Тринадцатый

К этому привыкнуть нельзя. Вот сейчас споют: "Святый Боже" или "Елицы во Христа крестистеся…" (в зависимости от дня Литургии), и ты опять поднимешь над собою Апостол и выйдешь на середину храма. Батюшка возгласит "Премудрость!", и ты обретёшь голос Павла, а твои товарищи по общине, твои братья и сёстры, станут ефесянами и солунянами, галатами и коринфянами. И в храм XXI столетия войдёт горячее дыхание первого века, нетерпение молодого, становящегося христианства, в котором всё только рождается и потому требует бдительности и готовности.

Порядок чтений в годовом круге неизменен, и ты за многие годы служения уже знаешь, когда придёт час римлянам, когда евреям… Но раздастся "Премудрость!", и опять ни тысячелетней традиции, ни защитного покоя привычки — только огонь и тревога, свет молнии и безумие встречи, как в непрерывно повторяющемся прозрении Савла на пути в Дамаск.

Кажется, мы знаем о нём всё — не только от него самого и его спутника в трудах апостола Луки, но и от писавших о нём Г. Сенкевича и Ф. Ницше, о. Александра Меня и М. Бубера, А. Швейцера и множества других богословов, писателей, философов. А уж что говорить о тысячах толкований "Посланий" апостола! Подлинно, как пишет Ален Деко в своей книге "Апостол Павел" (Молодая гвардия. ЖЗЛ. М., 2005), — "пролиты реки чернил".

Что же при таком знании всё-таки побудило французского писателя взяться за ещё одну книгу об апостоле? Он проясняет этот вопрос с первой страницы, доверчиво и открыто, как всё в этом подкупающем повествовании. Воспитанник рационалистической Французской академии, потеснившей Б. Паскаля для Э. Ренана, он не был внимательным сыном Католической Церкви и поздно узнал, что апостол Павел не встречался с Христом, а узнав, не мог понять, как тот встал в истории Церкви рядом с ближайшим Христу Петром. С этого удивления начался сорокалетний путь "преследования" тайны, вчитывания в судьбу своего героя, которая, становясь известнее, не делалась постижимее.

Писатель прошёл всеми дорогами апостола Павла — в Малой Азии, Иерусалиме, Греции, Риме. Я знаю счастье такого пути, потому что тоже касался этих камней в Тарсе и Антиохии, в Пергии и Листре, Эфесе и Троаде, знаю свет этих небес и тяжесть дорог апостола. Наверное, временами мы шли рядом с автором книги. Но наше знание только умно и не обожжено единством мира и близостью неба. Во всех нас больше Ренана, торопившегося воспользоваться великой наукой XIX века, чтобы снисходительно объяснить все чудеса Христа и апостолов; в нас больше португальца Эсы де Кейроша, который прекрасно пишет о каждом уголке Святой Земли и знает, какими улицами шёл Иосиф Аримафейский за телом Спасителя и где Христос ступил на Скорбный путь, но для которого это только святые, украшающие человечество "легенды". Он может сказать, что это было в те времена, "когда ангелы ещё ходили по земле", но для него это останется только изящной аллегорией, а не высокой реальностью, в которой Богородица спокойно встаёт навстречу Архангелу Гавриилу, пришедшему с вестью о Сыне: "Я раба Господня. Да будет Мне по слову твоему", — потому что "перемычка" между земной и небесной мыслью была прозрачна или её не было вовсе и небо было, по слову пророка Исайи, "престол Господень, земля подножие ног Его", и они были одно.

Вот и у Алена Деко через век после Ренана всё ещё первенствует путь хоть уже и не такого самоуверенного, но — ума, и он, приводя отрока Савла учиться в Иерусалим к Гамалиилу, может с улыбкой и тайным щегольством написать, под стать своему соотечественнику: "В эту пору Иисус плотничает в Назарете, забытой богом деревушке". И его почти не ранит эта улыбчивая фраза, и он не останавливается, потрясённый тем, что Бог забыл деревню Своего Сына. Мы тоже проскальзываем её легко, восхитившись стилем и не дав себе труда и на минуту задуматься о страшно живой глубине мира, где в малой деревне обыденно плотничает и готовится к служению и гибели Спаситель мира, а миру это служит только поводом к эффектной фразе.

