Бездетный король

Обширное творческое наследие Н. А. Дмитриевой, известного специалиста в области культуры, помимо научных трудов включает в себя сочинения разных жанров: искусствоведческий очерк, литературное исследование, публицистика, эссе (см. "ИиЖ" №№ 7, 8 за 1999 г.; 3, 4, 11, 12 – 2000; 2, 4, 11, 12 – 2002; 9, 10 – 2003; 2, 3, 4, 6 – 2004; 9 – 2005). В последние годы жизни Нина Александровна стала постоянным автором нашего журнала. Мы и сегодня обладаем возможностью черпать из этого кладезя знаний, мыслей и чувств – её удивительных текстов. Благодаря С. Ф. Членовой, работающей с архивом Н. А. Дмитриевой, некоторые произведения маститого автора впервые увидели свет именно в "Истине и Жизни". На этот раз перед нами замечательная сказка, написанная давно, но прозорливо намекающая на сегодняшнюю "злобу дня".

Жил король в своём королевстве. Как и многих других королей, его звали Карлом. Его дедом был Карл Хмурый, отцом — Карл Меланхолик, а сам он вошёл я историю под именем Карла Бездетного, потому что детей у него не было, а не было потому, что он не любил детей.

Даже когда он сам был ребёнком, он не видел в детях ничего хорошего. Они его дразнили и обижали, не считаясь с его королевским происхождением. Взрослые — те относились к маленькому Карлу почтительно и называли его "Ваше высочество". Поэтому тихонький, худенький, бледненький принц Карл любил сидеть дома с придворными дамами, есть конфеты и рисовать. Рисовал он всегда одно и то же: танки и пушки, убивающие врагов, то есть его товарищей по играм (они же его обидчики) — рыжего сына Главного Министра и рыжего внука Главного Маршала (надо заметить, что Министр и Маршал были опорой короля Карла Меланхолика в управлении государством).

Мамы у маленького Карла не было, а папа-король вспоминал про сына только тогда, когда сын попадался ему на глаза, что случалось не часто. Тогда король говорил: "Карлуша, ты совсем не дышишь свежим воздухом, пошёл бы погулял". "Не хочу", — угрюмо отвечал маленький Карл. "Но почему же?" "Ко мне мальчишки пристают", — отвечал принц ещё угрюмее. "Ерунда! — говорил Карл Меланхолик. — Значит, ты не умеешь себя поставить на королевскую ногу. Почему, например, ко мне мальчишки не пристают?" На это принц не находил, что ответить, а что он думал про себя — стало известно только впоследствии.

Впоследствии же было вот что: Карл Меланхолик скончался от своей меланхолии, когда его сыну было 17 лет, и в этом юном, но уже не детском возрасте он взошёл на престол предков и был коронован со всеми подобающими почестями. Теперь он мог бы не на рисунке, а на деле расправиться со своими врагами — сыном Министра и внуком Маршала, расстрелять их из настоящих винтовок. Но, к его удивлению, эти враги неузнаваемо изменились: теперь они его никогда не дразнили и не подставляли ножку, а кланялись и расшаркивались. Так что у незлопамятного Карла пропала всякая охота расстреливать этих милых и преданных людей. И почему они так изменились к лучшему? Поразмыслив, Карл пришёл к выводу, что причина не в чём ином, как в том, что они стали взрослыми! Все взрослые вели себя прекрасно.

Но тут случилась беда. Нет, не война и не революция. Всё было мирно в стране, и никто не угрожал её границам. Просто к Карлу приехала погостить его старшая сестра, которая была замужем за королём соседнего королевства, и привезла с собой своих деток — двух мальчиков и двух девочек, в возрасте от одного до восьми лет.

