Религия давно не занимает такого места в жизни европейцев, какое занимала в прошлые столетия, но никак нельзя сказать, что в их жизни не осталось ничего святого. Каждый народ по-своему конструирует символы, которые полагает за священные, и политики всех стран всегда пытаются спекулировать на них, превращая в идеологемы
С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре...
Слова этой популярной песни о Родине, как представляется, передают самое главное, что отличает Родину как идеологический конструкт – она начинается с "картинки", предстающей перед нами в качестве неоспоримой данности. Таким образом, Родина "начинается" не с нашего непосредственного эмоционального переживания "родного", а с той общественной идеологии, которая за этой картинкой стоит.
Автор этих строк смутно помнит такую иллюстрацию из собственного букваря тридцатилетней давности: ясное небо, зеленый косогор, пара берез, речка вдалеке и подпись: "Наша Родина". В памяти живут и другие "картинки": плакат военного времени "Родина-мать зовет", монументальная скульптура Славы на Малаховом кургане в Волгограде, бесчисленные аллегории Родины в мозаиках, фресках и скульптурах московского метро, патриотические советские песни, стихи о Родине из школьных хрестоматий, текст торжественного обещания пионеров
Советского Союза, напечатанный на задней обложке школьной тетрадки, фрагменты военного устава, уличные плакаты к "красным датам" и многое, многое другое. Патриотическая пропаганда слилась с ландшафтом памяти: язык официальной доктрины все теснее сплетается с личными воспоминаниями, образуя нераздельное общее и целое символического пейзажа Родины.
В памяти моего поколения живет и другое употребление, усвоенное из школьного курса русской литературы: "Люблю Россию я, но странною любовью", "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ", "Куда несешься ты, Русь, дай ответ -не дает ответа"... Русская гражданская лирика и ее неразрешимая дилемма: патриотическая любовь-ненависть, любовь-отрицание. Почти анонимные цитаты, полупословицы, крылатые слова – "Умом Россию не понять", "Не через любовь к родине, но через любовь к истине", "Патриотизм – последнее прибежище негодяев", "Но люблю эту грешную землю, оттого, что другой не видал"...
Все эти тексты входят в тот общий лексикон культуры, который объединяет между собой носителей современного русского языка и позволяет говорить о всех нас, сыновьях и дочерях Родины, как о сообществе.
Риторика и фразеология Родины в русской культуре складывались в диалоге противоборствующих идеологических дискурсов. Это, с одной стороны, апелляция к патриотическим ценностям -характерная черта российской государственности, часть риторики политической благонадежности. Но интересами Родины, любовью к Отчизне и долгом перед Отечеством не в меньшей степени вдохновляются и критика власти, поэтический романтический бунт. Фразеология Родины в русской культуре вся сосредоточена в области власти: она составляет часть языка политического подавления, однако и важную долю языка сопротивления.
В русской фразеологии Родины имеется много заимствований из патриотической риторики наполеоновской Франции и еще больше – из языкового поля немецкого национального романтизма. Но это не делает русский патриотизм более понятным для представителя современной европейской культуры. Своим "подвешенным" состоянием между властью и сопротивлением русский дискурс о Родине отличается и от культур, чья новая и новейшая история теснейшим образом связана с российской, например, от польской. Тогда как русская Родина несет в себе претензии власти на авторитарное идеологическое доминирование, польская ojczyzna представляет собой продукт поэтического, национально-романтического и религиозного сопротивления. В польском смысловом поле ojczyznbi официально-государственные славословия, которые насаждались русской и советской бюрократией, практически не закрепились. Чрезвычайно сильно значение "частной" ("малой") родины. А срединный диапазон спектра, который у нас соответствует фразеологии и риторике Родины как могучей авторитарной державности, в польской культуре, например, практически отсутствует.
Эти разительные отличия тем более поучительны, что генетическая общность русского и польского языков заставляет искать сходства. Более того, и в польской, и в русской фразеологии мы находим буквальное совпадение фразеологических оборотов, прослеживаем общие источники заимствования из французских и немецких образцов. И тем не менее ни генетика, ни долгое и тесное культурное взаимодействие не компенсируют эту несовместимость "эквивалентов перевода", не объясняют их взаимной непроницаемости.
Все дело в идеологической несовместимости русской и польской родин.
Как видим, Родина, подобно языковой идиоме, плохо поддается переводу. Не стоит путать Родину как фетиш государственности и Родину как идеальное состояние локального. Это различие есть и в других культурах, например, в немецкой, где имперская риторика Faterland противостоит поэтизации локальных патриархальных отношений в риторике Heimat. Подобные отношения можно усмотреть между риторикой российского Отечества, с одной стороны, и риторикой малой родины, родной сторонки – с другой.
Родина, Отечество, Отчизна – это не имена географических или административно-политических единиц. Это группа метафор, через призму которых проглядывает концепция определенной социальной конструкции, модели отношений между человеком и обществом, между гражданином и государством.
29.01.2005
Источник: Первое сентября
