Куриная ножка, с блестящей золотисто-коричневой корочкой, медленно-медленно истекала жиром, источала дымок и аромат сладкого вина, скорее всего, кагора. На сковородке рядом с курятиной почему-то скворчали розовые креветки и маленькие осьминожки, свернулись кольцами кальмары и, кажется, там были еще крупные новозеландские мидии. Оставалось ждать сущую ерунду—вино уже почти выкипело, и можно было приступать к трапезе. И в этот сладостный момент стук в дверь прервал мой сон, а вслед за стуком раздался строгий голос управляющей: "Сергий, пора вставать—уже шесть утра!"
Так начался первый день моего послушания в монастырской обители Патриаршее подворье в подмосковном Переделкине—там, где стоит Спасо-Преображенская церковь и где находится резиденция патриарха Алексия II. Днем раньше я откликнулся на объявление в церковной лавке: "Патриаршему подворью требуются одинокие верующие—водитель, дворник, уборщица, прачка, церковники, сантехник". Честно объяснил управляющей подворьем матушке Татьяне Дмитриевне Михайловой, что я журналист, а вовсе не "одинокий верующий", что хотел бы несколько дней пожить здесь во время поста, когда община готовится к Светлой Пасхе.
К моему большому удивлению, Татьяна Дмитриевна не отослала меня в канцелярию патриархии за всяческими согласованиями и разрешениями—подворье действительно нуждалось в рабочих руках, сгодились и мои, способные не только стучать по клавишам компьютера, но и крутить баранку. А как выяснилось через несколько дней—еще и орудовать граблями, лопатой, таскать ящики и матрасы. Также я продавал прихожанам церковный товар с лотка перед службами, принимал записки за здравие и за упокой, мотался по строительным и продуктовым рынкам, и даже пару раз передо мной открывались ворота тщательно охраняемой милицией и сотрудниками ФСО резиденции патриарха, куда я привозил овощи и фрукты с рынка в Ново-Переделкине.
И при этом я честно постился, как и все обитатели подворья, около тридцати душ—священники, монахи и монашенки, наемные рабочие, другие послушники, нашедшие здесь кров и хлеб, да еще солдатики, присланные поработать из соседней воинской части полковником Виталием—активным прихожанином храма. Скажу сразу: жизнь без мяса, рыбы, масла, ста граммов за ужином и прочих излишеств удалась вполне, а единственный отрицательный результат выявился позже—я прибавил в весе аж два кило. За эти дни я съел много каши (преимущественно гречневой и перловой) и невероятное количество "макаронных изделий". В трапезной на столе всегда стояли тарелочки с квашеной капустой, солеными опятами, свеклой, огурцами. Нахлебался кислых щей, овощных супов и вдоволь напился свежевыжатого морковного сока, который Татьяна Дмитриевна готовила сама прямо в трапезной с помощью мощной соковыжималки киловатта в три, не меньше. Особенно вкусным сок показался после того, как чистить морковку на кухне определили и нас с фотографом Алексеем.
Честно скажу—до начала эксперимента были у меня грешные мысли, что в непосредственной близости от обители патриарха постятся не слишком строго. Все-таки в детстве я читал не Священное Писание, а "Библию для верующих и неверующих" воинствующего атеиста Емельяна Ярославского, знакомился не с Житиями, а с байками вроде той, где поп, застигнутый кем-то из паствы в пост за поеданием мяса, ответствует: "Это для вас пост, а мне, чтобы с Богом общаться, силы нужны!" А уж сейчас, в третьем тысячелетии, когда существует масса новых продуктов и технологий, которые не могли попасть ни в какие каноны, можно превосходно обойти древние заветы и наставления—и дело не только в мясе из сои, но и, например, в бескровных морских гадах, которым несть числа: креветках и мидиях, кальмарах и осьминогах, лобстерах и омарах—все это уж точно не рыба, которую, как известно, тоже запрещено есть практически в течение всего Великого поста. Так вот, ничего этого здесь не ели, по крайней мере в наших двух трапезных—для батюшек и дворовых людей вроде меня. Думаю, у патриарха тоже—в конце концов, продукты в резиденцию привозил я сам.
С другой стороны, я—в темноте своей—боялся, что слабых духом, тех, кому поститься невмоготу, здесь не терпят. Но тут меня просветил отец Антоний. Он черный монах и мяса не ест вообще никогда. "Ежели человеку, стремящемуся жить по заповеди, необходима помощь в достижении своей цели,—сказал отец Антоний,—то пусть это будет соевое мясо или креветки, раз ему так легче приспособиться к посту. Сильному этого не нужно, а слабый пусть прибегнет к этому искушению—не самому страшному, поверьте".
