Люди, у которых "одно сердце", или Кто лучший христианин

"Истину и Жизнь" я читаю с первых номеров: покупаю журнал в храме, который посещаю с 1993 года. И наконец решилась послать свои заметки-воспоминания, заранее надеясь на снисходительность – это мой первый опыт. Допускаю спорность многих моих суждений, но факты и персонажи подлинны (некоторые имена по понятным причинам изменены). Возможно, что-то из написанного покажется жёстким, но я ничего не выдумывала. Мой рассказ – это приглашение к разговору или даже к полемике о приходской жизни, о том, что нас окрыляет или разочаровывает, о том, какие мы христиане. На страницах журнала могут спорить разные точки зрения, а читатель сам сделает выбор.

---

Коля

Познакомилась я с Колей в 1985 году на молитвенном вечере у Ани Е. Супруги Аня и Гриша — прихожане отца Александра Меня. В то время в газете "Труд" появилась статья "Крест на совести". Отца Александра таскали в КГБ. Одного моего знакомого прямо с лекции забрали в милицию в наручниках. Парень учился в медицинском. У себя дома проводил молитвенные встречи — вот и вся вина.

Я очень гордилась, когда Аня позвала меня на домашнюю лекцию. Это было как приглашение в элитный клуб. Приход отца Александра я считала собранием лучших людей.

Дома у Ани беспорядок, в раковине — горы посуды. Какой-то топчан из досок, с кирпичами вместо ножек. Но все довольны и улыбаются. Особенно мне нравились Анины застолья: много всякой вкусной еды, какие-то лимонные пироги и, главное, дружелюбная атмосфера. Все здесь становились интересными и остроумными. Курили почему-то "Беломор".

Тогда мне казалось, что именно такими были первые христиане — люди, у которых "одно сердце".

Читать доклад должен был Коля. Он готовился в священники. Молодой богослов, продолжатель традиций Соловьёва, Бердяева, Флоренского — так мне его представили. Группа в основном состояла из пожилых людей, Коля был самый молодой.

Все внимательно слушали длинную лекцию о детстве, отрочестве и зрелой жизни Девы Марии, со множеством ссылок на апокрифы и святоотеческие писания. В те времена Библию в библиотеках выдавали только по разрешению, например, месткома. Как он собрал материал?!

Потом обсуждали доклад. Говорили тихо и проникновенно. Я не смела рта открыть.

Пили чай. Коля обратил внимание на картинку, висящую на стене. Это я рисовала и подарила Кате, дочке Ани и Гриши. Точнее, она сама выбрала. Раньше я забегала к Ане после бесплодных походов по издательствам, где показывала свою графику, пытаясь получить работу… На картинке нарисована девочка в лесу, среди птиц. Такая иллюстрация к сказке, мной придуманной. В девочке Катя признала себя, пришлось дарить.

Узнав, чья работа, Коля завёл со мной разговор об издательствах и редакциях. Выяснилось, что когда-то он сам был худредом и что его друг учится в Полиграфе. Мне было неловко, разговор казался неуместным. Мы же здесь собрались ради богословских бесед. Тогда у меня был "синдром неофита" — это когда всякий разговор не о христианстве кажется пустым.

Кончилось тем, что Коля напросился ко мне домой, посмотреть другие мои работы. Такая честь! Принимать у себя человека, которого, затаив дыхание, слушают люди вдвое старше его!

Дома я записала вопросы для предстоящего разговора, чтобы не забыть от волнения.

Встреча была замечательная, мы о многом говорили. Сколько же он всего знает! Строгостью облика напоминает старообрядца. Длинные волосы, отрешённый взгляд тёмно-серых глаз. Настоящий праведник, думала я.

В другой раз Коля привёл того самого друга из Полиграфа — Сергея. Опять смотрели мои работы и обсуждали богословские темы. Так сложилось, что за Сергея я потом вышла замуж.

Мы с мужем долго не могли снять квартиру, и Коля пригласил нас к себе. У него было две комнаты в коммуналке, и в одной из них мы жили почти месяц.

