В безрелигиозной советской России был своеобразный "знаковый пароль". Достаточно было в разговоре упомянуть про Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, и собеседники определяли своё место в системе "свой — чужой". В постсоветской, воцерковляющейся России сложилась новая знаковая система. Чтобы продемонстрировать свои либеральные взгляды в богословской сфере, необходимо знать четыре "Б" — это Барт, Бультман, Бруннер, Бонхоффер (и "примкнувший к ним" Тиллих). А в позапрошлом, девятнадцатом столетии широчайшей известностью пользовались ещё два "Б", почти однофамильцы, — Баур и Бауэр. О них до хрипоты спорили в русских студенческих кружках, как в университетах, так и в духовных академиях. А в Берлинском университете лекцию Бауэра о пророке Исайе слушал молодой Карл Маркс…
Свобода критики или "несозвучность теологии"
Бруно Бауэр (1809–1882) родом из Тюрингии, учился в гимназии в Берлине. Директор гимназии вспоминал, что Бруно был очень способным и "понимал больше всех". Уже тогда Бауэр увлёкся античной философией, а вскоре наметил для себя обширную программу историко-религиозных исследований.
И вот Бруно — студент богословского факультета в Берлине. Помимо теологии он изучает философию Спинозы, Канта, Фихте. Большое значение для его развития имели работы и лекции Георга Гегеля. "Только лекции Гегеля, — писал Бауэр, — меня захватили и, казалось, сообщали мне такую простую истину, что я не слушаю ничего иного…"
Студент считал, что Гегель призывает к устранению крайностей схоластики. Обнаружив в процессе изучения теологии некоторые противоречия в содержании религиозных догм, Бауэр открыто демонстрирует несогласие не только с теологией, но и с государством и Церковью: он не собирается сдавать церковные экзамены, чтобы не получать сана пастора. Он также не пишет необходимой дипломной работы по теологии. Но спустя два года после окончания университета Бруно успешно защищает диссертацию по теологии. В качестве приват-доцента он с 1834-го по 1838 г. читает лекции по истории теологии в Берлинском университете. Тогда-то молодой Карл Маркс и слушал лекцию Бауэра, посвящённую пророку Исайе.
Поначалу Бауэр был приверженцем "ортодоксального" направления ("правого" крыла гегельянской школы). Старогегельянцы уловили бунтарский дух молодого Бауэра и называли его "Робеспьером теологии". Вначале Бауэр критикует вышедшую в 1835 г. книгу Д. Штрауса "Жизнь Иисуса" с точки зрения гегелевской философии. Штраусовскую теорию мифического происхождения христианства Бауэр рассматривал как замаскированную апологетику официального христианства, ибо непосредственный смысл многих символов религии Штраус заменяет опосредованным.
Христианское учение о Святом Духе Бауэр подменяет понятием "бесконечное самосознание". Он использует понятия Гегеля в критике Штрауса, определяя религиозные источники как результат сознательного творчества христианских авторов. Он подвергает сомнению историчность Христа. Бауэр заходит далеко: в своей "Критике Евангелий" он отрицает само существование исторического Иисуса, объясняя происхождение христианства из мира греко-римской мысли, Филона, Сенеки и гностицизма.
"Критика" Бауэра пытается поставить под сомнение основы христианского вероучения. Он отвергает боговдохновенность Священного Писания: "Всё равно, как отвечать на вопрос — записана ли евангельская история по вдохновению Святого Духа или же евангельская история сложилась в традиции". Поэтому объектом "критики" становится не только штраусовская форма истории христианства, но и её содержание. Бауэровская критика Иоанновой традиции (Евангелие и послания) и синоптиков в основном была спекулятивной, не учитывающей реального религиозного сознания, за что, в частности, Штраус обвинял его в "полной неосведомлённости, что такое критика".
