Конфессиональная принадлежность, как и национальный язык, является основой этнической самоидентификации, факторами которой в зависимости от конкретных обстоятельств также могут быть территория, язык, обычное право и другие отдельные элементы культуры. Тенденция национального самоопределения граждан через религию имеет в нашей стране длительную предысторию. В частности, Ю. А. Иванов, анализируя мировоззренческую систему жителей русской провинции в конце XIX – начале XX в. , отмечает, что для большинства "указание на конфессиональную принадлежность к православию на протяжении нескольких столетий служило эквивалентом национальной самоидентификации" (Иванов Ю. А. "Уездная идеология". Религиозно-политическая жизнь российской провинции 1860 – 1910 гг. Иваново. 2001 г. , стр. 52). В то же время в жизни этнических мусульман подобную роль играл ислам.
В условиях "кризиса идентичности" народов России, ставшего результатом возникновения идеологического вакуума в конце 1980-х – начале 1990-х гг. , активизировалась коммуникативно-интегративная функция религий, которые стали выступать в качестве объединяющей силы для локальных сообществ. Социологические исследования свидетельствуют о том, что сегодня религия заняла прочное место в мировоззренческой системе россиян. При этом исследователи преимущественно обращают внимание на позитивные аспекты "религиозного возрождения", хотя ситуация, на наш взгляд, далеко не так однозначна. В современных условиях для многонациональной и многоконфессиональной страны массовая религиозность граждан является потенциально конфликтогенным фактором. Некоторые обстоятельства этого рассмотрены ниже.
Мировоззренческий кризис и активизация религиозной жизни
В научной литературе многократно отмечалось, что предпосылки распада СССР были заложены еще при его создании введением административного деления страны по национальному принципу, в результате реализации которого возникло фактическое неравенство между "титульными" и "нетитульными" народами, а также неопределенность статуса русского большинства (Зорин В. Ю. Государственная национальная политика в России: историко-политологический анализ. Диссертация д. п. н. М. , 2003 г. , стр. 44. Тишков В. А. Концептуальная эволюция национальной политики в России. М. , 1996 г. , стр. 4. Туровский Р. Ф. Политическая география. Москва-Смоленск, 1999 г. , стр. 210-215).
В "эпоху перестройки" вопрос о концептуальном пересмотре трактовки понятия "нация" и подходов к построению системы межнациональных отношений на государственном уровне не ставился, не был поставлен он и позднее. Думаю, в первую очередь ввиду того, что его радикальная постановка тогда (равно как и сейчас) напрямую затронула бы сферы влияния многих групп и могла вызвать серийные конфликты центра с национальными элитами.
Во многом под влиянием этих соображений в середине 80-х – начале 90-х гг. XX века доминировала противоположная позиция, не менее опасная: интеллектуальная и политическая элита того времени очень часто прямо и косвенно поощряла развитие этнонационализма, который впоследствии стал одной из причин развала СССР, "парада суверенитетов" и всплеска сепаратизма внутри Российской Федерации. В частности, В. А. Тишков вспоминает о поведении поэта-депутата Е. Евтушенко, требовавшего, чтобы президент СССР присягал не народу, а народам Союза, что в принципе противоречит трактовке понятия "народ" как совокупности всех граждан государства, вне зависимости от их национальной принадлежности.
Обозначенный подход не был достоянием кулуарных обсуждений, он активно транслировался через СМИ, если не прямо, то косвенно – путем педалирования отдельных элементов этнической идентичности. Конечно, для того чтобы говорить о существовании централизованной информационной политики, направленной на дезинтеграцию народов СССР, нет фактических оснований. Хотя появление альтернативных источников информации и резкое снижение государственного контроля за количеством, качеством и содержанием информационных сообщений сыграли существенную роль в изменении характера самоидентификации граждан страны. Эта "информационная работа", безусловно, повлияла на то решение о роспуске СССР, принятое вопреки результатам референдума 1991 года, на котором большинство населения проголосовало за сохранение единого государства, не вызвало массового политического протеста.
Одной из ключевых характеристик "перестроечного" процесса в СССР являются повышение открытости информации в областях, ранее считавшихся "запретными" для широкого публичного обсуждения, и как следствие рост общественного интереса к ним. Одной из таких тем была группа вопросов, связанных с проблемами религии и духовного поиска. Наряду с этим для рассматриваемого периода характерен высокий интерес к "альтернативной" истории собственного народа со стороны не только национальных меньшинств, но и национального большинства России.