Автор чувствует опасность вхождения в небесный мир земной дверью и сразу оговаривается, что он не теолог и не богослов, а только историк — "историку же следует показать, как человек Павел" реагировал на то или другое. И слово "человек" подчеркнёт — значит, Павел, не видевший Иисуса, ближе к нам и поможет нам сократить дорогу к Спасителю, понять непостижимый язык откровения, так естественно и "даром" доставшийся прямым ученикам Сына Божия.

А легче нам не становится, и вопросы не исчезают. С человеческой точки зрения можно понять, что Павел ходит по одним улицам с Христом и не знает Его, если и слышит — не придаёт значения: воздух давно наэлектризован ожиданием Мессии и уже отравлен скепсисом. Сын Моисеева Закона, Павел, конечно, в этот роковой час мира с синедрионом и, когда бы знал о казни Христа, возможно, стоял бы в толпе правоверных, кричавших: "Распни Его!"

Но вот ведь не знал, не стоял, не кричал, хотя потом и гнал яростно христиан. Нет, в небесном мире не одни "человеческие" меры. Есть богочеловеческие. И святой может проходить обычной людской дорогой, но он будет с самого начала, с небесного замысла о нём, нести в судьбе элемент жития, где сверхъестественное равноправно с естественным — будь это путь хирурга архиепископа Луки Войно-Ясенецкого или апостола Павла. В каждом настоящем христианине, а тем более в святом, есть своё мгновение прозрения на пути в Дамаск.

Страница за страницей Ален Деко идёт к этому познанию и, цитируя Д. Хильдебрандта, уверявшего, что апостол Павел на дороге в Дамаск узнал в мгновение "всё и сразу", спрашивает: "Можно ли в отношениях между Богом и человеком узнать всё сразу “за момент падения”?" И отвечает: "Если есть вера, то можно".

Ответ простой и верный, но только, кажется, не облегчающий пути ни ему, ни нам, потому что эти слова — "если есть вера" — на деле и означают главную границу между Богом и человеком, между Человеком и человеком, между автором и читателем. Если вера есть, то дальше можно и не писать, а если нет, то хоть испишись. Но писание всё-таки есть путь к вере, развёртывание этого тонкого и редкого цветка.

В одной из глав А. Деко со смущением пишет, что в "Посланиях" апостола Павла "Христос огнём горит на каждой странице, а Иисус остаётся незамеченным", — мучась и не понимая, как можно миновать человеческий путь для постижения Господнего. У самого А. Деко как раз долго горит огнём Савл, а незамеченным остаётся Павел, даже переживший откровение. Человек всё перевешивает апостола. И хорошо, что автор не торопится, не обманывает себя и нас, понимая, что обманом тут не возьмёшь — притвориться верующим нельзя.

Мальчик Савл с самого раннего детства, с первых сознательных шагов искренне и горячо начинает со слов "Благословен будь, Господь" и тем усыновляется небу, но автор не делает из этого дальних и скорых выводов, понимая, что и мы каждый день начинаем с "Отче наш", но, судя по тому, где мы находимся в духовном нашем состоянии, и самые небесные слова без откровения не приближают неба. Значит, и для Павла дело не в одних благочестивых домашних уроках, не в одном следовании Закону и не в одном ученичестве у великого Гамалиила. Всё это только приготовление "почвы", чтобы однажды, когда придёт час, завеса разорвалась и идущий преследовать христиан Павел услышал: "Зачем ты гонишь Меня?" — и понял и принял Христа всего и сразу, без следования Ему в иерусалимской жизни, без знания Его учения, без участия в Тайной Вечере. Откровение даётся не "по чайной ложке". Подлинно — всё и сразу!

