Уже середина лета, а белые ночи ещё властвуют над просторами северного Приладожья. Ещё не отгремели самые яростные грозы и озеро не замутилось цветением сине-зелёных водорослей. Запоздалые весенние первоцветы, спрятанные в хмурых таёжных дебрях, только что сбросили нежные незамысловатые лепестки.
Как-то погожим вечером я выбрался на вечернюю рыбалку в заливе Мариалахти, что в Ладожском озере. За мной увязался приятель, малоискушённый в рыбацком деле. Напросился не столько порыбачить, сколько прокатиться по величественному и на редкость спокойному озеру. Моторную лодку брать не стали — тут что ни остров, всё рыбалка. Мы проплывали вдоль обрывистых утёсов и нависших над озером елей-великанов. Спустя полчаса нам приглянулся небольшой островок, поросший молодым сосняком и кипреем поверх выгоревших от пожара скал.
Солнце ещё не садилось, и благодать небесная располагала к удачному клёву. В тихой заводи, заросшей сочной осокой, гуляли щучки — гоняли перволеток, и те серебристым веером расплёскивались врассыпную. По другую сторону острова пологий скалистый берег переходил в суводь до 18 метров в глубину — не самые глубокие места, в открытой Ладоге встречаются и 200-метровые впадины. Рыба брала отменно, и возвращаться домой не хотелось. Колокольчик на донке весёлым перезвоном сообщал об очередной поклёвке. Самой уловистой оказалась поплавочная удочка: подъязики, подлещики, плотвицы и окушки, словно сговорились, рьяно хватали наживку, не гнушаясь даже крошечными обрывками червей. Рыбалка удалась на славу!
Но вот солнце румяным колобком покатилось за соседнюю скалу, обросшую кондовыми карельскими соснами; клёв резко прекратился. Рубиновый закат неземной красоты залил и небо, и лес, и воду. Мне не раз приходилось фотографировать восходы и закаты, но такой божественной зари не видывал отродясь. Облачные клубы высились над головой громадами розовых дворцов с персиковыми садами, малиновых рыцарских замков и белокаменных древнегреческих храмов. Сиреневые холмы плавно сбегали в фиолетовые долины. Меж розовых воздушных горных вершин неспешно проплывали пурпурно-красные корабли с алыми парусами. Будто невиданная небесная страна во всей своей мистической красе открылась человеческим очам. Вдали на краешке неба, где-то над моим домом, ещё виднелся островок голубизны с белоснежными кучерявыми облаками из той, земной жизни, которую мы покинули пару часов назад. Но и это окошко зашторилось сизоватой дымкой. Яхонтовыми всполохами отсвечивала вода. Ели, тонкие рябины и сосны зарделись и притихли в удивлении, насторожённо замерли тростники. Очарованный приятель восторженно воскликнул: "Вот теперь я знаю, что такое рай! Это же райская обитель!" На что я, знающий сюрпризы Севера, тихо заметил: "Похоже, скоро наступит ад".
И в самом деле, быстро наступающая на божественные храмы мгла проглотила райские горы. Будто сошедшие с картины Рериха "Небеса асуров" гиганты-демоны сразились в извечной борьбе с бессмертными небожителями. Теперь мы стали свидетелями этой грозной битвы. Под громовыми раскатами сотрясались купола воздушных храмов. Рубиновые, сизые, оранжевые переливы сплелись в круговерти, словно сказочный дракон, давно ожидавший своего часа, изрыгал огненные всполохи. Почерневшие косматые тучи, извиваясь головами Медузы Горгоны, стремительно кружились в дикой пляске. Холодный блеск молний разящим мечом опьянённых битвой воительниц-валькирий рассекал небеса. Яркие зарницы подожгли свод, осветив лиловый лик неба. От райского видения не осталось и следа, белая ночь сменилась чёрной.
В тот же миг послышался грозный вой и протяжный гул — это надвигался ураган. Озеро недовольно насупилось, зашипело и с грозным рокотом покатило всклокоченную волну на гранитные берега. Не зря старожилы рассказывают жуткие истории о коварстве Ладоги: внезапно миллионы тонн озёрной воды пришли в движение. Вздыбленные валы обрушились на притихшие скалы, накрыли островок, мгновенно слизав наши снасти и приманки. Резиновая лодка с размаху хлопнулась о камни, чудом уцелев. Разъярённый ветер неприкаянно маялся меж островов, завертев в полёте птицу, и наконец добрался до нас. От прибоя загремело прибрежье, деревья застонали треснувшими стволами и изломанными ветками.
На острове оставаться было опасно, его захлёстывали тёмные гребни. Но возвращаться по бушующему озеру ещё опаснее. Приятель, опасаясь капризов водной стихии, советовал дождаться утра. Все попытки развести костёр оказались тщетными — бешеные порывы ветра не давали разгореться огню, а без костра здесь делать нечего. Запрыгнув в лодку, мы отправились по взбаламученному озеру в рискованное путешествие, предвидеть исход которого никто не мог.
