В конце 1980-х годов европейские эксперты именно Украине предрекали межцерковные войны, неминуемые волны насилия, взрывы нетерпимости на религиозной почве и свирепое подавление активности религиозных меньшинств. Православно-греко-католический и православно-православный конфликты действительно угрожали основам гражданского мира и сотрясали покой вначале тысяч, а затем сотен населенных пунктов страны, но до войн дело не дошло.
Ни один из центров силы, определяющих религиозную конфигурацию страны, не притягивал к себе более трети взрослого населения страны, а их конкуренция создавала важнейшую предпосылку существования в Украине вполне приличных стандартов религиозной свободы — одной из очень немногих свобод, которыми реально пользовались украинские граждане. Этому также способствовало отсутствие жесткой конфессиональной коннотации в украинском национализме, присутствующей в национализме польском, русском, грузинском или хорватском — быть "настоящим украинцем" не означает с необходимостью исповедание православия или католицизма. Религиозная свобода также не угрожала позициям власти так, как ей угрожала свобода слова или экономическая свобода с нормальными рыночными правилами; одновременно, чувствительность к нарушению этой свободы со стороны, в первую очередь созданных в свое время религиозными диссидентами Соединенных Штатов, всегда была высокой.
На фоне глубокого разочарования институтами власти, контролируемыми ею СМИ, деятельностью политических партий и сервильных профсоюзов, Церковь пользовалась наибольшим кредитом народного доверия. Ее присутствие в обществе, по меньшей мере, в институциональном измерении, становилось все более весомым. Начиная с 1988 г., количество религиозных общин в Украине, где и накануне горбачевских реформ было сосредоточено почти две трети всех православных и около 40% протестантских общин в СССР, выросло впятеро; верующим было возвращено 3,7 тыс. сакральных зданий, открыто 370 монастырей, создано почти 300 миссий, 170 духовных учебных заведений и 12 тыс. воскресных школ. Удельный вес украинцев, считающих себя верующими, рос из года в год и в начале 2000-х годов составлял приблизительно три четверти взрослого населения. Хотя показатели, характеризующие религиозное поведение при этом росли гораздо медленнее, а уровень участия в делах церковных общин оставался существенно более низким, чем у западных соседей (венгров, словаков, румын, не говоря уже о поляках), религия стала заметным фактором общественной жизни страны, а количество религиозных общин становилось сравнимым с общей численностью всех добровольных объединений граждан.
Баланс между главными актерами религиозной сцены иногда нарушался, но, в конечном счете, оказывался неуничтожимым.
II.
В ходе кампании-2004 хрупкому религиозному равновесию предстояло испытание "дестабилизационным сценарием". О том, что страна на тех выборах была исполосована, в том числе и по религиозным линиям, писалось и говорилось достаточно. Остается добавить, что наиболее ожесточенные столкновения в современном мире ведутся не вокруг налоговых ставок и даже не по поводу нефти; в их центре — ценности и идентичности. Они очень часто не поддаются социологической операционализации и поэтому коллективные движения миллионов человеческих душ нередко оказываются неожиданными. "Не может быть избран американским президентом человек, при котором сократилось количество рабочих мест", — утверждал на старте прошлогоднего президентского марафона в США авторитетный вашингтонский эксперт. "Не бывает таких ситуаций, когда имеет место колоссальный экономический подъем, когда идет сумасшедшее, радикальное и ударное, шоковое повышение жизненного уровня самой бедной части населения, которая честно ходит на выборы, и при этом действующая власть выборы проигрывает", — объяснял в октябре 2004 года эксперт украинский.
Исход американских выборов решили ценности, и, в первую очередь, ценности религиозные. А также востребованный большинством американцев "правильный" ответ на извечный американский (украинский, еврейский, русский, сербский и т.д. и т.п.) вопрос: "Кто мы?", актуализированный прошлогодней книгой гарвардского провокатора Сэмюэла Хантингтона.
В отечественной кампании-2004 человеческое достоинство "маленького украинца" противостояло подлой силе "хозяев жизни", фундаментальные ценности и предельные значения — бесконечной стилизации под "каноническое православие", совесть и высшие переживания — выламывающейся из храмового интерьера беспощадности к врагам ("козлам, мешающим нам жить").
Ющенко обращается к мироощущению каждого, его ценностный ряд очевидно христианский, но в нем нет конфессиональной привязки. Янукович отбрасывает все неправославное, из православного — "неканоническое". Его обращения к верующим по форме — абсолютные копии архиерейских посланий (одно из них начиналось с "Возлюбленные о Господе, братья и сестры!" и заканчивалось "Спаси нас всех, Господи! К сему, смиренный послушник Украинской Православной Церкви …").
