В последние годы государство не просто замечает вызовы религиозных сообществ, но и начинает различать в их деятельности усиливающие и дестабилизирующие факторы. С сообществами, чья деятельность служит усилению государства, выстраиваются формы сотрудничества и социального партнерства, с теми же, которые ослабляют и дестабилизируют государство, начинается непримиримая борьба.
Религиозная тема, еще недавно представлявшая интерес лишь для достаточно небольшой группы экспертов и чиновников, отвечающих за проблемы государственно-конфессиональных отношений, после 11 сентября 2001 г. приобрела новый политический контекст. Мир, наконец, среагировал на проявление религиозной агрессии, хотя нет сомнения в том, что это событие стало результатом долгой мировой слепоты, или, по крайней мере, близорукости. До 11 сентября Западный мир упорно вел себя так, будто его стандарт ценностей всегда и везде приемлем. После 11 сентября Запад осознал неуниверсальность своей аксиологии. Таким образом, были сформулированы следующие вопросы: как объяснить проявление религиозного экстремизма в современном мире, и существует ли религиозный экстремизм как таковой?
Большинство политиков и часть экспертов призывают не употреблять термин религиозный экстремизм, предлагая заменить его понятием "религиозно-политический экстремизм" или "экстремизм на религиозной почве". Объясняется это просто, исходя из позитивистских взглядов на религию: за всяким религиозным явлением (в том числе, религиозным экстремизмом) стоят политические, экономические или военные интересы, поэтому "чистого религиозного экстремизма" не существует. Такое суждение представляется справедливым лишь отчасти, поскольку подобная логика приводит, например, к отрицанию существования этнического экстремизма, тогда как баскское движение в Испании, деятельность Ирландской освободительной армии (ИРА) в Великобритании, чеченский сепаратизм в России, – все это убеждает нас в обратном. Конечно, многое определяет и социальная среда, и политические элиты, использующие верующих и свои народы в политических интересах, важен экономический вопрос. Но сводить все только к экономико-политической подоплеке всякого этнического или религиозного явления нельзя.
Также недопустимо требовать от экспертов оставаться в границах политкорректности. Обычно говорится, что термин "религиозный экстремизм" оскорбляет чувства верующих, и поэтому эксперты его употреблять не могут. Характерно, что в большинстве случаев об этом говорят правозащитники, защищающие религиозные движения, чья деятельность противоречит духовным и культурным традициям России, либо политики.
Дело в том, что цели правозащитников, политиков и экспертов принципиально отличаются друг от друга. Правозащитник обычно использует аргумент политкорректности как средство достижения тактических коммерческих целей, политику политкорректность свойственна "по определению", тогда как деятельности эксперта использование аргументов политкорректности только препятствует. Экспертиза – это уяснение диагноза. Если пациенту поставлен неверный диагноз, лечение будет неэффективным или даже губительным. Поскольку в качестве пациента выступает государство, то игра в политкорректность с диагнозом может стоить слишком дорого. Поэтому с экспертной точки зрения термин "религиозный экстремизм" вполне корректен.
Кроме того, с точки зрения эксперта следует различать фундаментализм, экстремизм и терроризм. Религиозный фундаментализм – это движение за возвращение к основам религиозной веры, религиозным корням, отстаивание фундаментальных ценностей. Религиозный фундаментализм конфликтен, поскольку выдвигает в качестве приоритетных не национальные, государственные, демократические ценности, а религиозные. Фундаменталистские движения есть в протестантизме (особенно в США), католицизме, православии (например, афонские и греческие зилоты), исламе. Фундаментализм всегда есть движение, остающееся в границах религиозного сообщества.
Фундаментализм и экстремизм взаимосвязаны. Второе есть следствие и развитие первого. В своих крайних формах религиозный фундаментализм вырождается в экстремизм. В этом смысле, религиозный экстремизм (франц. extremisme, от лат. extremus – крайний) – это как раз приверженность к крайним взглядам и мерам в стремлении переустройства мира в соответствии с религиозными фундаменталистскими взглядами.
