Кёнигсберг – город нашенский

Самый западный город России – Калининград переживает "парад юбилеев". В 2004 году исполнилось 200 лет со дня смерти великого философа Иммануила Канта. В нынешнем широко отмечается 750-летие этого старинного европейского города на реке Прегель. 60 лет назад, 2 августа 1945 года, в Потсдаме было подписано соглашение великих держав о передаче Кёнигсберга и части Восточной Пруссии Советскому Союзу. А 7 апреля 1946 года был издан указ Президиума Верховного Совета СССР о создании Кёнигсбергской области в составе РСФСР. Летом того же года Кёнигсберг был переименован в Калининград, а Кёнигсбергская область – соответственно в Калининградскую.

Этот город с трудной судьбой был основан Тевтонским орденом как крепость в 1255 г., во время похода ордена против языческого племени пруссов. В том же веке Кёнигсберг получил городские "вольности".

Во все времена прусский город имел тесные связи с нашей страной. Прусские воины входили в состав дружин русских князей. Некоторые исследователи полагают, что Рюрик был родом из Восточной Пруссии, а название Русь связано с островом Русна. О многовековой истории города напоминают многочисленные старинные форты, храмы, замки, которые придают нынешнему Калининграду неповторимый облик.

Император Пётр I обнаружил в библиотеке Кёнигсберга знаменитую Радзивилловскую летопись, повествующую о Древней Руси. Не без влияния Пруссии Пётр создал в российской армии роты гобоистов и флейтистов — основу русских военных оркестров. Кёнигсберг оказал помощь Российской Академии наук: здесь были изданы первые "Учёные записки" этой академии, а ряд выдающихся учёных знаменитого Кёнигсбергского университета переехали в Петербург. Кёнигсбергские астрономы содействовали организации обсерватории в Пулкове. По всей России трудились знаменитые медики из Кёнигсберга — от личного врача Петра I до крупнейшего естествоиспытателя, основателя эмбриологии Карла Макса Бэра. Кёнигсберг дал России замечательных историков, математиков, физиков, химиков, механиков.

Весь цивилизованный мир знает Кёнигсберг как родину великого Канта (1724–1804). Немецкий мыслитель провёл в этом городе всю жизнь и одно время даже был российским подданным — когда во времена Екатерины II Восточная Пруссия вошла в состав Российской империи (1758–1762). Предполагал ли Кант, что его могила окажется на российской территории, в нынешнем Калининграде?..

А тогда, в XVIII в., ежедневный путь Иммануила Канта, скромного профессора философского факультета университета Альбертина, пролегал мимо кафедрального собора и Королевского замка, которыми исстари славился Кёнигсберг. Рано возникшему у него всепоглощающему интересу к философии Кант подчинил всю свою жизнь. Самые известные немецкие университеты того времени — Галле, Йена, Эрланген, Митау — предлагали ему кафедры, но Кант отвечал отказом. Когда Восточная Пруссия вошла в состав Российской империи, философу за заслуги перед отечеством были дарованы почётная грамота, золотая медаль и обещан высокий придворный титул. Но Кант не удосужился приехать в Санкт-Петербург за наградами и почестями. У него были свои привычки.

Каждое утро без пяти пять его будил слуга, и когда било ровно пять часов, он садился за стол, выпивал одну или две чашки чая, выкуривал трубку и готовил лекции, которые читал всю первую половину дня — пока стрелка часов не показывала без четверти час. Затем выпивал бокал венгерского вина и ровно в час садился за стол. После обеда он совершал прогулку до крепости Фридрихсбург, причём всегда — можно было сверять часы — шёл по одному и тому же маршруту, который горожане окрестили "философской тропой". После чтения газеты — в шесть часов — Кант отправлялся в свой кабинет и снова принимался за работу, причём всегда садился так, чтобы можно было видеть башню старого замка. "Пережить катарсис — почти что найти Бога", — размышлял Кант…

Прежде чем понять это, ему пришлось пройти тернистый путь — он искал Творца путём теории, аналитически. К концу жизни Кант стал глубоко верующим человеком, хотя так и не привык посещать кирху и совершать необходимые для христианина обряды. Его вера была иной, направленной на созерцание мира вокруг себя и созидание морального закона в себе. В этом он, безусловно, преуспел.

