Божья пчела российской науки

Для чего я странствую так долго?
Для того чтобы подобно пчеле
принести прекрасный мёд в родной улей:
я пчела Божия, а Россия — мой улей.

Епископ Порфирий (Успенский)

Имя Порфирия (Успенского), епископа Чигиринского (1804–1885), сегодня известно в основном специалистам по раннехристианской истории и библеистике. Между тем это был выдающийся, энциклопедически образованный человек, крупный учёный, бесстрашный путешественник, знаток христианских древностей, палеограф, археолог и археограф, коллекционер и богослов. Его вклад в науку невозможно переоценить, его исследования позволили пересмотреть многие представления об истории Церкви и культуре раннего христианства. Память об этом незаурядном человеке не должна исчезнуть.

О. Порфирий (Успенский) жил в том веке, когда в моду входили атеистические убеждения и позитивистская философия, когда образованные люди относились к Церкви с презрением. Духовенство называли отсталым малограмотным сословием, склонным к пьянству, мздоимству и прочим порокам, а веру считали оплотом мракобесия и невежества, антиподом науки и здравого смысла. Достаточно вспомнить картины русских передвижников, чтобы понять, какой образ священнослужителя являлся воображению "прогрессивно" настроенной интеллигенции. Епископ Порфирий опровергал это расхожее мнение: священнослужитель и учёный, он сочетал в себе глубокую веру и обширные знания, острый ум и непритворное благочестие, научную интуицию и умение удивляться и восхищаться миром, созданным Богом.

Преосвященный Порфирий, в миру Константин Александрович Успенский, родился в Костроме в семье псаломщика, окончил в родном городе семинарию. Учителя отмечали в нём незаурядные способности и неуёмную жажду знаний. Один из семинарских наставников, Фёдор Павлович Москвин, впоследствии митрополит Киевский Арсений, привил своему ученику любовь к греческому языку, Священному Писанию и древней христианской истории.

В 1825-м Константин Успенский поступает в Санкт-петербургскую духовную академию. В тот год декабристы вышли на Сенатскую площадь, бросив вызов царю. Царь устраивает показательную казнь пятерых мятежников. Россия бурлит, симпатии молодёжи на стороне декабристов, даже Пушкин говорит Николаю: "И я был бы на Сенатской площади"… Студенческая и академическая среда — рассадник вольнодумства — увлечена революционной романтикой, в моду входит образ студента-бунтаря, отрёкшегося от веры в пользу прогресса, науки, в частности философии. Константин же из опыта того времени выносит иное. "Некогда и я любил философию, но покинул её, потому что она бестолкова, мятежна и вредна, — напишет он позже. — Теперь я люблю веру. Эта красная девица весьма степенна, строга, целомудренна и возвышенна. Житьё с нею спокойно, приятно и полезно".

В 1829 г. он заканчивает академию и получает степень кандидата богословия. Ему 25 лет, и он осознанно делает выбор: принимает монашеский постриг с именем Порфирий. В том же году он рукоположен во иеродиакона и вскоре — во иеромонаха.

Уже через два года о. Порфирий получает степень магистра богословия с назначением в Одессу, на должность законоучителя в Ришельевский лицей. Здесь он полностью и с радостью отдаётся преподаванию. Передавая знания молодому поколению, он и сам многое постигает, расширяя свои научные горизонты. За преподавательскую деятельность Успенского награждают золотым наперсным крестом из Кабинета Его Величества. Наград в его жизни будет немало, но не они определяли вершины, к которым он стремился.

Вскоре к воспитанию лицеистов прибавилась забота о монахах и послушниках: о. Порфирия назначили настоятелем Второклассного Одесского Успенского монастыря и возвели в сан архимандрита. К этому времени он уже имеет звание профессора богословия, церковной истории и церковного права. Его учёные и преподавательские заслуги столь значительны, что в 34 года он назначается ректором Херсонской семинарии.

Ректорствовать пришлось недолго. В 1840 г. архимандрит Порфирий едет настоятелем посольской церкви в Вену. Это был счастливый жребий: оказавшись за границей, Успенский получает возможность путешествовать по миру, работать в библиотеках, изучать древности. Он станет одним из первооткрывателей христианской истории и принесёт славу российской науке. Все свои путешествия он подробно опишет в дневнике, который займёт восемь томов. О. Порфирий назовёт его "Книга бытия моего".