Оказывается, что религиозный фундаментализм превращается в экстремизм тогда, когда нет никаких иных "удерживающих" форм идентификации: национальных, гражданских, родовых, имущественных, клановых, корпоративных. "Чистая религиозность" (катарство) требует очищения внешнего мира, – так рождается религиозный экстремизм. Его религиозный нерв – в обращенности не внутрь, а вовне. Не внутреннее преображение личности (это оказывается вторичным), а внешнее преображение мира. Если фундаментализм – катарская проповедь для своих, то экстремизм – это жесткое отношение к чужим. Но в этой интенциональности религиозный экстремизм еще не переходит в форму открытого насилия. Призыв к насилию и насилие – все-таки разные вещи. Однако именно экстремизм становится последней ступенью к возникновению терроризма.
Терроризм (от лат.terror – ужас) в российском уголовном праве – это преступление против общественной безопасности, заключающееся в совершении взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, если эти действия совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений органами власти.
Отдельный вопрос – является ли террор, легализованный в религиозной среде, религиозным террором. Вопрос может быть поставлен и так: следует ли признать наличие исламского терроризма, если улем или совет улемов в своих фетвах признают террор одной из форм малого джихада? Эта проблема настолько сложна, что требует отдельного рассмотрения. Нет сомнений, что терроризм связан с экстремизмом, но много ли остается в человеконенавистническом террористическом акте от религиозного чувства?
Сложность заключается и в том, принятый в 2002 году Федеральный закон "О противодействии экстремистской деятельности", как мне представляется, слишком пространно толкует экстремистскую деятельность. Экстремизму здесь приписываются свойства, скорее присущие терроризму: "насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации; ... захват или присвоение властных полномочий; создание незаконных вооруженных формирований; осуществление террористической деятельности". Кроме того, в определении экстремизма религиозные организации упоминаются вслед за общественными. Очевидно, что вышеупомянутый закон был принят, исходя из насущных интересов национальной безопасности России. В то же время, правовое и терминологическое смешение экстремизма и терроризма представляется неверным.
Итак, мы прояснили эволюцию религиозной активности, постепенно выходящей за границы религиозного сообщества: фундаментализм – религиозный экстремизм (миссиологическая, экстравертная составляющая религиозной активности) – терроризм на религиозном основании, религиозные войны ("священная война", джихад и пр.).
Подобную же эволюционную цепочку мы можем проследить и в сфере национальных отношений: этноцентризм (этносепаратизм, ирредентизм) – этнический экстремизм – терроризм на этнических основаниях. Очевидно также, что если о корректности использования термина религиозный терроризм можно спорить, то оправданность использования термина "религиозный экстремизм" очевидна. Единственным ограничителем использования этого термина выступает Федеральный закон "О противодействии экстремистской деятельности", не вносящий различения между экстремизмом и терроризмом.
Вместе с тем, в иных государственных актах присутствует термин "религиозный экстремизм". Так, Концепция национальной безопасности РФ признает наличие религиозного экстремизма и оценивает факт его существование как угрозу национальной безопасности: "Этноэгоизм, этноцентризм и шовинизм, проявляющиеся в деятельности ряда общественных объединений, а также неконтролируемая миграция способствуют усилению национализма, политического и религиозного экстремизма, этносепаратизма и создают условия для возникновения конфликтов".
Таким образом, единственным основанием для ограничения употребления термина "религиозный экстремизм" является его правовое ассоциирование с терроризмом. Все остальные аргументы в пользу использования этого термина представляются несостоятельными. Экспертное употребление этого термина необходимо для адекватной оценки ситуации. Лишь тогда экспертное сообщество России сможет предложить эффективные меры по противодействию и предотвращению дестабилизирующих общество и государство факторов религиозного характера. Однако, до тех пор, пока понятие "религиозного экстремизма" не имеет четкого правового определения, пока закон не отличает его от "религиозного терроризма", в политическом контексте говорить об экстремизме еще рано.
27 февраля 2003 г.
Источник: Седмица.ru
