Проблема соотношения русской и украинской философии, безусловно, существует только в том историко-философском поле, в котором, во-первых, признаются (а не отрицаются) национальные философские традиции; во-вторых, выделяется русская философия как самостоятельный историко-философский феномен (а не нечто такое, что в своей уникальности утрачивает черты философичности); и наконец, в-третьих, принимается украинская философия как в той или иной степени самостоятельная в отношении русской философская традиция. Последнее допущение, собственно, и порождает проблему, поскольку не является общепринятым и требует обоснования.
Очевидно, что решение этой проблемы во многом зависит от её формулирования. Если мы сформулируем её – по аналогии с политической проблемой самоопределения бывших республик единого государства – как проблему разделения, то останется лишь найти соответствующую границу. Этой границей может быть территория проживания (деятельности), язык произведений, происхождение философов, наконец, – национальный менталитет, отражающийся в системах и идеях. Единого мнения относительно такого критерия не существует, что связано как с ограниченностью каждого из них, так и с их взаимной противоречивостью, и это порождает противоположные концепции национально-философской принадлежности тех или иных мыслителей или целых периодов развития философской культуры (ранний период восточнославянской духовности, Григорий Сковорода и т.д.).
Проблему взаимоотношения русской и украинской философии можно решить и как проблему зависимости одной от другой (первой от второй, или альтернативно – второй от первой). Такой подход, однако, вряд ли имеет обозримые перспективы. С одной стороны, включение темы несамостоятельности русской философии с очевидностью обращает взоры исследователей к её зависимости не столько от украинской философии (что выглядит чересчур оригинально, хотя вполне можно говорить о роли отдельных украинских по происхождению и менталитету философов в её развитии), сколько от философии западной (этой самостоятельной темы мы здесь не касаемся). С другой стороны, акцентирование позиции зависимости (второразрядности) украинской философии по отношению к русской создаёт впечатление неохотной уступки настойчивым "самостийникам", за которой кроется фактическое нежелание глубже и объективнее разобраться в этом вопросе.
Однако можно подойти к этой проблеме и совершенно по-другому – как к проблеме взаимосвязи, взаимного влияния и взаимообогащения русской и украинской философии. Несомненно, что философская мысль в Украине и в России столетиями тесно переплеталась. Основой духовного единства двух наций является общая религия; и философия, поскольку она вырастает из религиозной почвы и сама в значительной степени остаётся религиозной 9даже во внешне секулярных формах), тоже имеет общее русло. В этом контексте, говоря о развитии профессиональной философии в россии и советском союзе в ХIХ–ХХ веках, нельзя не видеть, что философия в Украине развивается прежде всего как часть русской философии – это университеты, духовные академии, философские общества, периодические издания. У философов – выходцев с Украины (Велланский, Авсенев, Гогоцкий, Гоголь, Юркевич, Лесевич, Потебня, Гиляров, Челпанов, Кистяковский, Бердяев, Шпет, Шестов, Зеньковский и др.), безоговорочно зачисляемых бывшей советской, а теперь и российской историографией к числу русских, и также безоговорочно относимых сегодня в украине к числу украинских, более или менее проявляются черты, которые можно связать с украинским национальным менталитетом (например, "философия сердца" Юркевича), но при этом большинство органично вливается в русскую философию. Очевидно, мы имеем философскую традицию, имеющую общие религиозные корни и представляющую собой некое наднациональное единство (как наднациональна вера в единого Бога), которое совсем и не нужно разрывать объективные и субъективные аспекты глобализации.