С особым чувством он описывал свои поездки по Святой Земле. Иерусалимский Синод высоко оценил исследовательские труды русского путешественника и наградил его золотым наперсным крестом с частицей Животворящего Креста Господня. Побывал он и на Афоне, и на Синае. В руки о. Порфирия попадали древние рукописи, хранящиеся в монастырских библиотеках. В отчёте о посещении Афона, который он составил для Синода, говорится о 200 документах, которые представляют большую ценность для истории Святой Горы. Сколь значительны были его находки, показывает хотя бы вывезенная им с Афона "Ерминия, или Наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурнографиотом (1701–1755)" — ценное пособие для иконописцев. Перевод на русский язык и публикация в России этой рукописи имели огромное значение. Тогда в нашей стране начинал возрождаться интерес к традиционной канонической иконописи, и благодаря "Ерминии" отечественные мастера заново открывали иконописные каноны, забытые под воздействием западноевропейских стилей — барокко, классицизма, академизма. До сих пор иконописцы пользуются "Ерминией", в которой раскрываются технические секреты иконописного ремесла и смысловое значение образа.

Особо притягательным для о. Порфирия был Синай. В отличие от большинства древних обителей, синайский монастырь св. Екатерины никогда не подвергался разграблению. Он представлялся учёному настоящей сокровищницей древностей. Именно здесь о. Порфирию удалось обнаружить рукопись греческой Библии IV в., сохранившую самый древний из полных текстов Евангелия. Сегодня эта рукопись известна как "Синайский кодекс".

История обнаружения этой рукописи похожа на детектив. Ведь кроме о. Порфирия были и другие охотники за сокровищами, например, немецкий учёный Константин Тишендорф, приват-доцент Лейпцигского университета, специалист по древним манускриптам. Он в одно время с Успенским и с теми же исследовательскими целями приехал на Синай. В современной библеистике слава открытия древнего евангельского списка приписывается Тишендорфу, но как было на самом деле, до конца не известно. Архимандрит Порфирий, несомненно, причастен к этому открытию.

Тишендорф пишет, что, когда он осматривал рукописи в монастырской библиотеке, на глаза ему случайно попалась корзина с мусором, приготовленная монахами для растопки печи. Среди мусора немецкий учёный заметил листы с греческими письменами, в которых он как опытный исследователь раглядел раннегреческий унциал (так писали в IV в.). Тишендорф извлёк из корзины более сорока листов, как оказалось, с текстом Септуагинты (греческого перевода Ветхого Завета). Узнав, что древние листы представляют огромную ценность, монахи показали учёному другие листы — новозаветную часть кодекса. Поскольку Тишендорф спас от сожжения древний манускрипт, монахи разрешили ему взять с собой 43 листа рукописи. Он передал их в Лейпцигскую библиотеку. В 1846 г. Тишендорф опубликовал текст этого кодекса, назвав его Фредерико-Августинским, в честь короля Саксонии Фредерика Августа.

Сохранилась расписка Тишендорфа, в которой он обязуется вернуть рукопись в монастырь. Но листы не были возвращены. Вместо этого Тишендорф дарит "Синайский кодекс" русскому царю Александру II. Российский император с особой любовью относился к Синаю и покровительствовал монастырю св. Екатерины (в частности, подарил обители серебряную раку, делал неоднократные денежные пожертвования и т. п.). Но всё же не очень ясно, почему Тишендорф именно так распорядился древной рукописью. Почему рукопись попадает в Россию? Возможно, этому способствовал о. Порфирий Успенский, понимавший истинную ценность кодекса, а может быть, и сам присутствовавший при его обнаружении. К сожалению, в России "Синайский кодекс" не задержался: в советское время он был продан в Англию и ныне находится в Британской национальной библиотеке.

Можно вспомнить ещё одну, не менее ценную находку. Как-то, осматривая на Синае монастырские помещения, о. Порфирий увидел в ризнице среди старого хлама несколько досок небольшого размера, на которых едва проступали иконописные изображения. Судя по всему, монахи не слишком ими дорожили, и он выпросил у ризничего эти доски. Научное чутьё в который раз не подвело архимандрита. Старые надтреснутые доски оказались раннехристианскими иконами, написанными в технике энкаустики (восковой живописи), и датировались VI–VII вв. Таких икон в мире единицы. Четыре из них, те, на которых изображены Богоматерь с Младенцем, свв. Сергий и Вакх, св. Иоанн Предтеча, св. Платон и неизвестная святая, стали собственностью Успенского, затем он завещал их музею Киевской духовной академии. Ныне они находятся в Киевском музее восточного и западного искусства.

Возвратившись в конце 1846 г.  в Петербург, о. Порфирий получает назначение на должность начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме. И опять собирается в путь. Новая должность давала ему возможность полностью отдаться исследованию Востока, который он так любил. В помощники себе архимандрит взял иеромонаха Феофана, выпускника Санкт-петербургской академии. Будущий святитель и подвижник Вышенской пустыни, прославленный святой Феофан Затворник наверняка был благодарен о. Порфирию за приобретённый в этом путешествии опыт и за те знания, которыми Успенский всегда щедро делился со своими учениками и ассистентами.