На практике это привело к разрушению господствовавшей системы мировоззрения по двухступенчатой схеме: сначала появились "зеркальные" мифы, в которых прежние "злодеи" выступили в роли "жертв", а потом "мифы второго поколения" также были разрушены, ибо "новые герои" (Тухачевский, Троцкий, Николай II и многие другие) в свою очередь подверглись разоблачению (Цуладзе А. Политическая мифология (из чего же сделаны герои?) // Советник, N 9, 2003 г. , стр. 47).
Именно разоблачительный тон был лейтмотивом информационной политики большинства СМИ конца 80-х гг. XX века, эта тенденция сохраняется и сейчас. На фоне господства информации негативного характера не может родиться никакой новой формулы гражданской консолидации, поэтому в условиях разрушения советской системы институтов и ценностей, ставших традиционными для большинства граждан, вполне закономерным выглядит рост религиозности и национализма, которые стали постепенно замещать нишу ушедшей объединительной идеологии. Этот процесс закономерен: в условиях "кризиса идентичности" всегда происходит сплочение людей в рамках традиционных общностей – этнических, клановых, конфессиональных.
Не надо забывать, что на протяжении всего существования СССР религия не утратила своего значения в качестве атрибута этнической идентичности, в особенности у народов, традиционно исповедующих ислам. Официально в Советском Союзе политическая установка на интеграцию как мировоззренческое сближение народов была выражена вполне определенно и формулировалась в виде стратегической задачи формирования "единой исторической общности – советский народ", но этническое самосознание (в частности, его религиозный аспект) продолжало реализовываться в сфере бытовой культуры и косвенно влияло на политические процессы (Социально-культурный облик советских наций. Отв. ред. Арутюнян Ю. В. , Бромлей Ю. В. М. , 1983 г. , стр. 271-273).
Религия и этнонационализм
Распад единого "вненационального" союзного государства дал кумулятивный выход националистическим настроениям. Политизация этничности привела к институциональному оформлению идеологии этноцентризма в ряде регионов России (Чечня, Татарстан и др.), что препятствовало и продолжает препятствовать развитию единого гражданского самосознания россиян. Во многом это последствие того, что на момент распада СССР у народов РСФСР уровень самоидентификации с Россией был чрезвычайно низок, большинство считало себя "советскими гражданами". С тех пор для существенной части жителей ряда "национальных" субъектов Федерации принадлежность к "своему" региону является более приоритетной, чем к стране в целом.
Последняя тенденция наиболее выражена у верующих, не принадлежащих к наиболее массовой конфессии РФ – православию. К примеру, по данным социологического исследования, проведенного в 2000-2001 гг. более половины мусульманской молодежи Татарстана считают себя только гражданами своей республики (Ходжаева Е. А. , Шумилова Е. А. Возрождение религии и этническая идентичность татарской молодежи в Республике Татарстан // Социологические исследования, N 3, 2003 г. , стр. 106). Эту тенденцию косвенно подтверждают данные исследования, проведенного среди мусульман Европейской части России в 2001-2002 гг., относительно малое число опрошенных испытывают чувство общности с согражданами: 9 % – с россиянами, 10 % – с жителями СНГ, 4, 5 % – с общностью "советский народ" (Газиева Г. , Мельков С. Мусульманская умма в современном российском обществе. М. , 2003 г. , стр. 58-59). Поэтому нет смысла отрицать, что религиозная принадлежность, являясь важнейшим фактором этнической самоидентификации, играет не последнюю роль в процессах дезинтеграции многонационального общества.
В период перестройки, на волне отрицания "воинствующего атеизма" сформировалось крайне позитивное отношение общественного мнения к религиозным культам, в первую очередь православию, обращение к которому часто рассматривалось как восстановление прерванных традиций дореволюционной России. По данным опроса ВЦИОМа, проведенного в Санкт-Петербурге в 2002 году, трое из четверых опрошенных (75 %) считают, что религия в современном обществе играет конструктивную роль. Причем это мнение высказали даже люди, исповедующие атеистические убеждения.
В распоряжении автора нет качественных исследований, направленных на выявление ассоциативного ряда понятия "религия", но можно предположить существование стереотипа массового восприятия, согласно которому религиозная деятельность чаще всего связывается с благотворительностью и другими гуманитарными инициативами, хотя на практике интересы религиозных объединений очень тесно переплетаются с политической и экономической сферами жизни.
Основной онтологической характеристикой большинства религий является эксклюзивизм, то есть декларация того, что путь, избранный данным сообществом верующих (общиной, Церковью и т. п.), является единственно верным. Поэтому в качестве общенационального консолидирующего фактора (здесь понятие "нация" я трактую в гражданском смысле) религия может выступать только в рамках моноконфессионального и мононационального общества, в котором определенной конфессии придан статус государственной, что делает ее частью национальной идеологии (примером этого являются Исламская Республика Иран и ряд других "исламских" государств).
