70 лет назад, 22 января 1935 года, родился священник отец Александр Мень – один из ярчайших мыслителей и подвижников (в самом широком смысле этого слова) России второй половины XX века.
Кем-то метко сказано, что его работа была своего рода "расцементированием мозгов", которые у подавляющего большинства из нас были заморожены советским строем и марксистско-ленинской идеологией. С его смертью этот процесс сильно замедлился, если не сказать прекратился. По словам Г. Явлинского (которые в 2005 году еще много будут цитироваться – в сентябре исполняется 15 лет со дня убийства Меня), "безнравственная ситуация в России в 90-е годы во многом определилась смертью двух великих духовных лидеров России – Андрея Дмитриевича Сахарова и отца Александра Меня..."
Сергей Аверинцев сказал, что мы живем во времена, когда эпоха веры ушла в прошлое... Свойство этих времен, наверное, проявилось с особенной силой именно в Советской России, в тоталитарной стране, где атеизм был государственной религией... А отец Александр – именно тот пастырь, который появился для современников, воспитанных как раз в такую эпоху..."
3 сентября 1935 года он был крещен вместе с матерью в маленьком доме в Загорске (ныне вновь Сергиев Посад). Эти маленькие домики, в которых тайно проводились праздничные богослужения, не случайно были прозваны "катакомбы XX века".
Несмотря на подступившие к Москве фашистские войска, семья обосновалась в Загорске – святыне, связанной с Сергием Радонежским. "Мое детство и отрочество прошли... под сенью преподобного Сергия", – писал впоследствии отец Александр.
Как многие другие, его семья обитала в тесной коммунальной квартире. Александр отгородил ширмой свою кровать и тумбочку, набитую книгами. С вечера он готовил себе занятие на утро, и ложился спать в девять часов, какие бы мероприятия его не искушали. Вставал он ранним утром и, пока все спали, читал. В эти часы утренних занятий он набрасывался на сочинения, по-настоящему сложные для его возраста. Канта, например, прочитал в тринадцать лет. В возрасте примерно пятнадцати, на барахолке, наткнулся на том Владимира Соловьева. Жадно "проглотив" этот том, позже раздобыл следующие.
Сначала Алик думал, что выполнит свою жизненную миссию, занимаясь наукой или искусством. Но мало-помалу в нем зрело иное призвание. Чтобы оно стало явным, нужна была личная встреча с Богом. Это личный зов он услышал в возрасте лет тринадцати и решил, что должен служить как священник.
В 1953 году Александр окончил среднюю школу. Последние годы сталинского правления были отмечены разгулом антисемитизма, что стало препятствием для поступления в университет. Он избрал Московский пушно-меховой институт. Через год институт в Москве закрыли, а студентов перевели в аналогичный институт в Иркутске. Там Александр прожил три года, где делил маленькую квартиру с Глебом Якуниным.
Вообще же по воле Божьей он был связан со многими выдающимися людьми. В школе с ним учились Вознесенский и Тарковский; у его духовного отца Николая Голубцова крестились Андрей Синявский (Абрам Терц) и Светлана Аллилуева. После знакомства с А. Солженицыным они читали книги друг друга еще до их публикации на Западе. Отец Александр общался с Надеждой Мандельштам, посещал ее в Москве, соборовал за день до смерти.
При этом неправильно было бы считать, что отец Александр был послан, как сказал однажды С. Аверинцев, к дикому племени интеллигентов. Среди его прихожан были самые разные люди всех возрастов; и совсем простому человеку он давал подчас более важное, чем интеллектуалу. В то же время отец Александр был особенно близок и тем, кто разумом определял неполноценность и лживость общественного строя, в котором приходилось жить.
Рукоположенный вскоре после исключения (за связи с патриархией) из института он сменил несколько приходов. Последний, где он смог остановиться и служил двадцать лет – в Новой Деревне. Как во всех сельских церквах, прихожанами были главным образом старые женщины. С приходом отца Александра состав прихода обновился. По воскресеньям и праздничным дням стали появляться новые люди: москвичи и молодежь. Сосуществовать этим разным группам не всегда было просто. Терпением и добрым отношением и к тем и к другим о. Александр сумел добиться, чтобы обе группы, несмотря на очевидные различия, приняли друг друга. Приход становился все известнее. Александр Галич (крестившийся у о. Александра) в своем знаменитом "Когда я вернусь), одну их строф посвятил маленькой церкви в Новой Деревне:
Когда я вернусь, Я пойду в тот единственный дом, Где с куполом синим не властно соперничать небо, И ладана запах, как запах приютского хлеба
Ударит в меня и заплещется в сердце моем Когда я вернусь, О, когда я вернусь!
Пришла пора возвращения церкви в общественную жизнь. Власти решились позволить торжественное празднование тысячелетия Крещения Руси, и сами присоединились к нему. Отец Александр в честь празднования был удостоен церковной награды. А затем, впервые в жизни, ему разрешили поехать за границу, в Польшу. Он торопился. Его интересовало, как работают воскресные школы, издательства, центры для духовных занятий. Он много раз повторял, что времени не хватает, что в России очень много дел, и через неделю возвратился в Москву.
Весной 1989 года был созван I съезд народных депутатов. Митрополит Ювеналий как-то спросил Александра, почему он, человек известный и популярный, не выставил своей кандидатуры в народные депутаты. "Владыка, – ответил он, – когда нам заниматься политикой? Сегодня мы имеем возможность день и ночь проповедовать Слово Божье. Я посвятил себя этому".
Он не раз повторял: "Самый трудный момент настанет для церкви, когда нам все разрешат. Тогда нам станет стыдно, потому что мы не будем готовы "свидетельствовать", мы к этому плохо готовимся..." Однажды, шутя: "Когда у нас будет что сказать, Бог даст нам трибуну и даже телевидение".
Отца Александра тревожило и то, что он видел в среде духовенства. Все отчетливее проявлялись такие тенденции, как тоска по прошлому, враждебность ко всему непривычному... Воплощение их в жизнь чревато опасностями, особенно когда происходит соединение крайнего национализма с клерикализмом, когда православие смешивают с национальностью. ("Что вы, еврей, делаете в нашей православной церкви?" – такой вопрос не был редкостью на его диспутах. А он не уставал отвечать, что для христианина нет "ни иудея, ни эллина".) Идеализируя прошлое, забывали, что церковь XIX века несет часть ответственности за катастрофу начала двадцатого.
"Надо заново христианизировать тяжело больную страну, ибо выход России из духовного тупика возможен лишь на пути ее новой евангелизации".
За несколько дней до смерти он рассказывал о русской православной монахине, жившей в Париже (во время оккупации она участвовала в Сопротивлении и была убита нацистами). Свое выступление он завершил так: "Отдать себя до конца – значит совершить евангельский подвиг. Только этим спасется мир".
Он отдавал себя до конца...
18.01.2005
Источник: Столичные новости (Киев)
