Ветхий человек
Страшной осенью 1983 года, перед поездкой к Сладкявичюсу (см. ИиЖ № 10/03), меня буквально дотащили до психотерапевта. Он был суров. Нарушая все клятвы, он с нескрываемым отвращением сообщил, что надежды нет, надо было лечиться лет на десять раньше, да и то… Поскольку, среди прочего, я говорила о шоках, связанных с одним генералиссимусом, он спрашивал: "Ну как, сталинисточка, ещё дышите?". Вскоре я поехала к монсиньору Винцентасу, и всё перешло в другой "план", если можно передать этим странным словом понятие "ordo".
Монсиньор велел посвящать страдания, я заболела диким панкреатитом, а позже позвонили психотерапевту. Услышав человеческий голос, он сказал `а la Станиславский: "Не верю", — и сильно обиделся.
Точно так же воспринял моего ветхого человека московский, тоже известный, психиатр. У него я не лечилась, мы жили в соседних домах, и его, Ларичева (теперь — священника), коллеги собирались в 84–88 годах, чтобы потолковать о вере (о. Александр, сам хозяин и др.) и психиатрии (тот же хозяин, молодые врачи). Забегала я почему-то к упомянутому психиатру, видела странные росписи — огонь и чертей, но к данной теме относится только то, что он, не скрывая отвращения, признал меня с места в карьер совершенно неизлечимой.
Третий случай — прошлогодний антропософ; о нём я, кажется, писала.
Прекрасное упражнение, если хочешь увидеть своего ветхого человека — без молитвы, без ангела, без благодати, совершенно одного. Интересно, почему у некоторых (далеко не у всех) психиатров такое целенаправленное зрение?
Бесплатное образование
Мой сын кончал школу в Вильнюсе. Принадлежал он (именно так) моим родителям, и они держали его в Москве, пока не заметили, что он очень плохо учится. Тогда они отослали его к отцу, где была и мачеха, но мешала учиться не она, а промыслительная лень. Иначе, по мягкости нрава, он поддался бы пылкому стремлению деда и "делал карьеру".
Итак, с превеликим скрипом Томас учился в рабочей школе. Из обычной его быстро исключили, когда они с другом написали на своих портфелях "Русские, вон из Литвы". Пристроившись в книжный магазин, он худо-бедно что-то сдавал, но всё-таки в последнем классе на последних экзаменах получил две двойки. Не знаю, можно ли остаться в такой школе на второй год, но он, видимо, остался.
В Литве и тогда было одиннадцать классов, Томасу исполнилось восемнадцать лет, его призвали, но тут вмешалась "сама жизнь" в чрезвычайно крутой форме. Если я об этом не писала, обещаю написать.
Тем временем в Литературном институте решили набрать литовскую группу, чтобы готовить переводчиков. Группы эти сменялись, обходя круг республик. Литовская была на двадцать два года раньше, и учился в ней отец упомянутого Томаса. Решили её набрать, об этом узнала мама и сказала моей простодушной подруге, что позвонит бывшему зятю, чтобы тот похлопотал за сына. Зная отношение своего мужа к блату, баловству и "дедам", я, мягко говоря, огорчилась, а подруга осудила меня за неверие в человека, подразумевая, должно быть, и маму, и мужа.
Часа через два позвонил Томас и сообщил, что его отец рвёт и мечет. Вскоре он добавил, что всё тот же отец добился отмены этой самой группы. Её перенесли на следующий год — естественно, именно тот, когда мой занимательный сын всё-таки кончил школу. История его поступления в институт заслуживает отдельного очерка. Сейчас же — предложу тест.
Оцените реакции и поступки каждого из действующих лиц:
— Молодец!
— А как же иначе?
— Такова жизнь…
— Какой кошмар!
Баллы и их толкование предоставим читателям.
Самое противное
Помню, на втором курсе в филфаковской стенгазете появилась суровая статья о том, что позже назвали французским словом "макияж". Действительно, наши барышни варили из чего-то тушь, подбавляя для цвета зелёных или синих чернил. Делали они или доставали и помаду, и лак, и румяна. Всё это в статье беспощадно осудили.
Никто не удивился, даже не унялся. Но тут, в другой статье, рассказали, что самодельная косметика вредна, однако советская девушка должна быть красивой и нарядной (замечу, шёл 1945/46 учебный год). Я стояла, читала, и на душе было гадко.
Но что нам комсомол? Мы сами, "верующие", грешим точно тем же. Как-то у одних неофитов (оказавшихся потом и умными, и трогательными) бодро толковали о том, что катехумен должен видеть, как "у нас" весело, какая современная музыка, какой стиль, сленг и что-то ещё. Тяжёлый был вечер.
Есть даже "христианские" книги в подобном духе. В одной муж и жена пространно и совершенно невинно рассуждают о супружеской любви, перемежая это сладостными стихами. Это бы можно стерпеть, если б для благочестивых рассуждений супруги выбрали менее интимный момент своей жизни. Сцена повергла меня в такое уныние, что я не могла редактировать текст.
Что отсюда вывести, решит читатель. Если это трудно, можно посмотреть Писание.
