Я родился и вырос в Москве, с нелегкой руки монаха Филофея возомнившей себя Третьим и окончательным Римом. Когда родители мне объяснили алфавит, и я начал учиться читать, то делал это справа налево. По простой причине: я родился левшой, потом меня приучили нож держать в правой руке. Увидев распространенный тогда лозунг "МИРУ – МИР", я его прочитал – "РИМУ – РИМ". Затем в юности где-то вычитал заявление упомянутого инока-политолога и на некоторое время в него поверил. На самом деле, должно же когда-то где-то все закончиться, и Москва для этого, как мне представлялось, вполне подходящее место.
Постепенно стал сомневаться. Во-первых, непонятно, как точно определить начало и конец. Во-вторых, тринитарность не обязательно приложима к истории. Ведь может встать неразрешимая проблема filioque по отношению к Римам или, того хуже, начнешь блуждать между Сциллой и Харибдой омоусии и омиусии? Скажут – это соблазн и ересь. Верно, однако без сомнений путь не пройдешь.
Какое-то время мне казалось, что Москва – такой же Рим, как Париж или Берлин. Особенно когда я хорошо узнал эти города. Попав во Второй Рим, то есть Стамбул-Константинополь, вернувшись туда несколько раз, я понял, что ни Париж, ни Берлин, ни Лондон, ни другие известные мне города, да и Москва тоже, на Рим не тянут. Стамбул, или как его до сих пор называют греки, Polis, то есть Город, – да. От Рима времен Константина и Юстиниана, даже эпохи полного упадка, там мало что осталось. Но этот жуткий и притягательный муравейник – на самом деле Рим.
И еще – я начал подозревать, что Четвертый Рим есть и простоит еще некоторое время. Его название – Washington D.C. и вся обширная примыкающая территория, от Атлантики до Тихого океана, от мексиканской границы до границы с Канадой. Я там не был никогда, но это – чистая правда..
Но с Первым Римом у меня до сих пор были затруднения: я в него попадал проездом то из Милана в Неаполь, то обратно. И когда на меня ни с того ни с сего свалилась стипендия Фонда Иосифа Бродского, то есть возможность три месяца пробыть в Риме на всем готовом в Американской Академии, я с радостью согласился. Потому что догадался: там пересекаются все Римы, от первого до теперешнего.
Американская Академия в Риме находится на верхушке холма Джаниколо, самого высокого в Риме, посвященного Янусу. Основана она была в 1893, через год на деньги Моргана, Рокфеллера, Карнеги, Фрика и Вандербильта построили огромную виллу, окруженную садами, потом во владения Академии перешло еще несколько домов и угодий. Под ногами – панорама Рима, от Св. Петра до Св. Иоанна Латеранского. Рядом – резиденция посла США в Ватикане, такое же посольство Ирландии, американский колледж и американо-британская школа. Тишь и гладь, карабинеры на каждом углу, а итальянскую речь услышать можно только на уроках итальянского языка для прибывших американцев.
Они – что-то вроде образованных римлян, ездивших в Афины, когда там уже угасали воспоминания о Сократе, Платоне и Аристотеле, чтобы приникнуть к роднику истинной мудрости и культуры. Это разные люди, от гиперэкзальтированной феминистической художницы из Санта-Моники до чопорного седовласого профессора из Солт-Лейк-Сити, положившего жизнь на исследование того, могли ли, в соответствии с мормонскими сведениями, потерянные колена Израиля прибыть в Америку во времена Дария Великого? Тут же – молодой карьерный исследователь проблем европейского терроризма из Стенфорда, по-американски изъясняющийся с благоусвоенным в английском Кембридже акцентом, и шустрый испано-американский художник из Техаса. Они восхищаются Европой, особенно Италией, много про нее знают, иногда удивляются тому, что люди здесь безбоязненно переходят улицу на красный свет, а жертв нет, горюют, что по телевизору все больше soccer, а не настоящий футбол, и смотрят, читают, набираются знаний.
Но – выходит утром на верхнюю террасу академии художник из Техаса, держа в руке стакан апельсинового сока, смотрит на Рим и говорит: "Какой чудесный техасский денек!". Ирония? Вряд ли. Просто павшая Эллада для истинного римлянина – повод вспомнить о насущных проблемах Империи.
А проблемы Империи – это соблюдение ритуалов и своевременное приношение жертв. Гражданин Четвертого Рима, где бы он ни оказался, обязан совершить то, что ему положено рождением и воспитанием. Например – отпраздновать Хеллоуин. Он и сам не знает, зачем это надо. И истоки этой церемонии туманны – не то они в охоте за Сэлемскими ведьмами, не то это инъекция латиноамериканского культа мертвых.
По окружию фонтана в парадном дворе Академии за два дня до начала празднования были расставлены тыквы. Академики шушукались, кто кем нарядится, кто какую совершит дружескую подлость; предвкушали взаимное заикание. Ведь почему еще нужен такой праздник? Правильно, вспомним Бахтина. Чтобы вывернуть ритуализированность поведения наизнанку.