Конечно, при детях были и няни, и бонны, и гувернёры, и сама королева-мать, сестра Карла, но толку от них всех было немного. Годовалый принц Эдуард, он же Эдик, обладал голосом, проникавшим сквозь все звуконепроницаемые стены, так что во дворце не было места, где бы его не было слышно. Не было и времени суток, когда бы его не было слышно. Эдик визжал, когда его укладывали спать, вопил, когда его утром умывали, верещал во время завтрака, скандалил за обедом и испускал пронзительные крики в свободное время. Ночью он то и дело просыпался и голосил так, что с потолка сыпалась штукатурка, а придворные дамы, думая, что начался пожар, выпрыгивали из окон в одних рубашках и, в свою очередь, оглашали окрестность воплями. Впрочем, Эдик их заглушал. Но даже ему не удавалось заглушить звуки, которые издавал его восьмилетний брат, наследный принц Генрих, он же Гарик, стреляя из игрушечного пулемёта, подаренного ему отцом ко дню рожденья. Так как пулемёт был изготовлен по королевскому спецзаказу и никогда не портился, стрельба не прекращалась, кроме тех часов, когда Гарик играл в разведчика-диверсанта. Тогда он тихо и незаметно прокрадывался в лагерь противника, то есть в будуар какой-нибудь фрейлины, а то и в спальню дяди Карла, и там производил тайные диверсии. Дядя Карл неоднократно находил у себя в постели жуков, червей, дохлых мышей, а однажды неосторожно лёг на живого ежа. Не говоря уже о том, как часто он не мог встать со своего трона, ибо остроумный Гарик смазывал сиденье клеем.

Маленьким принцессам Эллочке и Беллочке было одной пять, другой шесть лет. Эти прелестные малютки не стреляли из пулемёта, зато Эллочка заливалась горькими слезами по всяким поводам и без повода, и надо было её постоянно утешать. Беллочка же неизвестно почему очень привязалась к дяде Карлу и не отходила от него ни на шаг. Она мягко, но настойчиво требовала, чтобы он играл с ней в дочки-матери, чтобы он читал ей вслух про Карабаса-Барабаса, чтобы он — и никто другой! — вертел верёвочку, когда ей приходила охота прыгать. Напрасно дядя Карл ссылался на государственные дела — Беллочка возражала: "На то у тебя есть министры!"; или на головную боль — Беллочка приносила ему анальгин и через пять минут спрашивала: "Ну, прошло? Теперь давай поиграем". Отлепиться от неё было не легче, чем от сиденья, намазанного клеем.

Король Карл был по натуре деликатен. У него не хватало духу топнуть ногой и воскликнуть что-нибудь грозное. Тем более что его сестра могла обидеться, а это повлекло бы за собой порчу отношений с соседним дружественным королевством и, кто знает, могло бы даже привести к военному столкновению.

Поэтому Карл всё терпел, чувствуя себя совершенно одуревшим от криков, стрельбы, ежей, прыгалок и карабасов-барабасов. Он потерял представление о времени. Ему казалось, что он играет с Беллочкой в дочки-матери и слушает визг Эдика и стрельбу Гарика уже много-много лет. На самом деле прошёл всего один месяц — и гости собрались домой.

До последнего момента, когда карета отъезжала и все дети, включая годовалого Эдика, махали ручками на прощанье, затюканный король не верил, что его испытания кончились. В последний раз махнув рукой вслед карете, слегка пошатываясь, он прошёл в опочивальню и с размаху бухнулся в кресло у открытого окна. Необычайная, восхитительная тишина стояла во дворце и в саду. Король впивал блаженство молчания и не двигался с места целый час. И вот в этот-то роковой час он и принял роковое решение, исподволь назревавшее у него уже тогда, когда он был маленьким принцем, которого обижали мальчишки.

Мало того, что король решил никогда не иметь детей. Он решил, что детей не должно быть во всём его королевстве. Вот до чего додумался достойный сын Карла Меланхолика, внук Карла Хмурого.

Через несколько дней он объявил о своём решении на закрытом заседании Государственного Совета. Оно вызвало большое замешательство у присутствующих. Короля пытались отговорить. Указывали на необходимость иметь наследника, продолжать род. Король отвечал, что это совсем не обязательно. Ему не хотелось ничего продолжать — пускай всё остаётся как было, пока не кончится. Карла приятно волновала мысль, что он будет последним представителем династии и страны. Он хотел быть точкой, поставленной в конце длинной и скучной книги.