Можно много говорить о влиянии воззрений Канта на российских мыслителей. Кстати, во время пребывания в Кёнигсберге (1789) с Кантом встречался Н. М. Карамзин. "Здешняя кафедральная церковь огромна, — записал в путевом дневнике будущий российский историк. — С великим примечанием рассматривал я там древнее оружие, латы и шишак благочестивейшего из Маргграфов Бранденбургских и храбрейшего из рыцарей своего времени. Где вы, думал я, где вы, мрачные веки, веки варварства и героизма? Бледные тени ваши ужасают робкое просвещение наших дней…"

А вот как описывает Карамзин встречу с Кантом: "Был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша и Лейбница, и Юма и Боннета, — Канта, которого иудейский Сократ, покойный Мендельзон, иначе не называл, как der alles zermalmende Kant, т. е. всё сокрушающий Кант. Я не имел к нему писем; но смелость города берёт — и мне отворились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный. Первые слова мои были: “Я русский дворянин, и люблю великих мужей, и желаю изъявить моё почтение Канту”. Он тотчас попросил меня сесть, говоря: “Я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости”. С полчаса говорили мы о разных вещах: о путешествиях, о Китае, об открытии новых земель. Надобно было удивляться его историческим и географическим знаниям, которые, казалось, могли бы одни загромоздить магазин человеческой памяти; но это у него, как немцы говорят, дело постороннее. Потом я, не без скачка, обратил разговор на природу и нравственность человека; и вот что мог удержать в памяти из его рассуждений:

Деятельность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и стремится всегда к приобретениям. Смерть застаёт нас на пути к чему-нибудь, что мы ещё иметь хотим. Дай человеку всё, чего желает; но он в ту же минуту почувствует, что это всё не есть всё. Не видя цели или конца стремления нашего в здешней жизни, полагаем мы будущую, где узлу надобно развязаться. Сия мысль тем приятнее для человека, что здесь нет никакой соразмерности между радостями и горестями, между наслаждением и страданием. Я утешаюсь тем, что мне уже шестьдесят лет и что скоро придёт конец жизни моей: ибо надеюсь вступить в другую, лучшую. Помышляя о тех услаждениях, которые имел я в жизни, не чувствую теперь удовольствия; но представляя себе те случаи, где действовал сообразно с законом нравственным, начертанным у меня в сердце, радуюсь. Говорю о нравственном законе: назовём его совестию, чувством добра и зла — но он есть. Я солгал; никто не знает лжи моей, но мне стыдно.

Вероятность не есть очевидность, когда мы говорим о будущей жизни; но, сообразив всё, рассудок велит нам верить ей. Да и что бы с нами было, когда бы мы, так сказать, глазами увидели её? Если бы она нам очень полюбилась, мы бы не могли уже заниматься нынешнею жизнию и были бы в беспрестанном томлении; а в противном случае не имели бы утешения сказать себе в горестях здешней жизни: авось там будет лучше!

Но говоря о нашем определении, о жизни будущей и проч., предполагаем уже бытие Всевечного Творческого разума, всё для чего-нибудь и всё благо творящего. Что? Как?.. Но здесь первый мудрец признается в своём невежестве. Здесь разум погашает светильник свой, и мы во тьме остаёмся; одна фантазия может носиться во тьме сей и творить несобытное.

Почтенный муж! прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои!

…Он записал мне титулы двух своих сочинений, которых я не читал: Кritik der praktischen Vernunft и Metaphisik der Sitten (“Критика практического разума” и “Метафизика нравов”. — А. Н.) — и сию записку буду хранить как священный памятник", — вспоминал Карамзин (Письма русского путешественника. Л., 1984).

