Революционные события, всколыхнувшие Россию в 1917 году, поставили перед Православной Церковью ряд существенных внешних и внутренних проблем. Особое значение получили вопросы о роли пастыря в жизни общества и народа в новых социально-политических условиях. Как надлежало действовать Церкви в сложившихся обстоятельствах? Как духовенство должно было реагировать на происходящее, чтобы, с одной стороны, не отделять себя от народа, своей паствы, с другой, чтобы не допустить попрания религиозных устоев и духовных ценностей? Данная дилемма очень остро звучала в повестке Церкви сто лет назад. Между тем ее изучение не менее актуально и сегодня, когда наше общество призвано к переосмыслению и переоценке событий 1917 года и их последствий.
Большой пасторологический и исторический интерес для исследования сформулированной проблематики представляют размышления и позиции православных иерархов, являвшихся непосредственными свидетелями того, что происходило в переломный момент с февраля по октябрь 1917 года.
В настоящей статье предлагается анализ "Открытого письма Московскому духовенству" священномученика Серафима (Остроумова), епископа Бельского 18 апреля/1 мая 1917 года. Автор этого обращения – выдающийся архипастырь, участник Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 годов, прославленный в лике святых новомучеников и исповедников. Первая половина пастырского служения священномученика Серафима проходила в Холмском крае, на территории современной Польши. Здесь он являлся настоятелем Свято-Онуфриевского Яблочинского монастыря в 1907-1914 годах, затем в 1914-1916 годах – ректором Холмской духовной семинарии[1]. Вторая половина пастырской деятельности владыки Серафима связана с Москвой, Орлом и Смоленском. В 1915 году в связи с Первой мировой войной вместе с православным населением Холмщины и Любельщины он был вынужден эвакуироваться вглубь России. Священномученик Серафим находился в Москве, где организовал приюты для холмских беженцев, заботился об их духовной и материальной поддержке и, таким образом, выполнял важную роль духовно-психологического стабилизатора народа Холмщины[2]. В апреле 1916 года его рукоположили во епископа Бельского (города Бялы Подляской), викария Холмской епархии. Владыка Серафим стал своего рода духовным предводителем рассеянного холмского народа. Его собственно и называли "епископом беженцев"[3]. С мая 1917 по декабрь 1927 годов он возглавлял Орловскую епархию, а с декабря 1927 по 1937 годы являлся архиепископом Смоленским. После своего последнего ареста владыка Серафим был расстрелян 8 декабря 1937 года в Катыни под Смоленском[4]. Постановлением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 июля 2001 года причислен к лику святых.
Февральскую революцию 1917 года епископ Серафим встретил в Москве, где находился до своего отъезда в Орел в мае того же года.
Трудно сказать, каким точно было отношение епископа Серафима к февральским событиям 1917 года и наступившим затем социально-политическим переменам. Скорее всего, как и многие, он надеялся на дальнейшее развитие государственной и общественной жизни в позитивном ключе. Возможно, на настроение владыки повлияла и душевная боль, которую он испытывал из-за формализма некоторых чиновнических структур в их подходах к проблемам холмских беженцев.
В "Открытом письме Московскому духовенству" относительно участия в праздновании Первомая, написанном владыкой Серафимом в Москве вечером 18 апреля (1 мая) 1917 года, отчетливо видно его пастырское желание преодолеть возникшее социально-церковное средостение, сделать все для того, чтобы Церковь и народ были вместе:
"Досточтимые отцы и братие. Сегодня – "праздник свободы". Кровью обливается наше сердце и всей душой скорбим мы, что Церковь в Москве осталась сегодня совершенно безучастной к народному торжеству: храмы почти везде заперты, как в обыкновенный будничный день, богослужения нарочитого нет, звона колоколов не слышно... А народ ликует, радуется... Какая, по-видимому, глубокая пропасть между нами и народом – паствой нашей! Заперлись мы сегодня в своих комнатах и сидим, боясь выйти на улицу, как просидел весь день и я, совершенно отрезанный от людей, их дум и чувств. Конечно, не место пастырю быть на улице, но нам сегодня следовало бы быть в храмах, чтобы душою слиться с теми, кто ныне празднует, торжественным богослужением, звоном колоколов показать, что мы действительно сочувствуем той свободе, которая провозглашена в великие мартовские дни и которая дорога нам, потому что она покоится на учении Самого Христа и апостолов и составляет дух и сущность Евангелия. Мы должны были быть сегодня с народом, как Христос был с ним всегда, ибо ни одно учение так не демократично, как евангельское.