Йота
В начале 70-х годов мы с Муравьёвым и Аверинцевым обозначали всякими буквами те свойства, названия которых почти стёрлись. Скажем, иксом — серьёзное и благоговейное отношение к себе, зетом — ту аномию, которую ещё не связывали с постмодернизмом, поскольку его не было (или был?). Почему-то на подвиды трёх основных пороков пошли греческие буквы. Здесь и сейчас я хочу поговорить об одной разновидности игрека.
Игреком назывался эгоизм, отсчёт от себя, а не от ближнего и Бога. Поскольку у человека есть чувства, разум и воля, можно не считаться с ними всеми, а можно — с чем-нибудь одним. Несчитание с чужой волей давало простую властность (лямбда) и ласково-заботливую (тэта). Несчитание с чувствами — пси и кси, то есть — тяжкую досаду, вызванную чьей-то радостью, и "оскорбительный оптимизм за чужой счёт" (слова Честертона). Наконец, несчитание с разумом обозначалось йотой.
Помню, Владимир Сергеевич яростно утверждал, что это не порок, а взыскательность вкуса. Кто-кто, а он любил говорить: "Такого писателя нет" и тому подобное. Однако нас было двое, он — один, и считалось, что правда — за нами. С кем согласен читатель, это уже его дело.
Но всё-таки подумайте, стоит ли сохранять такую категоричность. А вдруг, действительно, в ней есть себялюбие и своеволие? Я знаю, что для нынешних психологов самоутверждение — добродетель; но не для христиан же!
Говорю о йоте отдельно, потому что ей нет сноса. Только и слышишь, кого нет. Когда речь идёт о жизни, можно вспомнить, как толкует Спаситель заповедь "не убей".
Снова о йоте
Напишешь о Сцилле, и тут же решают, что ты — за Харибду. Чтобы этого не было, сошлюсь на Честертона, хотя знаю, что пользы будет мало. Где ты, томистская трихотомия, восходящая к Аристотелю! Однако — сошлюсь:
"Дошло до того, что немало, даже слишком много народу проявляет в делах вкуса ту самую нетерпимость, бдительность, постоянную готовность к гневу, которые естественны, когда спор заходит о добре и зле. Словом, для многих вкус стал делом нравственности. Надеюсь всё же, что нравственность не стала делом вкуса".
Надеялся он зря. Тогда — относительно, теперь — едва ли не абсолютно считается, что "истин много", "у каждого — своя правда" и т. п. Мне кажется, что это не так. Много не истин, а частных эгоизмов, у каждого свой. В обычных, мирских спорах чаще всего борются именно они. Тут, по закону готтентота [1], вступают попытки найти причины своих прихотей и поступков; но не чужих. Конечно, если ты очень политкорректен, ты будешь так оправдывать не только себя, но это ничего не стоит, если к себе ты не применишь "ценностей незыблемую скалу". Посмотрите Канта, о знаменитом его императиве. Судя свои поступки, лучше предполагать свободу выбора.
Чтобы и здесь не схватились за очередную Харибду, безнадёжно напомню, что, плача, горюя, гневаясь из-за несомненного зла, мы всё равно жалеем человека — и щадим, и (что ещё важнее) понимаем, как плохо творящему зло.
Новициат [2]
Мои непосредственные предки мыслили и действовали по-разному. Возьмём женщин, поскольку я их гораздо чаще видела. Итак:
бабушка Мария Петровна твёрдо знала, что своеволие — грех, и сообщала мне это;
мама твёрдо знала, что это — добродетель, и ни с чьей волей не считалась, в том числе, естественно, с моей;
бабушка Эмилия Соломоновна жила как живётся и в моё воспитание не лезла;
крёстная настолько не имела своеволия, что действовала не наставлениями, даже не поступками, а сиянием.
Сочетание таких взглядов и свойств не давало мне разгуляться. Благоговейный трепет, видимо — нестойкий, поддерживался самым простым, раздавливающим страхом.
Страх этот очень мучителен и очень опасен. Иногда он приводит к желанию кого-нибудь запугать, иногда — к постоянному вранью, иногда — к слабоумию. Наверное, бывает всё это сразу. Но у нас что-то на что-то перемножилось, должно быть — указанные свойства старших на нянечкины и бабушкины молитвы. Отчасти я стала Башмачкиным, отчасти запомнила, что своеволие — грех (сам Акакий Акакиевич этого не знал).
Что же делать, как создать для детей такой новициат? Слова — пусты, пример — тоже только для тех, у кого прорезалось зрение. Лучше бы сиять, но а) этого мало, б) пока худо-бедно засияешь, у тебя будут правнуки. Кроме того, мы слишком часто пытаемся выдать за сияние ту мерзкую слащавость, которой дети не выносят.
Теперь, когда так долго не было понятия греха, а потом за грех стали принимать что угодно, кроме себялюбия и своеволия, надо всё начинать заново. Как это сделать с прочно взявшими власть детьми, я просто не знаю. Никакие новициаты не помогли мне это сделать самой, скорее — помешали, если учитывать только уровень земли. †
| [1] | Как думают многие, готтентот уверен: "Если ты украл корову у соседа, это благо, если он у тебя — это зло". |
| [2] | Новициат — в западной монашеской традиции период активного вхождения в духовность того или иного ордена. |