От полутораметровой волны нас отделяли тридцатисантиметровые борта. Два человека в маленькой лодочке, погрузив крошечные пластиковые вёсла в тяжёлую воду, вступили в неравный бой с необузданной стихией. Маневрируя меж пенных гребней и подстраиваясь к течению — носом к волне, надувной корабль неуклюже прятал свои незащищённые бока. Словно щепка, плескался он на волнах. Но лучше плескаться на волнах, чем распороть борт о гранитный берег. Пока я управлял лёгким судёнышком, приятель мой изрядно погрустнел. Восторг перед райской обителью сменился тоскливой тревогой. С открытой Ладоги летучими голландцами, спасаясь от шторма, переваливаясь с волны на волну, мчались к причалу катера. Мы молились о спасении и скорейшем возвращении домой — и всё обошлось, катера нас, слава Богу, не сбили.
И тут лодку понесло к самому опасному месту, где прибойная волна сшибается с откатным встречным потоком и захлёбывается в нём. Поймать рваную волну было невозможно. "Надувашка" завертелась в водовороте, накренилась и обречённо понеслась на ломаные, острые прибрежные глыбы. Брошенные на произвол судьбы люди могли рассчитывать только на чудо. И чудо случилось! Почти выбившись из сил, мы миновали болтанку, выбрались в шхеры Мариалахти. Изрядно потрёпанный резиновый кораблик укрылся за спасительным утёсом. Здесь тишь и гладь и Божья благодать, будто и не бушевал в ста метрах отсюда шторм, пленивший нас. Могучий мыс надёжно оберегал залив от бури, которая клокотала и бессильно разбивалась о каменный колосс. Двухкилометровая одиссея продолжалась три часа. И это всё Ладога!
Подплывая к родному берегу, мы блаженствовали. Насквозь промокшие, с трудом веря своему счастью, мы неуверенно ступили на земную твердь и устало побрели к дому. Родным теплом повеяло от земли. И захотелось помолиться и за того, и за другого, и за себя. Раньше я никогда так не испытывал судьбу и не чувствовал, как тонка грань, разделяющая жизнь и смерть. Теперь эта грань предстала передо мной воочию.
Утром ураган выдохся, шторм угомонился, и небо высветилось лучезарным ликом солнца, ласковым и тёплым. Через пару дней я услышал грустную историю от капитана рыболовецкого бота, тогда же угодившего в непогоду в открытом озере. Финское радио передало штормовое предупреждение, но наши герои не хотели верить — ведь стоял штиль, ничто не предвещало беды. С первыми грозными валами капитан приказал сбросить невыбранные сети, круто развернул судно и взял курс на ближайшую гавань. Вместо положенного часа коварная Ладога болтала корабль все восемь. Северный ветер сорвал рубку и капитанский мостик. Рулевой под открытым небом удерживал штурвал и уводил, как мог, судно в порт. Перепуганная девчонка-повариха обеими руками держалась за рулевого, чтобы не смыло за борт. Видавшие виды рыбаки ещё долго вспоминали этот трудный рейс.
Мой приятель при встрече теперь как-то робеет, конфузится и больше не просит прокатить в райскую обитель. Не зря местные говорят: "Собрался на лов — бери дружка посмелее".
А меня ещё не раз уносило северным ветром, бросало по крутым волнам. Выбравшись из очередной передряги, я недобрым словом поминал порывистые ветры, что яростно трепали лодку, и хлёсткие потоки вод небесных, и белую крупу посреди лета, побившую градом зелёную поросль. Но, отогревшись у жарких языков костра, отпоив себя терпким чайком с брусничным вареньем, смыв в деревенской бане берёзовым веничком усталость и хворобу да отлежав бока на душистом сене, опять чувствую щемящую тоску по синеокому вспененному озеру, что катит непокорную волну и бросает её на неприступный скалистый мыс. Руки сами тянутся к лескам, крючкам и удочкам, а взор всё чаще устремляется за подёрнутый голубоватой дымкой горизонт. И вот необъяснимый порыв подхватывает меня и вновь уносит в непролазные еловые крепи, на тихоструйные лесные речушки и далёкие острова. Опять зовёт потаённый залив, скрытый тростниковой стеной, где в рассветной малиновой влаге лениво плавятся златобокие лещи, а весной манят оплывающие на опушке скудеющие снега и студёная туманная заря с токующими глухарями, обуянными любовной страстью. И никакие буйные ветра не оторвут от вскружившей голову чаровницы-природы, от чутко дрогнувшего поплавка и первой робкой поклёвки, что заливает радостью сердце. И никаким суровым стихиям не разорвать духовную нить, единящую человека, первозданную природу и Бога.