Если бы сегодня утром, когда двинулись народные процессии к священному Кремлю, по всем храмам московским раздался бы торжественный благовест к Божественной Литургии! Это по преимуществу была бы священная евхаристия, жертва благодарения народа русского за благо свободы и братства, и вместе – жертва умилостивления за грехи наши в прошлом. И со священником молились бы те из прихожан, кто или по старости лет, или по болезни, или по другим каким-либо причинам не могли принять участия в процессиях. После Литургии пасхальный молебен. Ведь праздник Пасхи, который продолжается и сейчас, как нельзя более соответствует празднику воскресения и обновления всей нашей родины: "Слава Святей и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице", "Христос Воскресе", "Воскресения день", "Очистим чувствия и узрим" – эти и подобные песнопения, затем каждение всего храма с пасхальным трехсвечником, возгласы священника к народу "Христос Воскресе" и могучее народное ответное "Воистину" – все это какое создало бы дивное настроение! В конце молебна священник, после троекратного осенения народа св. крестом со словами "Христос Воскресе", мог бы добавить от себя только два слова: "И да воскреснет наша дорогая родина к новой жизни". Пение – "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его". "Пасха священная нам днесь показася" – было бы лучшим ответом народа на приветствие священника.
В этой Литургии и молебне не было бы со стороны духовенства ничего политического. Мы говорим об этом потому, что духовенство, наученное горьким опытом, теперь боится политики, и политическая роль духовенства не встречает сочувствия нигде. Это было бы лишь слияние духовенства, то есть пастырства, с народной душой. Мы должны быть там, где наша паства.
Нам могут сказать, почему мы все это пишем post factum, почему мы не подняли голоса до 18 апреля? Нам казалось, что все, что здесь мы пишем, так естественно, что непременно это так и будет, и когда этого не случилось, мы решили поделиться своими мыслями со всеми, чтобы в будущем не было этого разделения духовенства и народа и чтобы снять укор с духовенства, которое, быть может, в тысячах, мыслит так же, как мы, и вместе с нами скорбит о безучастном отношении Церкви ко всему происходящему. Кроме того, мы беженцы, за полтора года своей беженской жизни и без того всем в тягость, и потому даже теперь, когда совершается великое в жизни родины, мы стоим почти вне жизни, которою живут все"[5].
Данное письмо, имеющее несомненный пастырский характер, публиковалось в печати и издавалось в виде листовок. Оно было представлено временно управляющему Московской епархией епископу Дмитровскому Иоасафу (Каллистову), который согласился с выраженными в нем мыслями. Известна резолюция, наложенная владыкой Иоасафом на письме епископа Серафима: "22 апреля 1917 г. В Московскую Духовную Консисторию для сведения и назидания. Я вполне присоединяюсь к мыслям преосвященного Серафима. Нужно сознаться, что мы довольно инертны и малоподвижны. В душе сочувствуем новому направлению жизни, но вовне это выявить стесняемся. Еще в первые дни свободы, по некоторым сведениям, население было недовольно безучастием духовенства к народному празднованию. Перед 18 апреля – праздником трудящихся – у меня была мысль назначить в этот день по всем церквам торжественные богослужения; но представлялось вероятным, что оно само собой состоится по инициативе отцов настоятелей. И оно действительно состоялось в кафедральном Храме Христа Спасителя, с моего разрешения, и еще кое-где к удовольствию прихожан. Примем на будущее время за правило быть всегда с народом и в радостях и в печалях, в соответствии с этим будем служить торжественные Литургии и молебствия с праздничным звоном и многолетиями богохранимой Державе Российской, благоверному Правительству и воинству во дни народных праздников, имеющих быть в будущем. Желательно совершение в эти дни крестных ходов и молений под открытым небом, на площадях"[6].
"Открытое письмо Московскому духовенству" епископа Серафима следует рассматривать не только с исторической точки зрения, но и с позиций пасторологии. Данное письмо имеет большое значение, как для изучения пастырского наследия священномученика Серафима, так и для пастырского богословия в целом. Анализ этого письма позволяет выявить важные идеи пастырства владыки Серафима. Выраженные в нем пастырские мысли не менее актуальны и для современной церковной жизни.
Историческим контекстом и причиной написания этого пастырского обращения послужило празднование в Москве в 1917 году Дня международной солидарности трудящихся – 1 мая. Данный праздник вылился тогда в многолюдные народные процессии и ликования. Поводом для владыки Серафима стало то, что Православная Церковь никак не проявила в тот значимый момент своей солидарности с народом.
Основная идея священномученика Серафима заключается в том, что пастыри должны всегда быть с народом – "Мы должны были быть сегодня с народом, как Христос был с ним всегда"[7].
Развитие этой существенной мысли епископ Серафим начинает с констатации серьезного пастырского недостатка – отрыва пастырей от народа: "Какая, по-видимому, глубокая пропасть между нами и народом – паствой нашей!"[8].
Продолжением главного постулата о единстве пастырей и паствы является идея владыки Серафима о слиянии духовенства с народной душой – "слияние духовенства, то есть пастырства, с народной душой. Мы должны быть там, где наша паства"[9].
Именно слиянием духовенства с народной душой, по мысли епископа Серафима, стали бы богослужения, проводимые пастырями в такие общественно важные дни как 1 мая, и в этом не было бы ничего политического.
Однозначно священномученик Серафим утверждает идею о том, что пастырь не должен заниматься политикой – "политическая роль духовенства не встречает сочувствия нигде"[10].