Через пять лет после этой встречи, в 1794 г., Кант был избран иностранным членом Петербургской Академии наук.

В Кёнигсберге жили многие деятели немецкой культуры и искусства, в их числе знаменитый Э. Т. А. Гофман. Его музыкально-эстетические воззрения оказали прямое воздействие на российскую эстетическую мысль. В. Г. Белинский был инициатором изданий сочинений Гофмана на русском языке. Русский критик считал, что пушкинская "Пиковая дама" написана под влиянием Гофмана.

Из Кёнигсберга в Вену, а затем в Петербург прибыл Людвиг Теппер де Фергюсон, придворный музыкант при русском императорском дворе, учитель музыки в Царскосельском лицее. Гимн Лицея, написанный де Фергюсоном на стихи А. А. Дельвига, в течение 40 лет звучал в стенах этого прославленного учебного заведения. В 1820 г. в Кёнигсберге побывал выпускник Царскосельского лицея Вильгельм Кюхельбекер. "Я уже видал несколько готических городов, но ни один не поразил меня до такой степени, — писал Кюхля. — Переезжая чрез мост, я ахнул: река Прегель по обеим сторонам обсажена узенькими высокими домами (между ними есть 8-этажные), которые стоят к берегу не лицом, а боком, снабжены огромнейшими кровлями и тем получают вид каких-то башен китайской или Бог знает какой постройки! Улицы красивы и некоторые довольно широки: большие крыльца придают городу весёлую южную физиономию. Меня восхитили италианские тополи, которые я здесь увидел в первый раз: не знаю красивее дерева" (Кюхельбекер В. К. Путешествия. Дневник. Статьи. Л., 1979).

Можно привести ещё много примеров тесных связей России и Кёнигсберга. Так, уроженцем этого города был один из учителей и друг М. И. Глинки Карл Шарль Майер, который вместе с К. П. Вильбоа подготовил к изданию оперу Глинки "Жизнь за царя". Четверть века с Кёнигсбергом была связана творческая и концертная деятельность А. Г. Рубинштейна, который доверил здешним музыкантам премьеры трёх своих сочинений. Его брат Н. Г. Рубинштейн дирижировал в Кёнигсберге бетховенским фестивалем и первым исполнил здесь "Торжественную Мессу" Бетховена. А в 1930 г. в Кёнигсберге состоялся фестиваль И. Стравинского, когда исполнялись его балеты "Аполлон Мусагет", "Петрушка" и опера-оратория "Царь Эдип".

Пакт Молотова-Риббентропа… 1 сентября 1939 г. немецкие, а 15 сентября — советские войска входят на территорию Польши. Перед нападением Германии на Советский Союз многие здания в Кёнигсберге ломились от запасов нашего зерна; последний эшелон с советским авиабензином прибыл в Кёнигсберг в ночь на 22 июня 1941 г. Странные ходы странной дипломатии, парадоксы трагического времени…

В конце августа 1944 г. английская авиация — более 600 бомбардировщиков — две ночи совершала налёты на центр Кёнигсберга. Погибло много мирных жителей. Был почти начисто снесён центр города, в том числе и старинный университет. Под угрозой уничтожения оказалась и бронзовая скульптура Канта — символ Кёнигсберга, творение выдающегося скульптора Христиана Рауха. По разрешению магистрата из охваченного огнём города скульптуру вывезла в своё поместье уроженка этих мест юная графиня Марион фон Денхофф. Но спасти шедевр не удалось, после штурма города скульптура исчезла.