Специально созданная комиссия разработала специальный указ: все жители страны, имеющие несовершеннолетних детей, должны или отослать их за границу, или вместе с детьми покинуть страну. Оставшиеся давали присягу хранить бездетность. Кто не хотел или не ручался за себя — мог также покинуть страну в предписанный срок. Но те, кто останется, обязывались соблюдать клятву под страхом смертной казни.

И наступил великий исход. Днём и ночью по дорогам медленно двигались толпы покидавших родину. Кто ехал в раззолочённых каретах, кто в тележках, запряжённых мулами, а кто и шёл пешком, везя детей в колясочках. Одни дети громко плакали, другие смеялись, радуясь путешествию, родители были удручены и подавлены. Веселее выглядели молодые люди и девушки, ещё не имевшие детей, но не пожелавшие оставаться бездетными навсегда. Эти были даже довольны переменой места и судьбы. Они двигались с песнями и шутками, выкрикивая всякие обидные остроты по адресу короля. А король стоял на высоком балконе дворца и приветливо махал вслед уходящим. В общем гуле он не различал — кто что кричит. И только один громкий возглас явственно донёсся до его слуха: "Ты ещё пожалеешь об этом, Карл!" Голос был очень знакомый. Король узнал по голосу врага своего детства и друга своей молодости — внука Главного Маршала. Значит, и он уходил. На мгновение король омрачился. Но тут ему доложили, что другой враг его детства, рыжий сын Главного Министра, ныне герцог Бом-Бенгский, остаётся в стране и уже принял присягу — несмотря на то, что недавно женился. Молодая жена, не желая расставаться с мужем, тоже приняла присягу. Это известие ободрило Карла, и он произнёс несколько прочувствованных слов о морально-политическом единстве короля и его подданных.

Правда, когда прошёл назначенный для выезда срок и началась перепись оставшегося населения, выяснилось, что молодёжи осталось очень мало. Из ровесников короля — только герцог Бом-Бенгский и его супруга. Прочие — в основном люди в возрасте, которые не собирались обзаводиться детьми, считая, что уже всё равно поздно. Те, у кого были дети, уехали все, старые и молодые, никто не захотел расставаться с детьми. Те же, кто был ещё молод и без детей, если и остались, то с тайной надеждой на лёгкую, весёлую жизнь, не осложнённую родительскими обязанностями. Но их надежды не оправдывались, так как молодых женщин почти не осталось и молодым мужчинам развлекаться было не с кем. Поэтому в первые годы участились случаи побегов из страны, на которые король, впрочем, смотрел сквозь пальцы и беглецов не преследовал. Он считал, что и без них хорошо.

И в самом деле, после Великого Исхода королевство сначала процветало. Народу стало меньше, на улицах просторнее, жилищный кризис полностью ликвидирован. Крестьяне спокойно обрабатывали землю, рабочие и служащие спокойно трудились где кому положено, на работу приходили вовремя — никто уже не мог ссылаться на то, что не с кем оставить детей. Пожилые министры мудро руководили. Казна сократила расходы — больше не приходилось тратиться на школы, ясли, детские сады. "Экономическое чудо!" — говорил Карл, потирая руки, и придворные согласно кивали. А уж какая тишина стояла в стране!

Король был доволен, полагая, что этой благоустроенной жизни на его век хватит. Потом наступит конец — ну и что же? Король ничего не имел против. Его королевство мирно кончится вместе с ним, умрёт бескровной естественной смертью.

Частенько он коротал время со своим ровесником, рыжим герцогом Бом-Бенгским, которого по старой памяти называл с глазу на глаз просто Рыжиком. Они играли в тихие игры — в домино, в лото, в подкидного дурака. Случалось, и выпивали, то есть выпивал герцог, а непьющий король потягивал апельсиновый сок, в котором так много витаминов. Выпив, Рыжик мрачнел и говорил заплетающимся языком что-нибудь вроде: "А помнишь, Карлушка, как я тебе съездил по затылку за твою вредность?" Король благодушно усмехался и отвечал что-нибудь вроде: "А вот попробуй-ка теперь съездить — слабо!" — и тогда Рыжик спохватывался и со словами "Простите, Ваше Величество" кланялся и нетвёрдой походкой удалялся.

