В конце января 2017 года в "Независимой газете" вышла статья академика В.А. Тишкова "Что есть нация. В поисках российской идентичности". Публикация явно имеет целью установить некие концептуальные рамки для ставших в последнее время популярными дискуссий о существовании "российский нации".
Содержание статьи В.А. Тишкова вызывает у многих русских православных христиан серьезную тревогу. В первую очередь это касается основной идеи автора – идеи российской нации как "нации наций". Решение проблемы "российской нации" в столь амбициозном формате напоминает модные в 1990-е годы поиски "национальной идеи", которые так ничем и не увенчались. Но сейчас речь идет, ни много ни мало, о возможных изменениях в Конституции – цена вопроса необычайно высока.
Текст В.А. Тишкова не содержит в себе ответа на главный вопрос: на основе какой общей платформы – ценностной, культурной исторической, – может быть построена "нация наций".
Правда, В.А. Тишков, словно предвидя этот вопрос, спешит заверить читателя в том, что отвечать на него и не нужно, поскольку согласно последним научным данным, нации не возникают сами по себе, но сознательно конструируются: "Ученые-гуманитарии относят понятия "нация", "народ", "общество" к категории социально конструируемых..."
Этим автор неявно отсылает нас к одному из самых радикальных направлений западной социальной философии – конструктивистскому. Конструктивисты отрицают историческую реальность таких феноменов как раса, этнос или нация, полагая их некими специально сотворенными "воображаемыми сообществами" (Бенедикт Андерсон), а с ними отрицается и понятие национального суверенитета. Но работа Бенедикта Андерсона "Воображаемые сообщества", сборник "Изобретение традиции" под редакцией Эрика Хобсбаума и Теренса Рейнджера и подобные им тексты были написаны в 1980-е годы и с тех пор успели устареть. Причем не только в чисто научном смысле. Социальная реальность с тех пор сильно изменилась.
Сегодня очевидно, что национальные и конфессиональные общности вновь становятся главными акторами истории, а национальная идентичность и традиция составляют тот исторический капитал, который гарантирует устойчивость в современном мире.
Но все это не мешает автору предлагать "ввести в научный язык возможность двойного смысла, то есть обозначение нацией двух разных типов социальной коалиции людей – общности по государству и общности по схожести культуры". При этом нация-1 должна состоять из множества наций-2. Вообще-то научная терминология всегда стремилась избегать слов с двойным смыслом, как и умножения терминов, применимых к одному понятию. Но это полбеды. Как автор надеется объяснить 150-миллионному населению, что оно принадлежит к двум нациям одновременно, причем одна из них называется так же, как и гражданство, но гражданством все же не является?
Мне трудно представить, как мы, обычные люди, вдруг начинаем определять национальную принадлежность не по культурно-конфессионально-языковым признакам (классический "треугольник идентичности"), а мысленно складывать из нескольких национальных "монад" единую Сверхнацию. Известен ли автору хоть один исторический пример такой мегаобщности?
Даже американский "плавильный котел" при всей его этнокультурной пестроте не предполагал наличие более чем одной нации, американской.
Чтобы объяснить неизбежность такого взгляда, В.А. Тишков стремится представить дело так, будто существует лишь два понимания нации. Одно этническое – пещерное, неразвитое. Другое – "гражданское". Причем "гражданское" предполагает именно конструктивистский подход. Но почему-то молчаливо отбрасывается культурно-историческая трактовка национального.
Тишков уверенно утверждает: "К сожалению, даже среди просвещенной части общества преобладает старое советское представление о нации исключительно как о типе этнической общности (этноса)". В самом деле? Это что-то новое. Потому что если мы просто заглянем в сталинскую работу "Марксизм и национальный вопрос", то прочитаем там следующее: "Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры". И где здесь доминирование этнического критерия? Несмотря на искажающее влияние классовых принципов в основе своей это все же социально-культурный подход.
Теперь о реальном положении вещей с нацбилдингом в России. Да, национальное строительство в России шло трудно и медленно, прерывалось многократными историческими разрывами. Но недавно оно прошло очень важный этап.
Крымский консенсус завершил формирование полиэтничной русской нации, попутно положив конец расколу на "красных" и "белых".