Для команды Януковича религия это не только ресурс мобилизации "мы" против "они", но и эффективный пропагандистский и организационный церковный механизм. Украинской православной церкви в единстве с Московским патриархатом было отведено свое строго определенное место в стратегии победы "единого кандидата". Речь идет о системе, в которой не может быть ни сбоев, ни ослушаний, ни самодеятельности; жесткое давление и беззастенчивый подкуп — средства, которые распространяются на все уровни Церкви. Архиереи и священники с разной степенью добровольности проводили крестные ходы, распространяли газеты, листовки и даже тексты молитв в поддержку "православного президента". Священники агитировали за Януковича в проповедях и превращали храмы в склады агитпродукции, в том числе порочащей Ющенко и его сторонников как "слуг сатаны" (апофеоз — "сугубые молебны" за погибель оппозиционного кандидата). Всей стране стали известны факты отказа от причащения прихожанам, голосовавшим за Ющенко.
По меньшей мере, часть епископата УПЦ сорвалось в тот же грех разделения, который так сурово осуждала, обращаясь к православным Украины, вышедшим из ее юрисдикции. Связывая верность Церкви с лояльностью к одному из политиков, нарушая не только каноны, но и догматы, иерархия оттолкнула от себя тех, кто молился на Великом входе за патриарха Московского не потому, что он "Московский", а потому, что он "канонический" и тех, кто до сих пор пребывал в святой уверенности, что причастие — это то последнее, что отменяет политические столкновения и вообще — всю суетность этого мира.
III.
Будет ли "переформатировано" православное пространство после победы оранжевой революции? Так весьма округло можно сформулировать вопрос, который занимал после всего того, что случилось: и патриарха Алексия ІІ, принимавшего только что инаугурированного В.Ющенко, и приехавшего в Киев российского президента, и множество священнослужителей, мирян и тех, кто, не считая себя верующим, уверенно говорит о своей православности. ("Православные" превосходят числом верующих и в Украине, и в России, и в Белоруссии, а А.Г. Лукашенко идентифицировал себя как "православного атеиста").
В самом общем виде послереволюционные позиции тех, кто завязан в украинском православном узле, выглядят следующим образом. Украинская православная церковь Киевского патриархата призывает Украинскую автокефальную православную церковь к объединению, а УПЦ МП — прекратить вражду и приступить к переговорам о Единой Поместной Православной Церкви. Киевский патриархат знает, что две трети приходов Московского патриархата в Украине находятся в областях, где победил Ющенко. Они рассчитывают на православных, особенно молодых,недовольных действиями своих пастырей, а также на помощь государства.
Однако Синод УПЦ уже заявил, что в его отношении к УПЦ КП никаких изменений не произошло. Впрочем, и в УПЦ МП звучали, в том числе и с Майдана, голоса священников и мирян, воспринявших манипулирование ими со стороны Кремля как личную и весьма болезненную проблему. Кто-то из таких православных не считает для себя возможным оставаться далее под московским омофором и ищет для себя другую, но обязательно каноническую юрисдикцию.
Украинскую же автокефальную православную церковь мы не упоминаем; ее фактически не существует; есть конгломерат минимально связанных между собой епархий и приходов.
Московский патриархат выказывает озабоченность возможными нарушениями прав своих верующих и призывает украинские власти не вмешиваться.
Вселенский (Константинопольский) патриархат выражает готовность всемерно помочь народу, который "занимает особое место в сердце Церкви-Матери, можно даже сказать, центральное место в материнском сердце" (патриарх Варфоломей І), но непонятно как далеко он готов пойти на этот раз. С одной стороны, Царьград неоднократно заявлял, что не считает обстоятельства переподчинения Киевской митрополии в 1686 г. Московскому патриархату безупречными. С другой, признает только одного митрополита Киевского — того, который в юрисдикции Московского патриарха. Не спешит Вселенский патриарх и подтвердить недавнее громкое заявление архиепископа Всеволода (Майданского) о том, что "… Московский Патриархат, имеет ту территорию, которую занимал до 1686 года", а "подчинение Киевской Митрополии Московскому Патриархату было произведено Патриархом Дионисием без согласия или утверждения Святого и Священного Синода Великой Церкви Христовой (Константинопольского Патриархата)". Впрочем, близкую формулировку содержал еще Томос 1924 г. об автокефалии Православной церкви в Польше, а в приветствии Вселенского патриарха Димитрия новоизбранному патриарху Московскому и всея Руси Алексию II границы Московского патриархата были признаны по состоянию на 1593 г. Это означает, что Константинополь не считает украинскую проблему внутренним делом Московского патриархата и полагает невозможным решать тут что-либо без своего участия. Еще это означает, что Новый Рим готов и далее, как он это уже неоднократно делал в прошлом веке, разыгрывать украинскую карту в долгом и изнурительном соперничестве с намерившимся меряться с ним славой Римом Третьим.
Это, однако, еще не означает, что Константинополь готов пойти на всеправославный скандал, на разрыв отношений с Москвой и немедленно принять под свой омофор православных в Украине или, тем более, даровать автокефалию какой-либо части Православной церкви в Украине. Впрочем, православных, стремящихся под руку Царьграда, в Украине не так и много. Возглавители Киевского патриархата, например, говорят только о признании своего независимого статуса. Священноначалие УПЦ МП устраивает ее нынешний статус (разве что "не следует заходить в политические дебри, особенно нам, священнослужителям", — как тонко заметил недавно митрополит Владимир (Сабодан), выступая перед духовенством Киевской епархии).