Для гетерогенных обществ массовая религиозность граждан и возникновение неравенства конфессий являются потенциально конфликтогенным фактором. Конечно, в качестве контраргумента здесь может быть приведен опыт Российской империи и других государственных образований имперского типа, для которых в целом был характерен достаточно высокий уровень веротерпимости в условиях наличия конфессиональной иерархии. Однако не надо забывать, что именно существование данной иерархии и наличие дискриминации определенных этнических групп по конфессиональному признаку привели к революционным последствиям и разрушению этих государств.
В этой связи одной из самых негативных тенденций последних лет является то, что под влиянием информационной политики большинства СМИ в массовом сознании национальная принадлежность все более устойчиво связывается с принадлежностью конфессиональной ("русский – значит, православный", "чеченец – значит, мусульманин" и т. п.) (Мчедлов М. П. , Гаврилов Ю. А. , Шевченко А. Г. Мировоззренческие предпочтения и национальные различия // Социологические исследования, N 9, 2004 г. , стр. 95). Это вызывает перенос негативного или позитивного отношения общества с национальности на религию и обратно. В контексте широкого разброса субъективных оценок различных религий и национальностей данная тенденция является отнюдь не безопасной и может служить фактором дестабилизации.
Начиная с 1985 года СМИ последовательно стимулировали общественный интерес к религиозным культам, что стало основной причиной роста псевдорелигиозности среди россиян, а в середине 90-х гг. те же самые источники массовой информации начали активно спекулировать на религиозной (и национальной) разобщенности граждан, провоцируя конфликты и развитие ксенофобии в российском обществе.
Сайд-Магомед Баширов в своем исследовании, посвященном роли СМИ в совершенствовании межнациональных отношений, приводит некоторые выдержки из публикаций центральных газет, не нуждающиеся в комментариях. Например, "Их религия – война" ("Известия") или "пора признать, что уже 20 лет все цивилизованное человечество ведет войну с исламом" ("Московские новости") (Баширов С. – М. В. СМИ как механизм совершенствования национальных отношений. Диссертация кандидата политических наук. М. , 2004 г. , стр. 25, 50). Подобные случаи злоупотребления свободой слова не единичны, особенно в периоды обострения ситуации на Северном Кавказе, и, как правило, остаются без судебного преследования, хотя с учетом того, что в России проживают около 20 миллионов мусульман, представляют собой факт разжигания межконфессиональной и межнациональной розни.
Обратимся к недавнему прошлому. В 1997 году установка массового сознания на увязывание религиозной и этнической принадлежности была еще не столь заметна, хотя данная тенденция уже начала развиваться. В этом контексте симптоматичны данные социологического исследования, проведенного в Республике Татарстан под руководством Р. Мусиной в то время: более 87 % опрошенных русских ответили, что чувствуют себя "близкими" или "очень близкими" с татарами, но близость с мусульманами ощущали вдвое меньше опрошенных. Такая же картина была среди татарского населения: среди них "близость" с русскими чувствовали около 96 %, но с православными – только 26 %. Следовательно, можно сделать вывод, что по мере того как русские и татары будут осознавать друг друга не только инородцами, но и иноверцами, межнациональные отношения в республике станут ухудшаться.
Более того, социологические исследования указывают на корреляцию между ростом положительного отношения к православию и негативного – к другим религиям (Фурман Д. Е. , Каариайнен К. Религиозная стабилизация. Отношение к религии в современной России. // Свободная мысль-ХХI, N 7, 2003 г. , стр. 21). То есть в силу естественных (и не только) причин создаются условия для выстраивания новой конфессиональной иерархии, в которой РПЦ занимает лидирующее место, традиционные конфессии вновь обретают статус "терпимых" религий, а остальные религиозные направления остаются в "теневом поле", получая крайне негативную оценку общественного мнения. Таким образом, конфессиональная политика РФ демонстрирует тенденцию возвращения к состоянию до 1917 года, когда существовала "первенствующая религия", а наряду с ней – "терпимые" и "гонимые". О движении общества и государства в данном направлении свидетельствует и публичная дискуссия вокруг законопроекта "О традиционных религиозных организациях в РФ", призванного закрепить "особый статус" ряда конфессий.