Так незаметно, в приятном однообразии, прошло десять лет, а потом и все двадцать.

Жители королевства кто умер, кто состарился. Теперь это было Королевство Стариков, так его и называли во всех учебниках. Другие государства понемногу прекращали дипломатические отношения с ним. Заключать со стариками договор о ненападении — излишне, о взаимной помощи — бесполезно, давать им взаймы — рискованно. Поэтому с ними не связывались. А старики и сами предпочитали уединение. Они заперлись в своих старых домах, топили печки, пили настой из шиповника, ели манную кашу и пареную репу, пока она ещё была. Домики жались друг к другу, как озябшие воробьи, из труб с трудом выползал немощный дым. Зимой улицы седели от снега, осенью были занесены сухими листьями, летом город покрывался пепельной пылью. А когда приходила очередь весны — она, как бедная незваная гостья, старалась втихомолку проскользнуть: кое-где вырастала зелёная трава, но, стыдясь своей кричащей яркости, скоро тускнела. И всё равно старики не любили весну и боялись её: от неё повышалось кровяное давление и учащались сердечные приступы.

Теперь Карл Бездетный правил страной единолично, так как мудрые министры все ушли на пенсию. Править было несложно — всё совершалось как-то само собой и само собой угасало. Карл почти не постарел. Он ведь был намного моложе своих подданных и регулярно пил апельсиновый сок; кроме того, короли почему-то вообще лучше сохраняются. Это был всё тот же бледный, худощавый человек неопределённого возраста с длинными, как бы бескостными пальцами, которые могли сгибаться во все стороны, как пустая перчатка. И он по-прежнему любил играть в тихие игры — только герцог Бом-Бенгский всё реже составлял ему компанию, ссылаясь на болезнь печени и радикулит.

Сестра Карла несколько раз порывалась приехать в гости, но Карл поскорее издал указ о запрещении въезда в страну кого бы то ни было.

Прошло ещё десять лет. Карл всё ещё чувствовал себя почти так же, как в начале своего правления. Ему было около пятидесяти — для мужчины это не возраст. Плохо было то, что его слуги дряхлели, слепли, глохли и уже не могли обслуживать короля по всем правилам. Когда престарелый лакей нёс из кухни миску с супом, руки у него так тряслись, что весь суп по дороге проливался. Королю наконец пришлось самому ходить на кухню. Для удобства он там и обедал. А после того как ослепший повар однажды залил торт горчицей вместо шоколадного крема, король отправил его на пенсию и сам стал готовить себе холостяцкий обед — яичницу с колбасой. А время делало то, что оно всегда делает, — шло и проходило.

Пока его верные слуги лежали в постелях, кряхтели, охали, кашляли, Карл Бездетный, во власти туманных мыслей, бродил по дворцу и по саду, превращённому теперь в кладбище (надо же было где-то хоронить придворных). Рассматривая чёрно-мраморные надгробия, он чувствовал, как ветер времени дует ему в лицо, шевелит поредевшие волосы на голове. Поговорить стало окончательно не с кем. Чтобы не очень скучать, король принимался стирать тряпкой пыль с памятников или играл сам с собой в домино. Однажды он подумал, что уже очень давно не видал герцога Бом-Бенгского, и решил пойти проведать его сам.

Он шёл по безлюдным, безмолвным улицам. Жизнь на них давно уже таяла, замирала и наконец сошла на нет, как звон струны с нажатой педалью. Карл понял, что теперь он был королём мёртвого королевства: никого больше но осталось в живых. Но должен же остаться Рыжик! Ведь он его ровесник.