Предположим фантастический сценарий — патриарх Варфоломей І дарует автокефалию УПЦ Киевского патриархата. Две канонические юрисдикции приводят к институализации разлома между православными в Украине, который (разлом) все же воспринимался как явление транзитное. Неизбежные переходы в новую юрисдикцию из юрисдикции старой приводят к конфликтам, судам и столкновениям. УПЦ МП эволюционирует в направлении экзархата Русской церкви и становится символом, рядоположенным триколору. Но верные Киевского патриархата теперь спокойны: священнодействия их пастырей и архипастырей спасительны, хотя, конечно, окончательное решение тут принадлежит Самому Богу.
Все это радует, однако это не Единая Украинская Поместная Православная Церковь. Такая Церковь по определению объединяет всех православных в Украине, вне зависимости от их этнического происхождения, языка богослужения и проповеди, специфических особенностей в литургической практике. Это принципиально и с точки зрения православной экклезиологии и, если хотите, для строительства украинской нации-государства. Страну надо склеивать, это очевидно; от успешности этого процесса склейки и будет зависеть решение церковной проблемы в том виде, в котором она существует сейчас. Ведь церковный раскол — не причина, а следствие разделений в обществе. И часть православных постоянно задаются вопросом: почему православные России и Албании, Грузии и Сербии, Польши, Болгарии или Румынии имеют право на Поместную церковь и почему такого права лишены православные Украины? Тогда как другую часть "народа Божия" этот вопрос не занимает, а еще одна из частей считает реализацию такого права вредной.
IV.
Мы не знаем еще ни плана "склейки", наличествующего или разрабатываемого новой властью, ни контуров его, условно говоря, церковной политики. Очевидно, однако, что тут существует свой, и довольно тугой узел. Во-первых, правовое пространство такой политики чрезвычайно ограничено и очень часто действия, рассматриваемые властью и даже общественностью как в высшей степени справедливые, являются просто-напросто нарушением действующего законодательства. Во-вторых, в своей политике нынешняя власть не имеет не только инструментария королей и диктаторов, творивших автокефалии XIX века, но и, очень надеемся, средств предыдущей власти, "разруливавшей" какие-то церковные вопросы в административном порядке. В-третьих, совсем "не вмешиваться" в церковные дела не удастся. Хотя бы потому, что Москва настойчиво превращает Православие, по словам министра иностранных дел РФ, в "неотъемлемую часть усилий по утверждению самобытной роли России на мировой арене".
Нельзя также "не вмешиваться" потому, что угроза многократного усиления региональных "церковных политик" сегодня более чем реальна. Эти политики означают не просто весьма произвольные преференции местных властей религиозному большинству — еще раз напомню, что государственно-церковные отношения в Украине все еще принадлежат более к административной, чем к правовой сфере. Они означают также и подавление религиозных конкурентов, и дискриминацию религиозных меньшинств, и, в конце концов, то же располосование страны. Поскольку все без исключения церкви и религиозные организации Украины в каком-нибудь из ее регионов являются религиозными меньшинствами, задачи унификации политики в отношении религиозных организаций, а также обеспечения религиозных свобод становятся первоочередными.
Еще одной первоочередной задачей является принятие нового Закона, который бы превратил доброе, но отслужившее свое украинское законодательство о свободе совести из декларации в детальный и эффективный правовой документ, обеспеченный надежными юридическими механизмами. В преддверии парламентских выборов-2006 неплохо было бы, чтобы этот закон реально предотвратил саму возможность превращения церквей в политические партии и исключил любое давление на религиозные организации со стороны субъектов выборов и властей.
Наконец, задачей, которая действительно принадлежит к разряду первоочередных, является обеспечение торжественно декларированной прозрачности и правовой обоснованности политики в отношении религиозных организаций (наличие у государства такой политики закреплено законом). Ведь мы, вновь таки, не знаем, что собирается делать власть в этой сфере и чего она точно делать не станет. И чем, например, содержательно отличается недавний визит Госсекретаря А.Зинченко в Стамбул к Вселенскому патриарху от визитов представлявшего в 1993 г. Л.Кравчука, а в 2000 г. — Л.Кучму вице-премьер-министра Н.Жулинского или самого Л.Кучмы в 2000 г.?
Разумеется, что интересам общества и сохранения гражданского согласия единая Православная церковь отвечает, мягко говоря, больше, чем три церковных юрисдикции, погрязшие в борьбе друг с другом; что ситуация, когда та или иная церковь становится орудием государства, реализующего недружественную по отношению к Украине политику, не является нормальной. Но власть честно и внятно — в духе заявления Президента о необходимости открытой политики в отношении Церкви — должна бы объяснить обществу как она собирается обезопасить нас от этих рисков, насколько это законно и почему она будет действовать так, а не иначе.
Источник: Грани+
