"Запретить пользоваться этим учебником в средних школах Татарской АССР". Так начиналась постановляющая часть решения Татобкома ВКП(б) от 12 сентября 1948 года "Об учебнике татарской литературы для 8 класса средней школы".
За этим внешне спокойным и нейтральным названием партийного документа стояли сломанные людские судьбы, кипение политических страстей, угодничество одних и попытка сохранить хотя бы видимость научного подхода к истории татарского народа – у других. Отдаленные последствия этой истории продолжались вплоть до наших дней и наложили неизгладимый отпечаток на судьбы и взгляды нескольких поколений историков, литераторов и общество-ведов. В ней, как в капле воды, отразились принципы и нравы тоталитарного общества, с особой суровостью подавляю-щего любые попытки национального самосознания, выходившего за рамки, заданные марксистской догмой и ее "Евангилием от Иосифа" – "Кратким курсом истории ВКП(б)" , дававшим непререкаемый ответ на все вопросы.
Несколько слов о том, что предшествовало этим событиям. После известного постановления ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. "О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации" , на многие годы вперед закрывшего пути для объективного и всестороннего изучения истории татарского и ряда других народов, его положения стали своего рода "камертоном" , по которому настраивались все идеологические инструменты республики. Особую значимость постановлению придавало и то, что приехавший в Казань инструктор ЦК Саконтиков (ожидали самого начальника управления агитации и пропаганды ЦК, будущего академика Александрова) заявил, что его можно сравнить со знаменитым постановлением ЦК 1938 года по поводу выхода в свет "Краткого курса" и, – добавил он после многозначительной паузы, – его текст был просмотрен т. Сталиным. Нет надобности объяснять, насколько было это впечатляюще в те годы.
В последующие несколько лет вся идеологическая и культурная жизнь республики была взята под жесткий контроль, и основным критерием оценки стало соответствие ее положениям августовского постановления. В области литературы и искусства известны гонения на эпос "Идегей" и его публикаторов. Несколько раз переделывалось либретто оперы "Алтынчеч" в сторону большей антиордынской заостренности, – был даже введен термин "ханы-нашественники" , не знаю, как в части русского языка, но в политической он был совершенно ясен. Резкой критике подвергались историки, занимавшиеся историей государств, образовавшихся в Поволжье после распада Джучиева улуса. Зато булгарский компонент объявлялся единственно достойным предком татарского народа советского образца. Эти проблемы волновали татарское общество и до революции. Но тогда согласие или несогласие с различными гипотезами не грозило политическими репрессиями и отлучением от профессии. Один из великих татарских поэтов и просветителей Дэрдменд – кстати, первый и последний поэт в российских Думах 1906-1917 гг. – гневно писал по поводу трусливых людей, полностью отрекавшихся от своего татарского происхождения: "Не отсюда ли идет стремление некоторых наших современников, манипулируя цитатами и фрагментами, юркнуть в булгарскую "нору" , предавая проклятьям татарское прошлое. Думаю, что современные "охотнорядцы" , которых беспокоит выходящий на мировую арену Татарстан, все равно не оценят эти потуги. Можно, конечно, объявлять себя бывшими "скифами" , а то и родственниками индейцев, как это делают некоторые наши ученые, но для любого русского в сознании мы всегда будем связаны с теми татарами, которые создали империю, под сенью которой набирались сил русские княжества, а православие имело такие привилегии, которых оно не имело нигде. Не надо трусливо отрекаться от своей истории. В ней никто никому из живущих теперь ничего не должен, каким бы лицедейством мы ни занимались. Именно эти вопросы волновали татарских ученых и в годы, о которых мы сейчас пишем.
О том, что именно татарские ученые находились под особым "присмотром" , говорят многие факты. Это и периодически повторяющиеся напоминания в центральной печати об ошибках татарской партийной организации в области идеологии, и разносные совещания в Москве. Весьма зловеще прозвучало в одном из центральных журналов указание на то, что буржуазно-националистические теории и настроения имеют место среди историков Татарии. Не способствовали стабилизации политической атмосферы и разгромные постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград" , и шельмование М.Зощенко и А.Ахматовой, кампания против космополитизма и пр. Именно тогда был пущен в оборот термин "беспачпортный бродяга" , после чего некоторые из им заклеймленных арестовывались. Кстати, уже через многие годы и явно невпопад со временем, стремясь выглядеть в глазах властей суперпреданным большевиком, один казанский историк непристойно обозвал этой ждановской кличкой великого Гаяза Исхаки, Фуада Туктарова и Гумера Терегулова, добавив, правда, уже в порядке личной инициативы, что они еще и лакеи империализма и лают на свой народ! Этого не было даже у Жданова.
Сказанное выше об обстановке в духовной жизни страны помогает понять нервозность властей Татарии, и в первую очередь партийных, их особо бурную реакцию на любые отклонения от генеральной линии в области идеологии. Казалось бы, к 1948 году почти все ошибки, отмеченные в постановлении 1944 года, были исправлены, и З.Муратов – первый секретарь обкома и Х.Рахматуллин – секретарь по идеологии – могли вздохнуть спокойно: "Идегей" заклеймен, историки послушно признали, что татары – это наследники только булгар, а Золотая Орда – "империя зла". Но татарскому обществоведению жить спокойно суждено не было. В газете "Культура и жизнь" , созданной в качестве идеологической дубинки для укрощения строптивых, 11 июля 1948 года появилась большая статья о задачах школы в воспитании советского человека сталинской эпохи. В ней в виде одного из ярких примеров влияния буржуазной идеологии на воспитание молодежи приводился учебник-хрестоматия по татарской литературе для 8-го класса, изданный в 1948 году. Газета писала, что составители учебника "недостаточно критически подошли к оценке литературы прошлого, умолчали об ошибках некоторых писателей, включили (разрядка моя – Б. С.) з а в е д о м о о ш и б о ч н ы е и в р е д н ы е п р о и з в е д е н и я". Удар был нокаутирующим: это после того, как отрапортовали о добросовестном выполнении августовского постановления в Татарии, выпускают заведомо ошибочные и вредные произведения. В глазах ЦК – читай: Сталина – обман, идущий "вверх" , был страшным грехом. Ни Муратову, ни Рахматуллину тут не позавидуешь. Мало того, что виднейший татарский поэт Джалиль оказался под сильным подозрением – "служил немцам, а затем непонятно – то ли казнен ими, то ли сбежал и притаился" , – а теперь еще такой прокол. И вся эта крамола опять идет из Института истории, языка и литературы Казанского филиала АН СССР, где работают авторы учебника. Мало им попало за "Идегея" – и директора тогда сняли, но видно и новый – М.Гайнуллин – не проявил бдительности. Таков приблизительно был, очевидно, ход мыслей партийных руководителей. Но делать нечего – критика в центральной печати, и даже простое упоминание в перечислении вместе с другими требует обязательного обсуждения на бюро обкома. А тут целый абзац, да еще с такой жесткой формулировкой. Автор был знаком с Хаджи Баязитовичем Рахматуллиным – человеком, кстати, очень мягким и интеллигентным. Разговор состоялся в начале 50-х, он тогда уже прошел пик своей карьеры и был министром культуры. Вспоминая некоторые идеологические казусы прошлого, включая свой телефонный разговор со Сталиным по поводу романа К. Наджми, об этом ходили легенды, он сказал, что в 1948 году ему позвонил Александров и буквально накричал, пригрозив, что дело дойдет до вызова в ЦК. Думаю, что и с Муратовым мог состояться такой же разговор по линии орготдела ЦК.
25.10.2004
Источник: Татарские края (Казань)