Король добрался до когда-то роскошного, а сейчас обшарпанного особняка герцога, толкнул незапертую дверь, поднялся по широкой лестнице, заглянул в одну комнату, в другую — никого нет. Третья комната была заперта. Карл постучался — ему почудился слабый шорох за дверью, но никто не открыл. Тогда он подошёл к четвёртой двери и вошёл в неё. Это была спальня герцога. Там, в полумраке, при опущенных шторах, сидел на стуле герцог, сгорбившись и закрыв лицо руками. А рядом на постели лежала его жена — недвижимая, бледная. Карл видел много покойников и сразу понял, что жена герцога умерла.

Заслышав шаги, герцог вскочил, но тут же застонал и схватился за бок. Когда-то красавец и щёголь, он был теперь неузнаваем: землисто-бледен, плешив, весь в отёках. При виде короля лицо его странно перекосилось, и он упал. Король наклонился над ним: он видел многих умирающих и понял, что Рыжик умирает. Задыхаясь и корчась, Рыжик бормотал: "Слушай, Карл, я должен тебе что-то сказать… послушай… знаешь, что?.. я… у меня… у нас…" Рыжик не договорил, сильно вздрогнул и затих. Карл взял его руку и пощупал пульс — пульса не было.

Карл повернулся и пошёл прочь. Он шёл, как на военном параде, не глядя по сторонам, ровно и чётко печатая шаги. Шаги гулко раздавались на мёртвых улицах: тук-тук-тук… Так он домаршировал до своего мёртвого дворца. Там Карл спокойно и тщательно запер окна и двери, проследовал в тронный зал и повесил на дверь две таблички: "Входа нет" и "Выхода нет". Потом сел на трон. В голове у него неотвязно вертелся какой-то дурацкий мотив: "Рыжик, Рыжик, где ты был, с кем ты, Рыжик, водку пил?" — что-то в этом роде.

Карл сидел на троне и тихонько насвистывал этот мотивчик. Он вяло думал, что вот и настал ожидаемый конец и надо бы встретить его поторжественней. Но стало темно, холодно, а конец не наступал: король, как на грех, был совершенно здоров. Он только всё сильнее дрожал от холода: хотя на дворе стоял март, вдруг ударил лютый мороз. Студёная черная ночь надвинулась на одинокого короля, он продрог, застыла одна нога, потом другая, пальцы уже не гнулись. Тогда он встал с трона, с трудом размялся, зажёг свечу и затопил камин.

Всю ночь он подкладывал в огонь дрова, но не мог согреться. Закутался в горностаевую мантию — не помогло. Разломал и побросал в камин старинную мебель — сухое дерево загорелось яростным пламенем, температура сильно поднялась, но король всё равно зяб, холод подползал к самому сердцу. Он бросал в огонь всё, что попадалось под руку — скипетр, корону, сдирал со стен резные панели. Когда в зале больше ничего не осталось, Карл побежал в сад и притащил грузный дубовый крест с какой-то могилы. Он совал крест в камин, но крест оказался слишком велик и торчал наружу. Огонь охватил крест и перекинулся на стены дворца. Гудя и бушуя, пожар истреблял резиденцию хмурых королей.

К утру стихло и потеплело. На пепелище дворца бродил, грея руки, Карл Бездетный. Он выжил. Как выжил, зачем выжил, он сам не понимал, но факт оставался фактом: Карл даже не схватил насморка и не получил сколько-нибудь серьёзного ожога. Не зная, что же теперь делать, он бесцельно трогал уцелевшие обломки стен и рассеянно ворошил угли.

И вдруг… Он поднял голову и с удивлением увидал, что в перспективе улицы движется что-то живое… да, это было человеческое существо! И у него рыжая голова! У Карла мелькнула мысль: Рыжик?.. Но ведь Рыжик умер у него на руках. К тому же тот был высокого роста, а это существо маленькое. Оно подходило ближе и ближе, наконец, остановилось, глядя на худого сутулого человека, закутанного в обгоревшие лохмотья. Существо как бы хотело и не решалось заговорить.

Карл давным-давно не видал детей и не сразу сообразил, что перед ним ребёнок, девочка лет восьми или десяти. Странная девочка: тихая, с медленными движениями, она двигалась и смотрела как во сне, была такая бледная и прозрачная, что, казалось, через неё можно было видеть насквозь. Но всё-таки это был не призрак, а настоящая девочка с рыжими косичками.

