Если посмотреть на сегодняшнее соположение государства, общества и Церкви в России – причем посмотреть на этот ландшафт с большой дистанции, – то не так-то просто ответить на вопрос: в каком направлении идет конфигурирование? Существует целый спектр поверхностных оценок. Скажем, Церковь "сливается" с государством или стремится стать государственной. Или: Церковь является носительницей моральных ценностей, которые со времен Крещения Руси определяли жизнь России, и таковой Церковь и будет являться в будущем. Принято также связывать государственную политику в отношении Церкви с личной позицией Президента, напрямую проецируя личную религиозную идентичность Ельцина, а затем Путина – на содержание государственно-церковных отношений. Кроме того, внимание общества привлечено к текущей "повестке дня" – к конфликтам вокруг инструментальных идей: вводить или нет институт капелланов в армии? Вводить ли Закон Божий в средней школе? Отдавать землю Церкви бесплатно или она должна ее выкупать? Вокруг этих и подобных концептов развертываются сюжеты в СМИ, и этими сюжетами все и исчерпывается. В то время как некоторые вопросы рамочного характера остаются вне поля зрения.
Возможно, главный такой вопрос заключен в следующем: существует ли диалог между тремя субъектами (государство, общество, Церковь), или же все эти субъекты осуществляют друг против друга стратегии, то есть, по-русски говоря, "играют в закрытую"? Сразу оговоримся, что под "обществом" в современной России, согласно общепринятому мнению, надо понимать СМИ, поскольку остальные гражданские институты крайне слабы. И вот первое очевидное наблюдение: институции диалога крайне слабы по сравнению со стратегическим давлением и взаимными подозрениями. Бурно развивается "конспирология". Имеющиеся у нас институции диалога находятся практически вне зоны публичности.
Давно ли происходили встречи высшего церковного руководства с организованной делегацией редакторов крупнейших национальных газет? Давно ли правительственная комиссия по религиозным организациям собирала журналистов или руководителей СМИ, чтобы рассказать, чем она занимается? На память приходят только личные интервью правительственного чиновника Андрея Себенцова и комментарии чиновника АП Александра Кудрявцева. На этом – всё.
СМИ подозревают епископат в намерениях продавливать в государственно-церковных отношениях "интересы Церкви"; с другой стороны, епикопат вынужден, как в советские времена, по косвенным данным достраивать намерения "кремлевских политтехнологов". Всё это можно называть либо "фантазиями", либо "досужими домыслами" до тех пор, покуда между властью, Церковью и СМИ нет диалога.
Главный итог постсоветского десятилетия заключен именно в господстве "стратегического" поведения и в том, что нет никакого роста институций диалога.
И, разумеется, в пространстве стратегий все смыслы и перспективы искажаются. Приведем только несколько значимых примеров.
Первый касается богословского образования и его реформы. В интересах государства напрямую финансировать российские духовные школы. Почему? Потому что уровень российского богословия так же важен, как уровень нашего балета или дирижирования. Это с одной стороны. Ведь это наш национальный капитал, который в недавнем прошлом был активной частью мирового культурного наследия. И, судя по всему, русское богословие еще будет востребовано в мировом культурном контексте. С другой стороны, государству не может быть безразличен уровень интеллектуальной подготовки будущих клириков, горизонт их мышления. Сейчас учатся те, кто будет нас отпевать и крестить наших внуков. И вряд ли мы хотим, чтобы выросло такое поколение священников, которое будет заниматься сожжением "вредной" литературы во дворах семинарий. И больше того – от качества богословского образования зависит в будущем качество диалога между государством и Церковью.
С утверждением, что финансирование богословского образования является приоритетом государственной политики, можно соглашаться, а можно не соглашаться. Дело в другом: в РПЦ в настоящий момент идет реформа богословского образования – и самой системы, и содержания. Что об этом знает общество? Ничего. Что думает о направлении этой реформы, скажем, сочувствующая Церкви среда авторитетной гуманитарной профессуры (академические историки, филологи и т.д.)? Интересно ли это государству? А обществу (читай СМИ)? Не существует пространства, где все это могло бы обсуждаться. А потому нет и ответа.
Другой пример – создание Министерства по делам культов. Церковь решительно против этого министерства. Казалось бы, почему? Ведь такие министерства существуют и в странах с национальной Церковью – в католической Испании или в православной Греции. Несомненно, потому что иерархия считает, что такое министерство будет инструментом некоей односторонней стратегии. Независимо от того, намерено государство создавать такой орган или нет, эта реакция Церкви обнаруживает коренное недоверие в отношении государства.
Глубочайшее господство взаимного недоверия выявилось и во всей медийной кампании по поводу основ православной культуры. Резкое столкновение двух радикальных позиций: вводить и как можно скорее – не вводить нигде и никогда. Если же вводить – то кто напишет базовый школьный курс? Таково впечатление от дискуссии в СМИ.
Министерство образования не может вывезти большую группу журналистов или, например, деятелей культуры в Курскую губернию, где эти основы преподают в 300 школах, чтобы дать возможность поговорить с преподавателями, детьми и т.д. Синодальные отделы РПЦ тоже ничего подобного у нас не делают, хотя, казалось бы, они более других заинтересованы в таких акциях. При этом – в отсутствии инструментов диалога – так и останется неясным, почему недостаточно воскресных школ. А с другой стороны: кто будет преподавать? Как будет происходить подготовка и переподготовка кадров? Кто дает гарантии, что на уроках по этим "основам" мы не услышим, что Распутина оклеветали масоны?
Понятно, что не сам по себе курс является возможной причиной для возникновения межнациональных проблем. В Германии, как известно, религия (христианство) преподается, на выбор с этикой. Хотя и проблемы с исламской общиной в Германии достаточно серьезные.
Возможной причиной является содержание курса – например, некорректно интерпретированная отечественная история. Но где эта проблематика обсуждается конкретно? Возможно, на заседаниях координационного совета Минобразования и Патриархии. Но где же стенограммы?
Существуют ли в современной России институции, которые проводят диалоговые мероприятия между представителями государства, общества и Церкви? Последнее поучительное из того, что я видел на этот счет, – это конференция Фонда им. Конрада Аденауэра в Петербурге по социальной работе (декабрь 2001) и круглый стол "Религия и выборы" (ноябрь 2002) в Москве, организованный Медиасоюзом. Диалог удался в разной мере. Но это – диалог.
Для ясности: сессии Всемирного русского народного собора – это не столько диалог, сколько его имитация (ради достижения стратегических, "политтехнологических", целей). И Союз православных граждан (СПГ) не устраивает никаких диалоговых встреч с "союзами неправославных граждан". Он делает только односторонние патетические заявления – о ситуации на Украине, о строительстве мечети в Сергиевом Посаде и т.д. Этот Союз работает в Госдуме, но создается впечатление, что это не диалог с депутатами, а выполнение все того же политтехнологического заказа.
Примеры односторонних стратегий можно множить и множить. Но надо подчеркнуть, что ни один из трех субъектов не несет большей или меньшей ответственности за то, что господствуют стратегии (т.е. технологии навязывания).
Понятно, что никто не обязан строить диалоговые институции. Это вопрос не обязанности, а политической культуры. Игра "в закрытую" – это всегда игра на разрыв социальных тканей. В результате: взрыв антиклерикализма – с одной стороны, крайние формы национализма или "фундаментализма" – с другой. И в неизбежном итоге – национальная и культурная деградация.
© Фото http://www.xxc.ru/ [оригинал]