Комната Коли была просторная, с окном в виде арки. В углу — высокий деревянный киот с иконами. Перед ним на аналое — старинный молитвенник. Стол и книжные полки — почти антикварные. Кровать — "лежбище", как он её называл, — представляла собой скамью из неструганых досок. Вместо матраса — какое-то покрывало.

— Как ты можешь так спать?

— Нечего изнеженность культивировать! Жизнь в Боге должна быть суровой. Вера — это тяжёлый труд.

Каждый день по нескольку часов Коля громким басом вычитывал за своим аналоем молитвенные правила, нам в соседней комнате было слышно. Под Колин голос мы засыпали и просыпались, чувствуя себя недопустимо легкомысленными.

Коля был суров. Многих называл еретиками, любил повторять, что искусство "от беса". Питался хлебом и чаем.

У Коли было здорово, но квартиру мы нашли и съехали.

Потом он довольно часто к нам забегал с "ксероксами" — перепечатками книг отца Александра. Оставался ненадолго, пил чай, вразумлял нас. Тогда он почему-то начал "окать".

Муж рассказывал, что Коля не всегда был таким. Раньше он и выпить любил. Когда их вместе забирали в армию, так напился на призывном пункте, что его не взяли в часть. Служил в Москве…

Все эти истории меня не смущали. Наоборот: христианство сделало человека другим! Теперь Коля был нарасхват: возникали новые молитвенные группы, собиравшиеся по квартирам. Назидания его становились всё более патриархальными.

Когда у меня родился сын, он позвонил:

— Женя, поздравляю с первенцем и желаю тебе рожать, рожать и рожать!

— А размещаться где? А деньги? — Жили мы тогда в коммуналке.

— Об этом не думай, всё Бог управит.

1990 год. Позвонила моя подруга и сказала, что отец Александр убит. Это походило на бред. Времена уже были другие, отец Александр выступал по телевизору, его печатали, открывались воскресные школы.

Пришедшие проститься с ним не вмещались в ограду церковного двора. Лица у всех, как у потерявшихся детей.

Коля произнёс очень хорошую речь. Говорил искренне, уместно. Кого бы там ни встретила — первым делом: "Как хорошо Коля выступил".

К тому времени он стал дьяконом — даже заходил к нам показать свою рясу. Шутил, веселился с видом именинника. Служил он недалеко от Раменок. Открыл воскресную школу, сам начал ремонтировать помещение.

Все называли его бессребреником. Так оно и было. Несколько раз он дарил нам деньги и неординарные подарки — надувную бутылку в человеческий рост, факсимильное издание художника Митрохина.

Потом начались странности. Как-то он пришёл к нам в особенно затрапезном виде.

— Что с тобой?

— Это я специально не моюсь, чтобы ко мне бабы не липли.

— Что, проблема?

— Ещё какая!

В другой свой визит Коля поведал, как его якобы обольщала одна английская монашка, приехавшая по экуменической программе. Много говорил о следствиях его "чрезмерной сексуальной привлекательности".

Тогда это было забавно. Но кто может знать чувства другого человека? Мы же видим только поверхностные признаки. Иной человек вроде веселится, а душа у него страдает.

Я не знаю, что чувствовал Коля. Может, отчаяние?

Довольно скоро Колю рукоположили, и он стал вторым священником. Коля долго приглашал нас к себе в "Раму" — так он называл свою церковь. И вот, когда сыну исполнилось три года, мы решили поехать.

Храм ещё строился, и туда постоянно приезжали волонтёры — помогать. Муж полдня долбил киркой лёд, таскал какие-то трубы. Я гуляла с малышом.

К вечеру все проголодались, сын начал канючить. Тогда, в конце 90-го, с продуктами было плохо. Коля пригласил нас в церковную сторожку ужинать. На крыльце показался настоятель, отец Феофил, с большим тортом в руках. Когда батюшка увидел всех нас, лицо его покраснело и стало каким-то испуганным. Рыжие волосы и красное лицо странно смотрелись на фоне избы. "Наверно, проблемы с давлением", — подумала я.

