Считается, что способов познания мира три: наука, искусство и религия. На самом деле их гораздо больше. Ну, скажем, еще поэзия и любовь. Конечно, строгий классификатор причислит поэзию к искусству. С этим еще можно согласиться, хотя поэзией насквозь пронизаны все области жизни и познания. А в какую графу внести, в какую клеточку заключить любовь, которая, по словам Данте, "движет солнца и светила"?
Александр Ельчанинов, Владимир Эрн, Павел Флоренский "История религии". М. -Париж, Русский путь - Ymca-press, 2004
Религиозный вопрос каждый решает для себя сам. Что лучше - вера или безверие? "Блажен, кто верует, тепло ему на свете" , -говорил Пушкин. А сам сердцем был афей, то есть атеист, но разум противился. Сейчас из Пушкина лепят чуть ли не праведника, а он и в церкви-то с лицейских времен не бывал. У нас из крайности в крайность мечутся. То за крестик на шее расстреливали, а теперь освящают трактора. Да и вообще, "имеет ли эта Церковь - католическая или иная - что-нибудь общее с христианством?" Особенно в нашем государстве, где мощи пролетарского вождя на Красной площади, ставшие предметом государственного поклонения, были символом не воскресения, а смерти. Опыт атеистического советского государства целиком и полностью отрицательный. Один из авторов этой книги, священник Павел Флоренский, был расстрелян. Другой, Александр Ельчанинов, оказался в эмиграции. Неутомимый Никита Струве переиздал этот труд православных мыслителей, вышедший почти сто лет назад, в надежде на возрождение былой мистической и интеллектуальной мощи православия. Казалось бы, для этого есть все условия. Открываются и строятся новые храмы. Один за другим возникают богословские факультеты. Вот если бы ко всему этому еще и Павла Флоренского... Все три автора, одноклассники тифлисской гимназии, ко времени создания книги не достигли еще тридцатилетнего возраста. Нет ничего проще - убить мыслителя. А вот воспитать мыслителей, увы, намного сложнее. А вообще-то, может ли быть у религии история? Если это история, то тут уже не религия, а наука. Религия неотделима от мистики. Мистическое переживание - вот что главное. Физик Эйнштейн говорил, что чувство мистического (тайного) отличает человека от животных. А другой физик, академик Гинзбург, тоже лауреат Нобелевской премии, повторяет, как молитву или заклинание: "Я атеист, а не безбожник". Ясно одно: без религии жизнь была бы намного примитивней. И уж на сто процентов правы авторы этой книги в том, что "христианство в нынешних формах не похоже на христианство Христовых учеников".
Генрих Белль "Крест без любви". М. , Текст, 2004
Вот и Генрих Белль все о том же. Его первый послевоенный роман напечатан впервые лишь полвека спустя, в 2002-м. В 48-м году редактор немецкого литературного журнала, отвергший рукопись, посчитал, что в романе германская армия показана в излишне черно-белых тонах, а сущность национал-социализма отражена необъективно. Хорошо, что теперь книга переведена и на русский язык. "Мы должны научиться распознавать этих убийц, которые величают себя духовной элитой... И если они назовут себя христианами, мы не поверим им. Но мы никогда не забудем о том, что Иисус Христос был распят как жертва правосудия этого мира и что мы живем ради НЕГО, осужденного по всем правилам юриспруденции". В то время писатель был убежден в необходимости именно христианского обновления своей страны. Наверное, это и есть настоящая, непритворная религиозность. Гитлеровская Германия настолько похожа на Советский Союз, что Генрих Белль у нас никогда не воспринимался как иностранный писатель. Все, что проделывали с немцами фашисты, еще раньше проделали у нас коммунисты. Например, в рейхе, чтобы обвенчаться, надо было получить разрешение у военных в комендатуре. Наиболее религиозных священников Гитлер и Сталин, да и Хрущев с Брежневым и Андроповым исправно держали в тюрьмах. За другими непослушными присматривали, а послушных прикармливали. И это знакомо. Всегда было ощущение, что о Белле у нас что-то не договаривали. А он просто был верующий. Хотя иногда это совсем не просто. Это крест, но всегда с любовью. Вслед за Львом Толстым Белль напомнил: крест без любви - просто виселица. И поклоняться ей - все равно, что кланяться гильотине и целовать лезвие топора.
Александр Щуплов "Концерт для шпаги с оркестром". М. , Academia, 2004
Кто бы нам объяснил, что такое поэзия? Впрочем, если бы это произошло, все бы давно перестали сочинять и уж тем более читать стихи. Хотя и так перестали читать, но все еще пишут. Когда-то Щуплова сильно хвалили, а потом, как это обычно бывает, начисто забыли. Но Щуплов, ныне более известный как книжный обозреватель, по-прежнему остается поэтом. "Потому что юность на исходе, / смерть на взводе, жизнь - наоборот... / Счастья нет. Но что-то в этом роде / нас с тобой догонит и убьет". Советская поэзия всегда ломилась в открытую дверь, с пафосом доказывая, что дважды два, представьте себе, четыре. Что появилось в последние годы у многих давно знакомых поэтов, так это ощущение тайны. Раньше было все понятно, теперь что-то уже непонятно, а раз непонятно, то интересно. "В школе жизни я был безнадежно смышлен и опаслив, / и стипендией нежности был обойден навсегда. / И любовь я сравнивал с одуванчиком в поле, / а не с точкой опоры, которой спасается мир". Почему-то так получается, что стоит поэту освободиться от тесной повинности рифмовать, то словам, мыслям и образам становится одинаково просторно. Но боязнь новизны все равно остается. "Лиру возьмет, как вериги / (дутые или для игр?), / и напугает верлибром, / страшным, как плюшевый тигр". Это знаете о ком? О Шекспире. Он ведь - сплошь верлибром изъяснялся, и неплохо получалось.
Русский курьер 11.11.2004