Они долго разглядывали друг друга молча, пока Карл соображал, с чего же начать разговор. И не придумал ничего лучшего, как спросить то, что все спрашивают, увидев одинокого ребёнка: "Ты чья?"

— Ничья, — ответил слабенький голосок.

— Как это ничья? Где твои папа и мама?

— Они умерли.

— А кто они были?

— Герцог и герцогиня Бом-Бенгские.

Так вот оно что!.. Вот о чём пытался и не успел сказать Рыжик перед смертью! Оказывается, у него была дочь: это она и была там, за запертой дверью, где слышался шорох…

Ей не позволяли открывать дверь никому. Её от всех прятали. Ей не велели громко говорить и смеяться. Сколько она себя помнила, она всегда сидела одна в своей комнате и никого, кроме матери и отца не видела, разве что из окна. Но и к окну ей запрещалось подходить близко: ведь если бы её кто-нибудь заметил, её родителям грозила смертная казнь.

Только сегодня, узнав, что родителей больше не стало и, значит, им уже ничто не угрожает, она осмелилась выйти из своей комнаты и пошла куда глаза глядят по пустым улицам. Она не боялась, но её томила непонятная ей тоска по людям. Ей хотелось кого-нибудь встретить, и вот она встретила Карла Бездетного и обрадовалась, хотя выражать радость не умела — ни прыгать, ни хохотать, ничего такого.

— Ах, какая ерунда, какая глупость, какое ужасное недоразумение! — бормотал Карл, держа девочку за руку и глядя в её не разбуженные для жизни глаза. — Я бы никогда не казнил Рыжика. Неужели он мог подумать?.. Да я сроду никого не казнил и не собирался — я издал закон просто для формы, понимаешь? Так положено писать: под страхом смертной казни. А я не злой. Ну, просто я не очень любил детей — мне казалось, они немножко чересчур шумят… Но ведь это не значит, что… Ах, как же это всё так вышло! И куда всё делось?.. Знаешь, у нас с твоим папой был ещё один друг, так он сказал мне: ты ещё пожалеешь об этом! И я давно уже жалел, но было поздно. А теперь как же быть?.. Хочешь поесть? Погреб с продуктами уцелел. Или вот что: давай поиграем в дочки-матери?

— Я не умею, — сказала девочка. — Ты меня потом научишь. А сейчас пойдём отсюда.

— Куда?

— Куда-нибудь. Где есть ещё люди. И дети. Я никогда не видала детей и хочу послушать, как они шумят.

— Это идея! — воскликнул Карл. — Королевство моей сестры… Оно недалеко. Можно дойти пешком — возьмём бутербродов на дорогу и пойдём. Там Эдик и Гарик, Эллочка и Беллочка. Ах, что я: ведь они теперь взрослые, у них свои дети. У Беллочки, наверно, полным-полно детей — она так любила играть в дочки-матери. Знаешь, что я придумал? Мы приведём их сюда! Их и других, кто захочет. А у кого нет родителей, оставим здесь на совсем. Места-то много.

— И у нас будет Королевство Детей! — сказала маленькая герцогиня Бом-Бенгская.

— Да! Пусть будет как можно больше детей! Я буду готовить им еду — я научился за последние годы жарить яичницу; буду читать вслух про Карабаса-Барабаса и вертеть верёвочку… в общем, на что-нибудь пригожусь.

— А когда мы тебе надоедим, ты нас выгонишь? — лукаво спросила герцогиня.

— Не имею права, — быстро ответил Карл. — Я ведь сжёг свою корону, и трон, и скипетр, значит, я больше не король. Я частное лицо. Так пойдём?

Они уходили, держась за руки, дальше и дальше, а снег таял, пробивалась трава, разорвались тяжёлые пухлые тучи на небе, и сквозь просветы весна взглянула огромными голубыми глазами на умершую и воскресшую Страну Стариков.