Впрочем, "исчез" и сам город. Его уничтожение началось бомбёжками, а продолжилось после войны: новые партийные "гауляйтеры" области распорядились взорвать стены древнего Королевского замка — "чтобы и духу немецкого тут не было". "Страшен Бог без морали", — говорил Кант. Кёнигсберг, город Канта, перестал существовать. Рассказывают, что после взятия Кёнигсберга советскими войсками один "шибко грамотный" офицер написал мелом на надгробной плите, оставшейся на могиле Канта: "Битие определяет сознание"…

Оставшихся жителей депортировали. Начался новый период в истории древнего города. Кёнигсберг, сполна переживший трагедию Второй мировой войны, отвечал за преступные дела политиков и вождей.

По решению Потсдамской конференции большая часть территории бывшей Восточной Пруссии отошла к Советскому Союзу, и Кёнигсберг стал советским областным центром. После смерти "всесоюзного старосты" Калинина, друга и сподвижника Сталина, древний город по велению вождя получил новое имя — Калининград.

Время лечит раны и исцеляет от заблуждений. Иммануил Кант с его философией мира, справедливости, уважения к достоинству уже не "перемещённое лицо" в этом городе. В новой России интерес калининградцев к знаменитому сыну Кёнигсберга возрос после 1991 г., когда область утратила статус закрытого военного региона. До этого времени могила Канта у стен кафедрального собора, почти разрушенного в годы войны, находилась в плачевном состоянии. На мраморной плите, искорёженной осколками авиабомб, едва читалась эпитафия о погребённом здесь мыслителе: "Две вещи наполняют душу всё новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — звёздное небо надо мною и моральный закон во мне. И. Кант".

Сейчас собор выглядит почти как в былые годы, когда столица Восточной Пруссии была одним из красивейших городов Европы. Могила Канта одета в розовый туф, специально привезённый из Армении, её окружают резные чугунные решётки, выполненные немецкими и польскими мастерами. В соборе открыт органный зал, вокруг вьются изящные мостики через тихую реку Прегель.

При жизни Кант никогда не покидал Кёнигсберга. Став бронзовым, однажды ушёл отсюда… казалось, навсегда. Однако летом 1992 г. статуя немецкого философа снова заняла своё место перед зданием университета. Верная городу Марион фон Денхофф десятилетия мечтала об этом часе. Её сподвижником в осуществлении столь непростого во всех отношениях замысла стал давний друг нашей страны, глава наблюдательного совета "Дойче Банка" д-р Фридрих Вильгельм Кристианс. Оказывала содействие в благородном деле и Российско-немецкая ассоциация "Мюльхаймская инициатива". В Германии был объявлен сбор пожертвований на восстановление памятника. В нём участвовали тысячи людей — от школьников до пенсионеров. По старой миниатюрной модели скульптура была воссоздана и заново отлита в Берлине.

27 июня 1992 г. возле главного университетского корпуса состоялось вторичное открытие памятника великому философу. Героиней дня была приехавшая на торжество седая, но полная молодой энергии графиня Марион фон Денхофф. Д-р Кристианс сказал на церемонии открытия памятника: "Сегодня исторический день, когда торжествует справедливость".

В общественных кругах периодически вспыхивают споры о названии города. Одни считают исторически несправедливым и нелогичным, что город носит имя Калинина, одиозной фигуры сталинского режима. Против восстановления прежнего названия возражают те, кто гитлеровский период в жизни города переносит на всю его историю. Между тем у ветеранов есть медаль "За штурм Кёнигсберга"…

Город не виновен в преступлениях правителей. Название Кёнигсберг — "Королевская гора" — поэтичное, нейтральное. Должно ли оно исчезнуть из исторической памяти, как Карфаген, уничтоженный варварами? А опасаться "аншлюса" российского Кёнигсберга так же нелепо, как и польского Гданьска (бывший Данциг), Щецина (Штеттин) или Вроцлава (Бреслау)…

Документы о незыблемости сложившихся границ государствами давно подписаны. Город Кёнигсберг, именуемый Калининградом, — нашенский. Не подлежат сомнению ни его историческая причастность России, ни подвиг нашего народа в минувшей войне. Как не подлежат сомнению звёздное небо и моральный закон.