Феофил подозвал Колю и что-то сердито ему говорил. Смущённый Коля, вернувшись к нам, извинялся за то, что не может нас пригласить. Объяснил, где кафе. На меня он старался не смотреть. Маленький Арсений тоскливо глядел на торт.

Перешучиваясь, мы потащили хныкающего сына в кафе. Ситуация нас позабавила.

Хуже всего было Коле. На ужин он не пошёл, забрал свою "пайку" домой и дожидался нас. Остывший ужин никто не ел. Мы переночевали и утром уехали. Больше к Коле в "Раму" мы не ездили. Значительно позже он со снисходительной усмешкой рассказывал нам о сребролюбии настоятеля.

Сам же Коля быстро стал меняться: много пил, похвалялся успехом у женщин. В конце концов он из церкви ушёл. Говорил, что его выжили, потому что он "не те" проповеди читал. Другие рассказывали, что он пьяным являлся на службу. Кто знает? Складывалось впечатление, что Коля сам себе за что-то мстил.

Со временем мы уже перестали воспринимать Колю всерьёз. Ведущей темой его историй были женщины. Со стороны или если в кино — может, и забавно. Но Коля человек одарённый и духовно чуткий. Я знаю многих, кого он спасал. Что-то надломилось у него внутри.

Сломала ли его официальная Церковь? Сыграл ли тут свою роль отец Феофил? Не знаю. Как-то невесело думать обо всём этом.

Молитвенная группа

Сергей П. пригласил меня в евангельскую группу, которой он руководил.

Поначалу всё было замечательно. Разговаривали тихо и серьёзно. Затем, на чаепитии, уже оживлённей, обсуждали отсутствующих. Я никого не знала и предпочитала помалкивать. Разбирали какую-то неизвестную мне особу, которая не хочет замуж, а "живёт для себя".

Имела глупость влезть в разговор, мол, каждый живёт как может и не надо никого осуждать — что-то вроде этого. И сказала-то, в общем, безобидно, скорее из приличия. Тут одна упитанная дама в короткой юбке тоном прокурора к кому-то обратилась:

— Ты что, и к разводам нормально относишься?

С дамой мы не были знакомы, и так как высказывались многие, я, признаться, не поняла, к кому она обращается на "ты". Невольно огляделась.

— Чего глазки забегали?! — уже прокричала дама. — Я тебя спрашиваю?!

Лицо у неё покрылось красными пятнами, и она уже в упор смотрела на меня. Я застыла с открытым ртом. До сих пор не знаю, что в таких случаях надо говорить. Ждала реакции со стороны "благочестивого собрания". Реакции никакой. После лёгкой заминки беседа продолжалась даже в более приподнятом настроении. Другая дама, в чёрном, неуклюже пыталась острить.

"Где я?" — мысленно спросила я себя.

Приезжать ещё раз я, разумеется, не собиралась, но у меня осталась книга Сергея, её надо было вернуть. Встретились через неделю. Моё нежелание остаться в группе вызвало у Сергея недоумение. Он убеждал меня, что я не права, и даже высказал теорию, показавшуюся мне интересной:

— Посылая тебе встречу с кем-то, Бог испытывает тебя. Кроме того, в других людях тебя больше всего раздражают черты, присущие тебе самой.

К Сергею я прислушивалась. В нём нет высокомерия и резонёрства, свойственного "церковным деятелям". Искренен, может остановиться посреди дороги, чтобы всерьёз обсуждать с тобой то, что кажется ему важным.

Наверное, он прав. Я решила остаться в группе.

К счастью, там были две симпатичные старушки. Елизавете — лет 80. Сухонькая, невысокая, энергичная. Геолог. Дочь репрессированного священника. После "Отче наш" мы все брались за руки — ладонь у неё тёплая и сухая. Она закалённая, одевается легко. Всегда в хорошем настроении. Говорят, нет совершенных людей, но за два года, что я посещала группу, я не обнаружила у Елизаветы ни малейшего изъяна.