Благодаря архимандриту Порфирию, до 1854 г. возглавлявшему первую Русскую духовную миссию в Иерусалиме, русские в XIX в. заняли ведущие позиции в исследовании Святой Земли. На этом посту его сменил архимандрит Антонин (Капустин), тоже талантливый учёный и археолог, с успехом продолживший изучение Святой Земли.

За годы работы в Русской духовной миссии Успенский объездил весь Восток, побывал также в Греции, Италии — местах, связанных с ранним христианством. Эта эпоха интересовала его более всего, и многие его открытия проливают свет на историю первоначального христианства. Заслуги учёного в этой области были отмечены орденом Св. Владимира III степени и избранием членом-корреспондентом Императорского археологического общества.

"Чем более знакомишься с Востоком, тем более раздражаешься любознательностью, тем сильнее становится сокрушение о том, что короткое время не позволяет путешественнику перечитать все рукописи, тем глубже поселяется убеждение, что лучшая история всей Православной Церкви, исключительно с российскою, может быть написана только тогда, когда будут исследованы все древлехранилища на всём Востоке", — отмечал Успенский в дневниках.

Но и Запад, особенно Италия, Рим как колыбель христианства, весьма интересовал архимандрита Порфирия. Его книга "Святыни земли Италийской", представляющая собой путевые записки 1854 г., — яркое тому свидетельство. Его живая вера не дала ему ограничиться посещением катакомб и раннехристианских базилик в Риме — сердце католического мира; он добивается аудиенции у Папы. Их беседа была продолжительной и, видимо, взаимно интересной. Разговор коснулся и темы воссоединения Церквей. К единому мнению собеседники не пришли, но сам факт встречи симптоматичен и чрезвычайно важен. В итальянских заметках Успенского мы находим отголоски этого разговора: архимандрит Порфирий излагает свои претензии к Риму, обвиняет его в гордыне, в грехе против Восточной Церкви, против христианского единства и т. д. Но всё же он приходит к светлому и оптимистичному выводу: "Старый Рим обновится, и слава Господня воссияет над единой Италией".

Мысль о единстве христиан, видимо, волновала архимандрита Порфирия. Изучая древние корни христианства, он внимательно относился к особенностям богослужебной и богословской практики разных Церквей. Он изучал Грузинскую, Коптскую, Синайскую, Иерусалимскую Церкви, особенности их уставов. Интересен в этом плане его труд "Вероучение, богослужение, чиноположение и правила церковного благочиния египетских христиан (коптов)", опубликованный в Петербурге в 1858 г.

Возвратившись в 1861 г. из третьего путешествия на Восток, архимандрит Порфирий уже более не покидает Россию.

Петербург встретил Успенского как учёного с мировым именем. Св. Синод обращается к нему за консультациями как к знатоку древностей. Учёный монах обласкан сильными мира сего. Великая княгиня Елена Павловна просит его быть её духовником. Разные научные и благотворительные общества хотят заручиться его поддержкой, приглашают в почётные и действительные члены.

Архимандрит Порфирий получает и повышение в сане: зимой 1865 г. он хиротонисан во епископа Чигиринского и назначен викарием Киевской митрополии и настоятелем Михайловского монастыря в Киеве. К киевскому периоду относится расцвет его литературной деятельности: у него наконец появилось время привести в порядок и издать свои многочисленные путевые, учёные и дневниковые записи. На этот период приходится и присвоение Успенскому большинства учёных степеней (в том числе степеней доктора honoris causa и доктора эллинской словесности и греческой философии) и почётных должностей в университетах, духовных академиях, церковных и иных обществах — вплоть до Московского общества садоводства. За заслуги перед отечеством епископ Порфирий получает орден Св. Анны I степени.

В 1877 г. епископ Порфирий назначен членом Московской Синодальной конторы и переезжает в Москву. Вскоре он поставлен настоятелем Новоспасского ставропигиального монастыря — это место становится его последним пристанищем на земле. Уволившись на покой, епископ Порфирий не прекратил научные труды — ясный ум и работоспособность сохранялись у него до последних дней.

81-летний епископ Порфирий отошёл ко Господу спокойно, сидя в кресле лицом на восток, держа в руках кипарисовый крест, привезённый из путешествий. Келейник читал отходную молитву. В течение нескольких лет владыка Порфирий был болен; последние недели он отказывался от лечения, трезво и спокойно воспринимая приближение кончины. Когда за несколько месяцев до смерти архипастырь составлял завещание, рукописи обстоятельно описывались, складывались в сундуки, запечатывались печатями. Он будто собирался в дорогу. Всю жизнь путешествовавший, владыка Порфирий и уход из жизни воспринимал как важное путешествие. Он приготовил себе на смерть полное архиерейское облачение, сшитое не из парчи, а из белого холста, украшенное скромным синим кантом. На недоумённый вопрос окружающих, почему облачение такое бедное, владыка отвечал, что золото и драгоценные камни с таким трудом добывают из-под земли, что жалко их опять туда закапывать. И ещё он просил похоронить его не в митре, а в простом монашеском клобуке.

