. С большой долей вероятности можно предполагать, что подобная структура будет отстаивать интересы именно институциональных лидеров.
– А на Западе существуют похожие органы?
– Во многих государствах существуют – в Германии, Финляндии, Греции. Даже во Франции недавно был создан орган, который содействует мусульманам в организации хаджа. Но, как правило, подобные структуры не занимаются выработкой стратегии религиозной жизни. Понятно, что мы говорим про демократические государства, а не про Саудовскую Аравию, Ближний Восток или африканские страны. Такие структуры могут существовать самостоятельно или при министерствах культуры, спорта, по делам национальностей. Все зависит от числа конфессий в стране, от того, насколько однородна или разнородна религиозная среда. У нас имеется известное многообразие. На Западе госструктуры занимаются в основном тем, что создают для религиозных сообществ возможность участвовать в социально значимой деятельности, то есть интегрируют их в гражданское общество.
– И там инициатива исходит от двух сторон?
– Инициатива, как правило, идет от религиозной организации и, если она не деструктивна, находит понимание и поддержку со стороны государства. Религиозные организации участвуют в финансируемых государством социальных проектах (уход за больными, престарелыми, сиротами и прочее), а соответствующие госструктуры контролируют осуществление таких проектов.
– Некоторые питают надежду, что контролирующий орган поможет сделать финансовую систему Церкви более прозрачной.
– Нельзя, знаете ли, строить дом, начиная с пентхауса. Было бы странно, не достигнув прозрачности в финансовой отчетности крупных компаний, в деятельности некоторых министерств и в реализации ряда федеральных программ – взять хоть Чечню, где, как периодически нам напоминают СМИ, пропадают значительные суммы целевых средств, – создавать госструктуру, которая будет бороться за прозрачность бюджета РПЦ. Это несопоставимые средства. Не говоря уж о том, что непрозрачность церковного бюджета сильно преувеличена.
– Предполагается, что такой орган будет приглядывать не только за РПЦ, но и за средствами мусульман, чтобы они не шли на сомнительные цели.
– Насчет "приглядывания" – идея любопытная, но совершенно не оправдывающая необходимости создания новой структуры. Для контроля всех финансовых потоков необходимы мощные экономические мониторинговые механизмы, необходимо целое министерство, а не какой-то совет или департамент. Между тем структуры, занимающиеся финансовым контролем, мониторингом инвестиционной деятельности зарубежных организаций, в том числе религиозных, и так существуют. Нужно налаживать их работу и взаимодействие, а не создавать еще одну. Если религиозные организации нарушают финансовую дисциплину, их наказывает налоговая инспекция. И здесь мы вновь возвращаемся к вопросу целеполагания – где та высокая и благородная цель, ради которой следует создавать новое госучреждение? На мой взгляд, государству нужна не управленческая и контролирующая структура (таковых уже достаточно), а мониторинговая и прогностическая.
У нашего государства нет единой комплексной системы мониторинга, анализа и прогнозирования конфликтных ситуаций, связанных с религиозным фактором. Причем аналитические центры внутри госструктур не всегда эффективны: согласитесь, трудно поставить адекватный диагноз самому себе. Как показывает западная практика, целесообразно развивать независимые экспертно-аналитические центры. При этом следует учитывать тесную взаимосвязь и взаимозависимость религиозного фактора с этническим, миграционным, социокультурным, геополитическим. Это сложная многосоставная задача, с которой никакой совет по делам религий не справится.
– Церковная жизнь регулируется своими каноническими правилами, которые, если взять, например, трудовые отношения, не всегда совпадают с гражданским правом. На последнем Архиерейском соборе было принято положение о церковном суде, ущемляющее, по мнению некоторых экспертов, права духовенства. Может ли гипотетический совет как-то выправлять подобные ситуации?
– Попытка управлять Церковью в ее канонической жизни – это как раз то, чего больше всего опасаются религиозные лидеры, и небезосновательно. В то же время я бы не сказал, что принятое положение о церковном суде (кстати, временное) закрепляет бесправие духовенства. Насколько мне известно, этот документ приводился в соответствие с нормами светского права. У Православной церкви есть богатый опыт согласования норм канонического и гражданского права. В Византии действовал Номоканон (свод гражданских правил и церковных канонов), на Руси – Кормчая книга. Нам хочется совершенства? Но правовое сознание формируется постепенно. Нельзя требовать от церковных институтов, которые на протяжении многих веков существовали под мощным государственным контролем (ну что такое внешняя свобода Церкви с февраля по октябрь 17-го года?), чтобы в них сразу все устроилось наилучшим образом. Если 10 постсоветских лет не обеспечили нормального демократического развития для Российского государства, а отчасти даже дискредитировали перспективы такого развития, то как можно предъявлять претензии к Церкви, чей внутренний консерватизм – составляющая часть церковного бытия? Если взять новый Трудовой кодекс, мы увидим, насколько сегодня любой работник не защищен от произвола работодателя. Поэтому, прежде чем пытаться отстаивать права духовенства – важной, но не преобладающей части населения, – давайте смотреть, насколько нормальна ситуация в обществе в целом, в государстве. Давайте наводить порядок хотя бы параллельно.
19 октября 2004 г.
Источник: Еженедельный Журнал