Другую звали Эмилией. Седая, немного сутулая. Лицо усталое и доброе, морщины напоминают кружево. Выдающийся учёный, дефектолог, она занималась глухими детьми. Разработала метод обучения по движению губ, которым теперь пользуются во всём мире. Признанное светило. Одета как нищенка.

Была ещё Галя, лет сорока пяти, усталая, с воспалёнными глазами. Похоже, и со здоровьем у неё неладно. Голос дрожит, и иногда в нём слышны слёзы. Сразу видно — хлебнул человек лиха. Таких много приходит в церковь от безысходности. Измученные, с пьющими мужьями, волокущие на себе всю семью. Счастье, что пришла она в Косму, а то попалась бы какому-нибудь Феофилу…

Итак, я решила терпеть ту нервную даму, что кидалась на меня. Звали её Лена В.

После того случая она словно получила сигнал "ату". Моё молчание только распаляло её. Лена никому не давала рта открыть. Вела себя как председатель жюри. Говорила поучительным и категоричным тоном. Имела странную привычку что-то спросить и не дать возможности ответить. Многие вечера походили на её бенефис.

Откуда у простого бухгалтера столько пафоса? И столько агрессии в отношении к малознакомым людям? "Я защищаю христианскую истину!" — любила повторять Лена.

Скоро это стало проблемой для всей группы. Время от времени все созванивались и договаривались, как себя вести в отношении Лены. Чаще предпочитали упражняться в смирении. У нас это любят, особенно за чужой счёт. Я стала вроде боксёрской груши, на которой тренировалась "наша бедная Лена". Это всех устраивало. (Исключаю Елизавету — ей тоже от Лены доставалось).

В конце концов я перестала высказываться и ограничилась только вопросами — Лена и их начинала критиковать. Она даже пыталась, с редкой назойливостью, взять на себя роль моего "духовника", "учителя жизни".

Если грубость я ещё готова была сносить, то выслушивать потоки банальностей, произносимых с закатыванием глаз, у меня не хватило сил. Я сломалась. Соврав про сильную занятость на работе, я тихо удалилась из группы.

В приходе не одна такая Лена. Церковь ведь не закрытый клуб. Иногда какая-нибудь в прошлом компанейская девчонка вдруг начинает вещать, как на митинге, "вскрывать недостатки". Она точно знает все твои тайные мысли и чувства и начинает учить праведной жизни. Верный признак: человек "пришёл к вере". Потом пойдут разговоры типа: это хорошие христиане, а те — нехорошие, этот приход "правильный", а другой — нет.

Отец Александр говорил: "Есть только один хороший христианин — это Сам Христос".

Архиерейская

По телевизору российская "кинозвезда" с важным видом рассказывает, что всегда берёт с собой в ресторан список постных и скоромных блюд.

Две немолодые женщины обсуждают у прилавка, кладут ли в эти булки масло, — Великий же пост. Говорят громко, на весь магазин.

Теперь столько кругом благочестия!

Как-то наша группа сговорилась пойти на архиерейскую службу. "…А то архиерей служить будет, а храм полупустой — неудобно".

За час до появления важного лица суетно стелют дорожки. Поверх ковров временно кладут полиэтилен. Какие-то бедолаги наступают, на них кричат.

Приехал архиерей на шикарной машине. Два парня с томным взглядом несут за ним шлейф.

Долгая служба. Театрально, пышно. В храме, как всегда, одни женщины. Рядом со мной — немолодая, со вздутыми венами на опухших ногах. Обувь ей явно жмёт. Веко от усталости дёргается. Почему бы не пожалеть таких и не рассадить по скамейкам? Мало им в жизни досталось тягот?

Сколько денег тратится на украшение, облачение! Стою и пытаюсь связать нищего Плотника из Назарета и всю эту бутафорию.

Куда девались комсомольцы?

Возле булочной прочла объявление: "Приглашаем в воскресную школу девочек от 5 лет". Храм был рядом — в Воронцовском парке. Моей дочери Варваре было тогда шесть. Решили попробовать.

В церкви Варя села с другими девочками. Люди собирались. Вот и священник, молодой, нет и тридцати. Шёл вальяжно.