Епископ Порфирий погребён в Новоспасском монастыре, слева у стены при входе в усыпальницу бояр Романовых, что под Преображенским собором. Место захоронения он выбрал сам. Согласно его желанию, на мраморной плите выбита надпись: "Здесь возлёг на вечный покой преосвященный Порфирий Успенский, автор многих сочинений о христианском Востоке. Молитесь о нём".

Проститься с учёным епископом пришло множество людей: священнослужители и миряне, епископы и монахи, профессора и студенты. В надгробном слове настоятель Симонова монастыря архимандрит Иоанн говорил: "Кто читал многообъёмистые сочинения почившего архипастыря, тот может сам приметить, как через все его сочинения тонкой золотой нитью проходит его полнейшая любовь к Родине как гражданина России и любовь к восточному православию как сына Восточной Православной Церкви. Где бы он ни был, чем бы он ни был занят, его жизнь, его мысль, его душа живёт в России и для России и для Церкви Российской собирает, как пчела с цветов, питательный и усладительный сок богословской учёности… Все знания у него как цементом скреплялись знанием Святой Библии и христианской истории Востока…"

Разносторонне образованный, знавший древние и современные языки, обладавший острым умом и неутомимой энергией, епископ Порфирий (Успенский) горячо любил истину и был предан Церкви. Всю жизнь занимаясь древностями, он живо интересовался и современностью, смело высказывался не только относительно исторических событиий. Его воззрения на установившуюся практику Синодальной Церкви нередко встречали негативную реакцию со стороны официальных церковных структур. Успенский говорил о необходимости восстановления в России патриаршества и радикального изменения епархиального управления, призывал реформировать систему преподавания в духовных учебных заведениях, критиковал бесперспективность существования духовного сословия как касты…

Будучи человеком искренним и правдивым, с живым умом и горячим сердцем, свои научные труды он писал вдохновенно и даже поэтично, подчиняясь чувству, хотя синодальные чиновники требовали от него не "вдохновения", а сухой отчётности. Отголоски этих конфликтов слышны в его дневнике: "Антоний (разумеется, митрополит), Илиодор, Гедеон (члены Синода) и вы, граф (Протасов) и превосходительные чины (из канцелярии Синода), и вы не боги, ибо нет в вас правды, милости и провидения. Долой же с пьедестала! Ах! Эти мраморные статуи водружены крепко. Не могу я расшибить и испепелить их. Это камни, но не те, от которых Бог может воздвигнуть себе чад".

Вернувшись из своего первого путешествия, Успенский оказался не ко двору. "На синодальном Митрофановском подворье, — пишет он, — мне не дали прежнего уголка, которого я просил у г. Сербиновича письмом от 11 октября. Тут архип. Курский Илиодор со своей челядью раскинулся широко и ясновельможно. Не нашлась мне, труженику, особая келья и в Александро-Невской лавре. Так отеческое начальство заботится о своём избраннике, которого само послало на Восток! Идя по лавре в келью доброго товарища моего по академии, архим. Аввакума, я повесил голову свою, начавшую маленько седеть на многотрудной семнадцатилетней службе, и в облегчение туги своего сердца припоминал слова Христовы: лиси язвины имут, Сын же человеческий не имать, где главы подклонити".

Современники вряд ли могли оценить истинное значение его личности: учёность в России, тем более в монашеском сословии, не была в чести, преосвященный Порфирий был скорее исключением из правила, этакой белой вороной… В советское время имя Успенского и его вклад в науку замалчивались по понятным причинам: образ учёного монаха, эрудита и первооткрывателя, не вязался с теми представлениями о необразованном духовенстве, которые насаждались атеистической пропагандой. Сегодня же труды владыки Порфирия (Успенского) вновь востребованы, его имя стоит в ряду крупнейших деятелей культуры и науки XIX в., таких, как митрополит Филарет (Дроздов), С. Соловьёв, В. Ключевский, Д. Менделеев и др.

Эпиграфом к одному из своих сочинений преосвященный Порфирий взял изречение Лафатера: "Отыскивать истину в путанице понятий, предощущать её, находить её, исправлять свои ошибки — вот моя утеха, моё старанье". Это точно характеризует его научные устремления и понимание им своего пути. †