После Берлина Бауэр — приват-доцент Боннского университета. Теперь он примкнул к "крайне левому" гегельянству. Консервативные традиции боннского теологического факультета были неприемлемы для него. Когда здешним богословам стал ясен разрушительный смысл его критики религии и Церкви, положение его стало очень трудным — его называли радикальным антитеологом. Он писал К. Марксу о реакции студентов и профессоров на его лекции: "…я слышал, что мои лекции, объявленные на лето ("Жизнь Иисуса" и "Критика четвёртого Евангелия"), среди здешних профессоров вызвали священный ужас, особенно скандальной им кажется "Критика"; я также слышал, что многие студенты высказывались против… и меня как гегельянца они не могут слушать, поскольку они будущие священники, то есть они хотят apriori закрыть передо мной двери, но я как-нибудь это преодолею и так зазвоню в колокола критики, что они сбегутся хотя бы уж из страха".
Постепенно Бауэр становится на позиции безрелигиозной, секулярной философии. Он не может надеяться получить должность профессора.
В 1840 г. Бауэр представил в Министерство народного образования и культов "первый ультиматум" через куратора в Бонне. К письму он приложил сочинение "Критика евангельской истории Иоанна" как свидетельство своего постоянного философского развития. Он просит "освободить его от стеснённого существования в качестве приват-доцента". Однако министр отказывает Бауэру. Более того, его обвиняют в том, что он "не избрал своей специальностью церковную историю" и не способствует её развитию, а также в том, что его теологические исследования "не созвучны" содержанию теологии, в связи с чем факультет теряет своё "столь благословенное единство".
Бауэр посылает "второй ультиматум" с приложением нового сочинения: "Евангельская и земельная Церковь Пруссии и наука" (реакция факультетских теологов на эту работу была отрицательной.) Вместо должности он получает 300 талеров как аванс за работу по исследованию истории Церкви. Бауэр наконец соглашается на "нейтральную область преподавания" — "читать только историю Церкви", но уже запущен процесс отстранения его от всякой деятельности в университете. По ходатайству старогегельянца Ф. Мархейнеке министр вроде бы поддерживает Бауэра, но в итоге в изданном циркуляре содержится требование к теологическим факультетам учесть при оценке сочинений Бауэра, какую позицию занимает автор по отношению к христианству и может ли быть ему предоставлено lecentia docentia (право преподавать). Большинство университетов, в особенности теологические факультеты, высказались за свободу преподавания, но не в пользу Бауэра. Вышла анонимная работа "Бруно Бауэр и протестантская свобода. Политический вотум" (Лейпциг, 1842), в которой на первых же страницах говорилось: "Надо вообще подтвердить допустимость и необходимость свободного исследования в области теологии — науки о Божестве. Если свобода исследования будет продолжаться, то протестантизм, как и христианство, потеряет свою убедительность".
"Дело Бауэра" закончилось тем, что ему было предложено выйти в отставку при условии выплаты ему соответствующей суммы. Окончательный итог подвело постановление Верховного совета под председательством короля Ф. Вильгельма IV, гласившее, что Бауэр отрешён от должности доцента с марта 1842 г. за атеизм и либерально-оппозиционные выступления. По существу, Бауэр был лишён доцентуры за "Критику Евангелия от Иоанна" (1840) и "Критику синоптических Евангелий" (1840).
Бауэр вернулся в Берлин, где стал сотрудником журнала "Zeit", помощником редактора "Энциклопедии государства и права". Он предполагал написать историю Римской империи, историю новой и новейшей культуры… Переселившись в Шарлоттенбург, Бауэр пишет историко-политические статьи и брошюры, книги о немецком просвещении, культуре и искусстве и несколько томов посвящает Франции и России.
Бруно Бауэр и Россия
В своих работах 1840–1850-х гг. Бруно Бауэр пессимистически смотрит на будущность немецкой культуры и видит Россию страной грядущей цивилизации. Труды Бауэра были хорошо знакомы видным деятелям Русской Православной Церкви, таким как Афанасий (Дроздов), ректор Санкт-петербургской духовной академии с 1842 г., впоследствии архиепископ Астраханский, или его современник архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович).