Вдруг, остановившись и глядя поверх голов, громко проговорил:

— Вот наглость-то какая! Одна наглая стоит, и ей даже не стыдно! В каком виде в храм пришла?

Я сначала не понимала, что происходит, а потом меня осенила догадка. Это он обо мне! Из-под моей куртки виднелись брюки. Хотя куртка была длинная, почти пальто, при желании их можно разглядеть. Как это я не подумала? Гардероб-то у меня тогда был небогатый — юбка всего одна, да и та летняя. А уже октябрь.

"Батюшка" не успокаивался, эпитеты его становились всё выразительнее. Меня словно парализовало. Женщины, все как в униформе — чёрные юбки до щиколоток и белые платки, и девочки на скамейке, одетые так же, — все смотрели на меня почему-то не осуждающе, а как-то испуганно.

Выйдя из оцепенения, я промямлила что-то извиняющееся, схватила за руку Варю и пулей вылетела из "святого места". За оградой мы отдышались. Дочка была напугана.

— Мама, ты меня больше сюда не притащишь? Я не хочу больше!

— Не бойся. Не притащу.

Лицом тот "батюшка", если мысленно убрать бороду и локоны, напомнил мне комсомольских лидеров, с какими раньше доводилось сталкиваться. Румяные, самодовольные, глядят обычно не в глаза тебе, а куда-то на макушку… Типичный руководитель горкома комсомола. Куда они все подевались после развала "совдепии"? Кто в бизнес, кто в политику, а кто и в Церковь.

Варваре теперь 13 лет, и в храм её до сих пор не затащишь. Боится.

…Мне было 23 года, когда я крестилась. Будучи в здравом уме и твёрдой памяти, я повторяла вслед за отцом Александром слова: "Отрецаюся сатаны и все помышления ея".

А на пустые вещи у отца Александра времени не было.

Надо выбирать, кто больший авторитет: Христос или "батюшки из мерседесов". Расспрашиваю об этом Сергея П. Он рассуждает о пагубности раскола и о том, что надо преображать Церковь изнутри. Я пытаюсь определить границы компромисса с властью. Сергей явно раздражается.

Сейчас я понимаю, что была бестактна. Церковь — самое важное для него, его прибежище. Что я всё досадую? Даже эта бедная Лена с её грубостью и навязчивостью — в сущности, глубоко несчастный человек, которому только Церковь поможет.

И для меня Церковь важна. В ней был и остаётся отец Александр Мень. В ней были и есть другие замечательные священники. Как они справляются со всеми этими противоречиями?

Клуб "Радуга"

За двадцать лет столько всякого появилось — видео, компьютеры, мобильники, но жизнь всё та же, и проблем не меньше.

Аня Е. совсем почти не изменилась. Морщинки её не портят, такая же весёлая, дружелюбная. Как-то вместе ехали в метро, она всю дорогу рассказывала про работу над фильмом "Баба Вера". Потом стали хохмить:

— У тебя дома всё такой же раскардаш?

— Ага! На Пасху и Рождество устраиваю уборку: беру стамеску, киянку и начинаю скалывать нагар с плиты.

Аня смешно показывает, как она это делает. Умеет человек жить радостно, не замечая быта, безденежья.

Я побывала на просмотре её фильма в клубе "Радуга". Людей собралось немного, но все словно родные, хотя большинство из них я вижу впервые. Такое бывает, когда люди хорошие. Сергей П. неловко устанавливал аппаратуру. В ожидании фильма все переговаривались. Ощущение, будто собралась семья.

И вот фильм. Давно знала, что Аня талантлива, но теперь убедилась в прямом смысле воочию. Тонкое, пронзительное, возвышающее кино. Рассказ о драматической судьбе, но в конце испытываешь чувство радости.

После фильма все показались мне ещё роднее. Захотелось быть терпимее, стать другом для всех этих незнакомых людей. Подумала: может, это и есть настоящая Церковь, как у первых христиан? Та Церковь, которую олицетворял для нас незабвенный отец Александр Мень. Он напоминает нам: мы "куплены дорогой ценой".

Получится ли у меня? †