Терпимость в Патриаршем подворье ощущается во всем, в том числе в отношении прихожан к случайному наблюдателю вроде меня—во время службы никто меня не разглядывал, хотя я и не клал земных поклонов, как остальные. Никто не бросал косых взглядов на мой "Форд", заезжающий прямо в ворота подворья, на мои джинсы, на то, что я курил неподалеку от входа.
Впрочем, курить было особо некогда, дел невпроворот: раскидать кучи осевшего снега перед храмом, вымести мусор, накопившийся за зиму, сжечь осыпавшиеся елки, стоявшие здесь еще с Рождества, взрыхлить цветочные клумбы перед крестильней, подправить могилы за церковью, куда-то пристроить камни, сгруженные одним из спонсоров на поле перед автостоянкой.
Без спонсоров Спасо-Преображенская церковь, несмотря на близость к патриарху, просто не выжила бы. Они самые разные. Одни приезжают на крутых автомобилях и заходят в храм в сопровождении телохранителей, как бизнесмен Александр, не пропустивший за эти дни ни одной службы (он и деньги церкви дает, и снабжает столярную мастерскую сосной, а иногда и дубом), другие, как полковник Виталий, показываются нечасто, но помогают как могут. Директор одного из подмосковных совхозов регулярно посылает в подворье зелень и овощи, машины с торфом. Одна из прихожанок запасает на зиму грибы, другая квасит капусту и солит огурцы. За две недели до Пасхи Татьяна Дмитриевна Михайлова спокойна—теленку молоко уже не нужно, и две коровы в скотном дворе будут "работать" исключительно на творог, а куличи и яйца, как всегда, принесут прихожане. Хотя, увы, многие из них становятся все беднее. "Раньше после Пасхи мы отправляли освященные яйца ящиками в больницы и детские дома,—вздыхает Татьяна Дмитриевна,—а в последнее время их приносят не так много. Но на разговение нам хватит". А деньги на содержание подворья и на зарплаты наемным работникам поступают не только от жертвователей, но и от продажи свечек, постных шоколадок и тортиков, религиозных книг и брошюр. И даже от "услуг"—подать записку о молении за упокой или за здравие стоит 10–15 руб.
Торговцем у храма я был лишь однажды, во время вечерней службы. Само собой, больше всего покупали свечки, особенно восковые по 10 руб., а также освященные постные торты. После службы изголодавшиеся за два с половиной часа прихожане налегали на постные черничные батончики по 8 руб. за штуку. Но самую крупную покупку сделал приехавший со стороны писательского поселка владелец черного "Лэндкрузера", даже не зашедший в церковь. Он взял две бутылки самого дорогого освященного азербайджанского кагора "Чумай" по 300 руб. (я торговал и более дешевыми кагорами—за 210, 180 и даже молдавским за 95) и лимонный торт за 120 руб., сунул мне две пятисотрублевки, сказал "сдачи не надо" и укатил. В этот вечер в коробке с деньгами, которая мне заменяла кассовый аппарат, оказалось 3280 руб., почти рекордная выручка, как потом сообщила Татьяна Дмитриевна. Денег могло быть и больше. Просто не все покупатели, отходя от прилавка, сразу пересчитывали деньги, а из тех, кто пересчитывал, многие возвращались, чтобы вернуть лишнюю сдачу—торговец из меня никудышный.
А еще я отвозил пакеты с мукой в монастырь на Рождественке, где есть пекарня, и забирал оттуда готовые просфорки. Мотался с Татьяной Дмитриевной по заводам в Гжели—покупали фарфоровые яйца и подставки для яиц (перед Пасхой все это вмиг разойдется на лотке у церкви), и местный директор, узнав, откуда мы приехали, немедленно стал нашим спонсором, подарив нам целый мешок расписанных чашек—для трапезной.
Ночью в келье, после всей этой суеты, тишина оглушает. Куда-то сгинули из снов куриные соблазны, ушли суетные мысли, не слышны проносящиеся мимо электрички, самолеты из Внукова больше не пикируют на поселок, не ревут моторы джипов переделкинских жителей. Совсем рядом, за стеной, молится настоятель храма отец Владимир. А в сотне метров от подворья, чуть вниз по косогору, начинается кладбище, где лежат мои атеисты-родители. Почему-то мне приятно, что могилы их—недалеко от храма.
Источник: "Русский Newsweek"