"Началась ли и в России эпоха Запада?" — спрашивал Бауэр, и в самом этом вопросе "чувствуется" Гегель, который утверждал, будто лишь западноевропейские народы: греки, римляне, немцы — "воплотили" в своём "национальном духе" философские сокровища "абсолютного духа". Согласно Гегелю, "философия в собственном смысле начинается на Западе. Лишь на Западе восходит свобода самосознания". Философия же восточных народов, по Гегелю, представляет собой "мысль на стадии созерцания".
Россия никогда не была безучастной к западным философским идеям. Молодые русские учёные совершенствовали свои познания за границей. "Доктор философии Лужин слушал новейшую историю у проф. Раумера; философию у проф. Мишле — строгого последователя Гегеля; философию истории у проф. Ганса; естественное и всеобщее право у него же" — подобные отчёты систематически публиковались в русских журналах. Но распутать "клубок противоречий" немецкой философии оказалось делом нелёгким. Её главный представитель Гегель был широко известен в России. Его "восхваляли и бранили, возводили на пьедестал и затаптывали в грязь, — пишет современный автор, — а между тем читали, изучали, переводили, издавали… Гегель — живое действующее лицо в жизни отечественной мысли XIX в.".
Как же понимали наши просветители немецкую духовность? В русских журналах писали: "Умозрительную, трансцендентальную философию" немецкая интеллигенция называет "типом своего ума", "выражением бытия" и "формой своей личности"; немцы склонны "создавать истину, а не познавать", "заменять действительность идеями, а не творить её". Стремясь "согласить несогласимое", германская философия "день ото дня уединяется", а потому ей пора "в отставку", и "по милости, освободите от неё русских, которые всегда славились своим здравым смыслом".
Журнал "Отечественные записки" с 1835 г. пишет о состоянии науки и искусства Германии, Англии и Франции. В 1839 г., в разгар борьбы старо- и младогегельянцев, он знакомит русского читателя с "проповедями христианина" Толука, которого критиковал Бауэр.
Русские видели две причины в "раздоре начал" духа на Западе. Это прежде всего Реформация в Германии, которая дала "свободу" критике библейских источников. Вторую причину русские интеллигенты видели в революции 1789 г. во Франции, приведшей Европу к духу революционной нетерпимости ко всему, что раньше считалось незыблемым.
Не только русские просветители отстаивали особенность своего социального развития. В Германии, например, Карл Грюн писал, что его родина не должна повторять историю Франции, ибо Германия обладает наукой и философией, позволяющими ей избежать ошибок Франции. "Мы, — заключает он, — не должны сами проходить окольный путь, опыт других стран позволяет избежать его".
Россия XIX в. была, как и страны Запада, захвачена просветительскими идеями, поэтому заинтересованность Бауэра "русским вопросом" не случайна. Получив в 1852 г. предложение газеты "New York Tribune" сделать в ряде статей "обзор общих политических взаимоотношений в Европе", он обратился к новой для себя теме — теме России. И к 1855 г. вышло десять книг и брошюр, в которых Бауэр уделяет большое место истории развития Русской Православной Церкви, культуре и политике России. Предварительно Бауэр проанализировал обширный труд немецкого барона А. Гакстгаузена, который в 1840-е гг. по заданию прусского короля и с ведома русского царя Николая I объехал европейскую часть России для ознакомления с аграрным законодательством (основная работа прусского чиновника — "Исследование внутренних отношений народной жизни, и в особенности сельских учреждений России" в трёх частях, в ней автор восхвалял сельскую общину как гарант социальной стабильности).
Бауэр настолько увлёкся Россией, что добровольно нёс все расходы, связанные с изданием своих работ. Он исследовал возникновение и развитие культуры, просвещения, исторические взаимоотношения России с Европой, её политические, экономические и культурные связи. Бауэр восхищается способностями русского человека: "русский прилагает все силы к достижению цели"; более того, по мнению Бауэра, он ставит её в зависимость от "смысла исторического значения" своего народа. Такой "русский" по предприимчивости сравним только с "древним греком". Бауэр обвиняет недальновидных идеологов и политиков европейских стран в том, что они не замечают превосходства государства "русских"; в подтверждение своих слов он ссылается на "искусство" русских царей, на "шедевры" их политики в "исторических делах".