И хорошо, что Деко здесь уже не смущается, как Ренан, и не пускается в спекуляции о "магнитных бурях" Дамаска и "впечатлительности" Павла, не обнаруживает трусливых уловок ума, который во что бы то ни стало хочет остаться "на земле". И хоть автор ещё часто на протяжении книги будет шутить, называя Луку "нашим специальным корреспондентом" при Павле, улыбаться над ролью женщин (француз же!), уловлять нас "образованностью" Павла, подчёркивая его арамейский и греческий, ссылаться на цитируемых им в "Посланиях" афинского поэта Менандра, критского поэта Эпименида или стоика Арета — мы будем видеть, как его сердце проникается любовью к некогда смутившему его герою, его стремительной силой и правдой.

И когда подойдёт для Павла час настоящего испытания, когда он соберётся в последний раз в Иерусалим, зная, что единоверцы не пощадят его за проповедь язычникам, что даже христиане общины брата Господня Иакова отступятся от него за нарушение Закона, Ален Деко уже будет весь любовь и доверие. Он не станет вместе с несчётными толкователями, на все лады судившими апостола Луку за приблизительность и невнятность рассказа об этом важнейшем событии, искать какого-то своего здравомысленного варианта, а просто поверит Луке, с которым, как и с Павлом, делил долгий путь книги. Ведь Лука по-человечески, по-стариковски мог многое забыть, потому что писал "Деяния апостолов" спустя годы после событий, но оставался верен в главном движении сердца и в общем тоне сказанного. Историк в Деко на минуту отступает перед простым движением сердца, и это дороже всех доказательств науки, потому что бывают мгновения, когда истина для читателя убедительнее доказывается верой автора, чем свидетельством документа.

Павел и Лука многому научили своего биографа, что делает книгу счастливо живой. Ощущаешь странную нереальность императоров, подлинных современников Павла — скучающего Тиберия, безвольного Клавдия, безумного Нерона… Словно они из какой-то мифологической истории и страшной дали (а Павел и раньше их) и в самом живом сегодняшнем сердце — подлинно в бессмертии, которое не требует доказательств, потому что слышно во все дни истории и за каждой Литургией. Видишь, как рождается первое Апостольское Послание Павла (из Коринфа к фессалоникийцам). Как начинается словесная архитектура христианства, соборное строительство учения (ведь и представить себе нельзя, что в пору этого первого Послания ни одного Евангелия ещё нет, все они — впереди, что это — первое начертание учения, первая запись, первое чудо Слова, которое было у Бога и было Бог). "Душевное" христианство борется на страницах книги с духовным, послушание Закону — с дерзновением, удобное — с пламенным.

Может быть, с этой книгой читатель не приблизится к пониманию Христа в Его святой непостижимой простоте, с какой Он открывался тивериадским рыбакам, но зато поймёт Его в гораздо более насущном сегодня смятении мысли и сомнения.

Они не зря в русской иконе всегда рядом — простой Пётр и сложнейший Павел, первый и тринадцатый, видевший Учителя ближе всех и не видевший вовсе, сердце и ум, любовь и вопрошание, доверие и сомнение. Они таковы и в нашем сознании. И Петра, к сожалению, в нас меньше, но зато как важно в разумном и безумном веке всякое слово о Павле…

И ничто не ушло в прошлое, потому что в вере стоит один вечный полдень, где времени нет. В те дни, когда Ален Деко заканчивал свою книгу, рядом, в родной Франции, работал умный противник апостола Павла Константин Клуге, заканчивая многолетний труд об "отступничестве" апостола Павла от Закона и о враждебности его делу Христа, Который пришёл "исполнить Закон" и указать язычникам этот единственный путь к тайне вечной жизни и домостроительству будущего… Дело Павла по-прежнему горит в сердце современности и побуждает к газетно-живым спорам, потому что за ним — судьбы истории, спасение или поражение мира. Христианство молодо, как в первый день, и всё ждёт от нас бдительности и бодрствования сердца и ума. Век первый, век двадцать первый… "В начале было Слово". Оно будет и в конце.

Затихнут под сводами храма последние звуки "Трисвятого", священник возгласит "Премудрость!", и в сосредоточенной тишине вечного дня опять раздастся: "К Римлянам (Евреям, Солунянам, Галатам) Послания Святого Апостола Павла чтение…"

Вонмем!

Псков