Внесенные представителями трех думских фракций ("Родина", "Единая Россия" и ЛДПР) поправки в закон "О политических партиях" преследует своей целью, как было заявлено при его презентации, укрепление партийной системы в России и вытеснение из политической жизни карликовых партий-однодневок. Вкратце, суть изменений сводится к следующему. Минимальная численность партии увеличивается с нынешних 10 тысяч до 50 тысяч. Прежде требовалось иметь более 100 членов в половине из 89 регионов России, а теперь нужно не менее 250 членов в каждом регионе и более 500 членов – в половине регионов.
Кремлевские предложения отражают недовольство очевидным кризисом партийной системы в России, точнее, отсутствием реальных достижений на ниве партстроительства. Диагноз Кремлем поставлен верно, впрочем, для этого не надо быть семи пядей во лбу. И так все видят, что "Единая Россия" – не столько партия, сколько способ консолидации элит, КПРФ стремительно деградирует, ЛДПР – бизнес-проект одной персоны, "Родина" – нечто эклектичное и неоформленное, СПС и "Яблоко" – на свалке истории.
Но те ли средства избраны для исправления ситуации? Как представляется, история болезни изучена неполно, и, как следствие, диагноз поверхностен. Когда нет питательной почвы, растение не приживется, как его ни поливай и ни выдергивай сорняков.
Вспомним о первой политической силе, по-настоящему альтернативной КПСС – "Демократической партии" Травкина-Каспарова. Даже в те, лучшие годы российской демократии, спроса на нее не возникло и Демпартия тихо зачахла и незаметно скончалась. В отличие от Восточной Европы, наши реформаторы предпочли опираться не на партии, а на харизматическую (на тот период) фигуру Ельцина. Сам первый российский президент также предпочел не связывать свою судьбу с какой-либо определенной политической силой. Так, незаметно, под хрупкий каркас партийной системы был заложен первый шатающийся кирпичик.
Не следует забывать и об отечественном менталитете, русской традиции "целостности", склонности утверждать решение "всем миром". А слово "партия" – в переводе означает "часть". В некотором смысле обособленная партийность находится в противоречии с общинно-коллективистским сознанием российских граждан. Потому им так мил лозунг, переходящий из региона в регион, когда мэр объявляет о том, что он – вне партий, что он не политик, а хозяйственник.
Конституция 1993 года дала огромную фору тогда еще зачаточным партиям, определив, что половина Думы должна избираться по партийным спискам. Но, увы, гладко вышло на бумаге... Как бы не случилось и в этот раз по-черномырдински – "хотели как лучше, а получилось как всегда". Если в обществе есть заказ на многопартийность, и она одобряется населением, то ей не помеха и мажоритарная одномандатная система – как в США и Великобритании, где отсутствие избирательных списков не мешает демократам и республиканцам, лейбористам и консерваторам. Так что все новации вряд ли смогут как-то всерьез помешать или, наоборот, поспособствовать.
Важная причина, помимо рассмотренных, мешающая утвердиться реальной многопартийности в России, – отсутствие реальных рычагов власти у партий. Ведь смысл их существования состоит в приходе к власти, без этого условия они не будут никем востребованы – ни активистами, ни спонсорами, ни самим населением.
У нас же правительство – непартийное, результаты выборов никак не влияют на его состав и политику.
Вспомним, те немногие случаи, когда в кабинет принимались "партийные" министры. Сразу подчеркивалось, что они берутся как "профессионалы", и что они должны забыть о своей партийной принадлежности. Ни Травкин, ни Задорнов, ни Маслюков своим единомышленникам дивидендов не принесли.
Пока лидер Кремля не просто глава исполнительной ветви власти, а глава всей власти в целом, у партий нет никаких шансов на автономное существование, они просто объективно не нужны. Наоборот, дай парламенту возможность реально формировать правительство, никаких дополнительных законов не потребуется, и партийная жизнь расцветет бурным цветением.
Но законопроект внесен, следовательно, некие цели он преследует. Помимо обычного для России бюрократического рвения, в этом случае должны быть какие-то свои основания. Конечно, кремлевские стратеги могут развивать самые разные планы – ввести в России двух – (трех – или четырех-) партийную систему. Например, усилить существенно "Родину", "подтянув" ее до "ЕР". Или создать правую, но полностью лояльную партию, нечто вроде СПС, но без Немцова и Хакамады. Или же расколоть КПРФ, сформировав предсказуемую левую коалицию. А затем заняться их сведением-разведением.
Однако следует учитывать, что в современном мире традиционные партии переживают очевидный кризис. В ФРГ "выпала" Свободная демократическая партия, будучи замененной "зелеными", нашла свою нишу левая ПДС, и, таким образом, сломалась классическая конструкция "двух с половиной партий".
В Великобритании либералов и социал-демократов теснит третья по значимости Партия независимости. В Литве кризис доверия к традиционным партиям наглядно продемонстрировала Трудовая партия Виктора Успаских.
После 2003 года такой же недостаток доверия выявился и в России. Успех партии пенсионеров на прошедших (и проходящих) региональных выборах доказывает, что избиратели готовы тянуться к чему-то новому, пусть оно и хорошо забытое старое. В свою очередь "ЕР" нигде не удалось добиться подавляющего преимущества.
С помощью новых поправок партии можно контролировать либо, оказывая помощь с необходимым членством, формированием региональных отделений, либо, напротив, всячески тормозить его. Иметь десять тысяч реальных членов вполне возможно. Что касается пятидесяти тысяч, то проверить их всех – весьма трудно, и где гарантии, что при очередной перерегистрации в Минюсте некто не заявит, что он давно уже расстался с партийным билетом?
22 октября 2004 г.
Источник: Новая политика