Достаточно интересны и смелы мысли епископа Серафима о Евангелии и свободе. В сложный период хаоса, наступивший после падения монархии, священномученик Серафим пытается актуализировать евангельские ценности и дать истинное понимание свободы. О полученной народом свободе владыка говорит, что "она покоится на учении Самого Христа и апостолов и составляет дух и сущность Евангелия"[11].
Стремление показать отсутствие противоречий между спасительным учением Церкви и желанием народа демократических перемен видится и в словах епископа Серафима о том, что "ни одно учение так не демократично, как евангельское"[12].
Подтверждением следования в собственной жизни принципу слияния пастыря с народом является высказывание священномученика Серафима, в котором он называет себя беженцем и таким образом показывает свою неразрывную связь с жителями Холмщины: "Кроме того, мы беженцы, за полтора года своей беженской жизни и без того всем в тягость, и потому даже теперь, когда совершается великое в жизни родины, мы стоим почти вне жизни, которою живут все"[13]. Примечательно, что епископ Серафим никогда не изменял этому принципу и следовал ему даже, когда находился в Москве – городе, в котором он родился.
Выраженные священномучеником Серафимом пастырские идеи и принципы можно вывести в виде формулы – солидарность (единодушие) пастыря и народа. В этом отношении богословская мысль владыки Серафима представляется актуальной и значимой в современных условиях церковной жизни, в том числе в сфере диалога Православной Церкви и общества.
В данном письме епископ Серафим поднимает также проблему поиска адекватной модели поведения пастыря. Рефлексия об отрыве пастырей от народа содержит в себе мысль о том, что зачастую во внутрицерковной среде пастырь проводит одну жизнь, а во внешней, общественной среде – другую. Рассуждения священномученика Серафима говорят о необходимости для пастыря гармонизации своего внутреннего и внешнего бытия.
Как видно, в беспрецедентно новой социально-политической ситуации епископ Серафим призывал православных пастырей к максимальной открытости по отношению к обществу и народу. В этой близости будущий священномученик видел возможность сохранения и дальнейшего развития христианских ценностей в российском обществе. Предложенную им модель пастырского взаимодействия можно определить как церковно-народное единение.
Представленная позиция епископа Серафима не утратила своего значения. Его мысли являются востребованными в современной общественной миссии Церкви в неменьшей степени, чем сто лет назад.
[1] Преосвященный Серафим, епископ Бельский // Холмская церковная жизнь. 1916. № 7-8. С. 129; Торжество наречения и священной хиротонии отца ректора Холмской духовной семинарии, Архимандрита Серафима, епископа Бельского, викария Холмской епархии // Холмская церковная жизнь. 1916. № 7-8. С. 141.
[2] Архив Управления Федеральной службы безопасности по Смоленской области (АУФСБСО), д. 24214-с, л. 297; Прощальное чествование о. Ректора Холмской духовной семинарии Архимандрита Серафима // Холмская церковная жизнь. 1916. № 7-8. С. 152-154; На память о наречении и священной хиротонии Преосвященнейшего Серафима, Первого Епископа Бельского и Викария Холмской Епархии 2-3 апреля 1916 г. Москва: Издание Холмского Св.-Богородицкого Братства, Печатня А.И. Снегиревой, 1916. С. 35-36.
[3] Патерик новоканонизированных святых (продолжение): Священномученик святитель Серафим (Остроумов), архиепископ Смоленский и Дорогобужский (по материалам дипломной работы Л. Кошеверовой) [Электронный ресурс] // "Альфа и Омега". 2006. № 3 (47). URL: http://www.pravmir.ru/paterik-novokanonizirovannyih-svyatyih-chast-iii/ (дата обращения: 09.03.2017), http://aliom.orthodoxy.ru/arch/047/pat47.htm (дата обращения: 09.03.2017); Преосвященный Серафим, епископ Бельский // Холмская церковная жизнь. 1916. № 7-8. С. 131-132; На память о наречении и священной хиротонии Преосвященнейшего Серафима, Первого Епископа Бельского и Викария Холмской Епархии 2-3 апреля 1916 г. Москва: Издание Холмского Св.-Богородицкого Братства, Печатня А.И. Снегиревой, 1916. С. 36-38.
[4] АУФСБСО, д. 24214-с.
[5] Cyt. za: ГАРФ, ф. 550, оп. 1, д. 108, k. 1; Открытое письмо..., dz. cyt., s. 2.
[6] Cyt. za: Резолюция управляющего Московской епархией епископа Дмитровского Иоасафа (Каллистова) на "Открытом письме московскому духовенству" управляющего Холмской епархией епископа Бельского Серафима (Остроумова) об участии в праздновании Первомая от 18 апреля (1 мая) 1917 г., [w:] "Московский церковный голос" 1917, nr 2, s. 3.
[7] ГАРФ, ф. 550, оп. 1, д. 108, k. 1.
[8] Tamże.
[9] Tamże.
[10] Tamże.
[11] Tamże.
[12] Tamże.
[13] Tamże.