Конечно, была и более простая причина – часть насельников Академии семейные люди и прибыли сюда с детьми. Главным затейником Хеллоуина был Джим Портер, ландшафтный ботаник из Милуоки, отец троих детей. Он и тыквы таскал, и дырки в них резал, и вывесил на доске объявлений призыв записываться всем, кто желает, чтобы к ним в комнаты и мастерские пришли детишки и их напугали. Записалась половина академиков. Потом он нарядился Кровавым Доктором да еще прицепил на лоб пластмассовые рога и два дня развлекал детишек. Ладно. Это понятно. Возможно, он, к счастью, и сам ребенок. Но остальные себя выворачивали по Бахтину так, что становилось больно.
Сара Кюль из Сан-Франциско, ландшафтный архитектор, чтобы социализироваться, приклеила свой нос скотчем к верхней губе и так, чокаясь со встречными стаканом "prosecco", ходила часа два. А профессор и руководитель кафедры композиции Музыкальной консерватории Новой Англии Ли Хайла нарисовал себе синяк, вставил вампирьи зубы и чувствовал себя явно неуверенно.
Но апофеозом этого Хеллоуина над Тибром стала вечеринка в вилле Ричардсон, резиденции американского посла при Святом Престоле.
Пост посла в Ватикане – отчасти теневой, но очень важный. На такое место абы кого не назначат. И, наверно, если это американский посол, то, скорее всего, он должен быть практикующим католиком, способным отстаивать интересы своих единоверцев в США, одновременно не впадая в излишнюю конфессиональную предвзятость. И, поди ж ты, тоже отмечает инфантильно-языческий праздник. Потому что как полномочный представитель Четвертого Рима должен оправлять все положенные четверторимские ритуалы.
Итак. Получаю послание на оранжевой бумаге, изукрашенное изображениями тыкв: Посол и миссис Джим Николсон приглашают посетить Halloween Chili Party 31 октября, с 7 до 9 пополудни. Детей просят явиться в маскарадных костюмах. Про взрослых ничего не сказано. Я решил – все таки посольский прием, хоть и Хеллоуинный, и решил одеться поприличнее. Обычно-то в Академии все ходят в затрапезе.
Являюсь. У парадного входа итальянские карабинеры и американские маринс из посольства с пристрастием сверяют приглашение со списком, но документы почему-то не спрашивают. Недосмотр. Я что если бы я явился в маскарадном наряде, с тыквой, начиненной взрывчаткой, как бы они поняли, кто я такой?
Наверху парадной лестницы гостей встречает посол Джим Николсон, среднего роста и средних лет господин с усиками, одетый по протоколу "без галстука", с кислым лицом. Но исполняет долг – приветствует гостей с тем же радушием, что Маргарита на пиру у Воланда. Рядом с послом – миссис Николсон, более искренне приветливая, чем муж, в строгом платье, но в ведьминской остроконечной шляпе. Знакомлюсь. Вхожу. В гостиной официанты в белых кителях разливают напитки, на буфетных столах – закуски в духе tex-mex.
Наверно, на политическом, дипломатическом уровне послу было уместно показать, что Хеллоуин все же имеет латиноамериканские, а не исконные новоанглийские корни, но таким образом заодно продемонстрировать уважение к испаноязычному населению США, а также к католической Латинской Америке.
На террасе виллы и в сумрачном саду адским светом полыхают свечки в глазницах черепов-тыкв. Прохаживаются и сидят за столами и на ступеньках лестницы гости. Американцы из Академии, видимо, из обоих посольств США в Риме, еще какие-то. Все одеты более или менее по-выходному, некоторые даже в галстуках. Синяки все отмыты, клыки вынуты. Я, по-моему, один не американец.
По газонам, между темными боскетами, колбасятся и нечеловечески верещат дети в умеренно бесовских нарядах.
Я тоже начинаю прохаживаться со стаканом в руке. Здороваюсь с теми, с кем уже знаком, знакомлюсь с незнакомыми. Все интересуются, празднуют ли Хеллоуин в России. Я говорю, что пока у нас с Хеллоуином еще так себе, зато в Москве по не совсем ясным причинам очень популярен ирландский День Св. Патрика. У американцев это вызывает удивление – а что, у вас ирландцев много? Объясняю, что ирландцев у нас пока мало, но надеюсь, будет больше. Если разговор длится больше двух минут, то с Хеллоуина и ирландцев он неизбежно переходит на Буша и Керри.
Веселья не наблюдается. Свечи меркнут. И вообще, уже хочется есть – чего-нибудь более существенного, чем текс-мекс-чипсы. Возвращаюсь в Академию, чтобы переодеться и отправиться в ближайшую таверну. Дверь мне открывает привратник Норм Роберсон, человек с белоснежной, как у Санта-Клауса, бородой, в клетчатой рубахе и в кепке с надписью USS Missouri.
– Hi, Nikita! Ну что, от бушмена возвращаешься?
– Я не понимаю – какой бушмен?
– Ну этот, посол Николсон, Bushman. Его Буш, поганца, сюда назначил. Жалко мне у ворот надо сидеть, а то я бы пошел, сказал ему, что о нем и его боссе думаю.
Об американцах в Риме, о Буше и Керри, впрочем, в следующий раз. Когда все станет окончательно ясно.
3 ноября 2004 г.
Источник: Русский Журнал