И в "Бессмертном полку" сегодня вполне могут нести рядом портреты маршала Жукова и генерала Брусилова. Представления разных этносов и социальных групп отныне вписаны в единую русскую ценностную матрицу – наследие Византии, тоже, кстати, полиэтнической и многокультурной. Когда наших параолимпийцев лишают права на выступления – это вызывает возмущение и в Москве, и в Севастополе, и в Казани, и в Грозном, и в Калининграде, и на Курилах. А также, кстати, и у русских, которые волею судеб проживают в Донецке и Одессе и даже в Париже или Берлине.
О чем это говорит? На мой взгляд, о том, что не гении социального инжиниринга формирует нацию, а нация формирует человека, правда, при его согласии и непосредственном личном участии. Потому что законы части всегда подчиняются законам целого, иначе не бывает.
Теперь подумаем, что случится, если модель "российской нации как нации наций" будет все же силой навязана обществу.
Во-первых, произойдет полный разрыв понятий "русский" – "российский", абсурдный хотя бы по причине его эндемичности. Ведь в английском языке есть только слово "Russian", и данные смысловые особенности для западного человека не различимы.
Это значит, что семантические отношения внутри данной лексической пары даже нельзя будет перенести в международный контекст. Они не будут по-настоящему поняты за пределами России.
Во-вторых, русские лишаются исторической и общественно-политической субъектности. Это, в частности, означает отрицание наличия русских людей и интересов за пределами России, – то есть русского мира – в отличие, например, от англо-саксонского мира, не ограниченного пределами Великобритании (да и США).
Интересно, крымчане вернулись в свою историческую гавань как русские или как россияне? Разумеется, как русские.
В-третьих, идея многосоставной российской нации упирается в наличие автономий у других этносов и ее отсутствие у русских. Если привести искомую нацию к "российскому" (а не русскому) знаменателю, русские просто выпадают из публичного пространства России. Становятся не институализированной общностью, историческими люмпенами.
В-четвертых, при таком сценарии русская традиция с ее византийской преемственностью сразу же попадает в распоряжение представителей конкурирующего украинского проекта. Этот исторический ресурс будет мгновенно перехвачен. В украинской и компрадорской среде весьма популярна идея "российскости" как "ордынства", а украинства – как "подлинной русскости" и "белой расы князя Ярослава". Даже интеллигентные украинцы, которые вслух стесняются называть нас "москалями", избегают называть нас и русскими. Зато охотно говорят: "россияне". Это растянутый во времени процесс, по завершении которого украинцы становятся вновь русскими, а "россияне" оказываются в роли исторических самозванцев.
Концепция В.А. Тишкова будет способствовать дальнейшему табуированию темы русской национальной катастрофы и геноцида (Таллергоф и Тирезин, Гражданская война, Великая Отечественная Война, распад СССР, дерусификация Юго-Восточной Украины и др.).
Прием данной концепции приведет к реализации доктрины "мира как сообщества регионов" и распаду единых национальных пространств Российской Федерации.
В общем, обнародованный проект "российской нации" явно не схватывает существующие реалии, плохо вписывается в пространство носителей русского языка, культуры и русской формы православия (русский мир). "Российская нация" имеет смысл только как синоним русской – но тогда, признаться, неясно, зачем без необходимости умножать термины.
Да и мнение нации о себе самой кое-чего стоит. Ведь национальная принадлежность определяется не только "треугольником" идентичности, но и внутренним ощущением общности. Оно, это ощущение, не зависит от мнений ученого сообщества. Напротив – консенсус больших групп людей и есть то, что должно быть предметом внимания научного мира. Тогда концептуальные схемы не будут расходиться с реальной жизнью, будут "схватывать" исторический процесс, а не пустоту.
Говоря так, мы исходим из положений "Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года", которые определяет положение русского народа в РФ в качестве "системообразующего ядра" российского общества. Аналогичные положения присутствуют в статье В.В. Путина "Россия: национальный вопрос", "Посланиях" В.В. Путина 2012-го и 2013-го годов. И, наконец, в "Крымской речи", произнесенной им в феврале 2014 года. Также Владимир Путин говорил о русских как крупнейшем из разделенных народов и о необходимости защиты русских общин за границей.
Способны ли русские, состоявшись как нация, еще и выполнить свою миссию – сохранить для мира ценности, лежавшие в основе единой христианской цивилизации? Если они не станут жертвами безответственного "национально-гражданского конструирования" – думаю, да.
Источник: Ум+