Размышляя о влиянии России на Запад, Бауэр, конечно, имел в виду прежде всего Германию. "Вопрос теперь стоит о судьбе Европы", — пишет он. Её будущее, оказывается, зависит от того, "подчинятся ли германские народы русскому влиянию, подобно тому как греческие народы подчинились римскому".
Бауэр проводит мысль о том, что старая немецкая цивилизация зависит теперь не от самой Германии, а от Востока, который разрушительно и отрицательно влияет на неё. Этот неутомимый исследователь и беспощадный критик старой и новой немецкой действительности, старой и новой культуры и философии предлагает своим соотечественникам самим ответить на вопрос, будет ли новый мир называться русским. "Русский, — продолжает он, — рассматривает западную культуру как нечто чуждое, от которого он присваивает себе лишь то, что служит его целям, власти, влиянию и господству". Свидетельство этого — преобразования Петра I, оставившего русский народ "наполовину втянутым в мир культуры, наполовину пребывающим в путах сил природы". Но и такой народ демонстрирует силу и могущество; он "с обликом человека и телом льва есть сфинкс". Россия стоит перед Европой и задаёт ей загадку будущего.
Предпочтение в созидании будущего Бауэр отдаёт России. К этому его побудило знакомство с деятельностью русских мыслителей, перенёсших философию Гегеля на русскую почву. (В Московский университет гегелевская философия пришла в 1826 г.) "Является ли, — спрашивает Бауэр, — случайным то, что в тот самый момент, когда духовное превосходство метафизики пришло к концу, одна нация (русская), которая с начала своего существования была чужда философии Запада, претендует на особое влияние?" И сам отвечает: "Нет! Не является!"
Исследуя духовность России, Бруно Бауэр попытался провести сравнительный анализ культур Востока и Запада. Приоритет в современном культурном развитии он отдавал Западу — прежде всего в духовном мире, но по-своему понимал это преимущество. Относительно религиозной исключительности Запада он рассуждал в том смысле, что христианство нашло своё "блестящее выражение" в жизни немцев, что их жизнь есть борьба "гордой и сильной индивидуальности с самой собой", борьба противоречий. Ничего этого в религиозной жизни русского человека нет. Она, по Бауэру, не знает внутреннего распада, внутренней борьбы, являя в самой себе нечто целое. А раз так, то вся "жизненная сфера" пронизана религией: семья, община, вся страна со своей национальной столицей "матушкой Москвой".
Из этого следует, что Запад в силу развитости и противоречивости своего духовного мира исчерпал себя и дошёл до неизбежной катастрофы. А Восток в ожидании самораскрытия, самоутверждения должен "выступить вперёд", для того "чтобы сохранить порядок и спокойствие на континенте, необходимые для роста и созревания новых идей".
Для Бауэра преимущество Востока перед Западом заключается и в международном положении и значении России. Исходя из естественного ("природного") положения России, ей суждено определять историческую судьбу всей цивилизованной Европы, и не потому только, что Европа исчерпала себя духовно и морально, а потому, что она переживает интенсивное пробуждение масс и, как следствие этого, гибель традиционной цивилизации.
Бруно Бауэру дважды не повезло в жизни. В своей критике христианства он оказался в ловушке, устроенной Гегелем. Подобное случилось и с его "решением русского вопроса". Изучив точку зрения Гакстгаузена на земельную собственность, Бауэр стал её пленником. Он был вынужден признать русское крестьянство исторической силой, способной спасти старый мир от гибели, поскольку оно оказалось не тронутым влиянием традиционной цивилизации… Подлинное значение России осталось для него неразгаданным.
После 1855 г. Бауэр зарабатывал журналистикой в редакции правительственной газеты "Die Zeit". Ни его общественная, ни научная деятельность особого значения уже не имели. Последние десять лет он жил отшельником в Рихдорфе.
Создатель "абсолютной критики", неистово отвергавший основы христианского вероучения, выступавший против Церкви, Бруно Бауэр остался пленником гегелевской философской системы, отнявшей у него всё и ничего ему не давшей. Он умер в бедности, забытый всеми.