Эта тенденция очень опасна, так как способствует распаду еще не до конца оформленной системы российского общества: в результате ее развития человек в первую очередь станет оцениваться общественным мнением не как гражданин единой страны, а как член религиозной общины или представитель своей национальной группы. Проявления этого можно заметить уже сейчас.
Квазирелигиозность россиян и манипулятивные технологии в политике
Надо подчеркнуть, что основная угроза единству российского социума исходит не от религий как таковых, а от "моды на религию", возникшей во времена перестройки. Большинство россиян, особенно из числа молодежи, имеют весьма поверхностное представление о догматах конфессий, последователями которых себя считают, что создает почву для многочисленных злоупотреблений общественным доверием со стороны псевдорелигиозных лидеров и "этнических антрепренеров", которые пытаются играть на религиозных чувствах граждан.В силу достаточно низкого уровня гражданской консолидации российского общества рост квазирелигиозности населения может стать одним из факторов возрождения сепаратистских настроений в стране. По данным ВЦИОМа в 1989 году лишь 30 % опрошенных россиян считали себя православными, в 1993 году их было уже 50 %, а в 1994 – 57 %. Еще выше уровень реальной и декларативной религиозности среди мусульман: в 1994 году в Татарстане верующими мусульманами себя называли 86 % сельских жителей и 66, 6 % горожан. Сегодня расслоение общества по религиозному принципу еще более усилилось, о чем свидетельствует рост числа верующих – с 23 % в 1991 г. до 44 % в 2002 г. (Фурман Д. Е. , Каариайнен К. Религиозная стабилизация. Отношение к религии в современной России. // Свободная мысль-ХХI, N 7, 2003 г. , стр. 25).
Конечно, было бы неверно сводить проблему сепаратизма исключительно к религиозным и идеологическим основаниям, но в контексте непростого социально-экономического положения большинства населения нашей страны и отсутствия внятной этноконфессиональной и информационной политики государства есть все условия для развития экстремистских идеологий.
Наиболее ярким примером реализации стратегии последовательных политических спекуляций на этноконфессиональной основе является успешная деятельность чеченских сепаратистов. Следует особо отметить, что устойчивый успех их деструктивной идеологии был бы невозможен без хорошо организованной информационной работы, которая включала в себя два компонента:
во-первых, тотальный контроль "руководства республики" за региональными средствами массовой информации;
во-вторых, содействие федеральных СМИ, в кратчайшие сроки создавших сепаратистам имидж "благородных разбойников", борцов за национальную независимость и истинную веру руками таких журналистов, как А. Политковская, Е. Масюк, и других им подобных.
Данная ситуация является хорошим иллюстративным примером низкого уровня социальной ответственности российских журналистов, которые не столько в результате злого умысла, сколько вследствие низкого уровня осмысления политических процессов, происходящих в стране, своими действиями способствуют развитию крайних форм этнонационализма и экстремизма на религиозной основе.
Следует особо подчеркнуть, что, несмотря на то, что лидеры боевиков активно используют религиозную терминологию в своей пропаганде ("джихад", "газават", "путь шахида" и др.), их идеологическая система не имеет ничего общего с догматами ислама, по природе своей она гораздо ближе к программам ультраправых партий (Хачилаев Н. Руководство к программе всемирного восстания мусульман. Из книги "Наш путь к Газавату". 1999 г.).
Ислам, как и любая другая мировая религия, наднационален, именно поэтому стереотипная увязка религиозного и этнического факторов на уровне массового сознания столь опасна. Повышенная адаптивность ислама к традициям и культуре разных народов создает обманчивую видимость его родства с национальными корнями, но "чеченский" ислам не может быть правильнее "дагестанского" хотя бы потому, что ни тот, ни другой не может существовать в качестве независимого явления. Эту точку зрения подтверждают и заявления религиозных лидеров. В частности, первый заместитель председателя Духовного управления мусульман Республики Татарстан Валлиула-хазрат Якупов, рассуждая о соотношении религиозного и национального на "круглом столе" "Ислам и СМИ", отметил: "В исламе найдена золотая середина: здесь уважается национальная культура, потому что татарский ислам, турецкий ислам абсолютно не похож на персидский илам или ислам Саудовской Аравии. Но в то же время – это единое целое" (Ислам и средства массовой информации. Материалы круглого стола. Казань, 2004 г. , стр. 57).
Конечно, объективное рассмотрение сущности догматов ислама не входит в задачи тех "политиков", которые спекулируют на этноконфессиональной проблематике ради реализации узкогрупповых интересов. Гораздо важнее то, что в рамках кампании по противодействию экстремизму, разъяснительной работе, апеллирующей к фактам, а не эмоциям, уделяется недостаточное внимание.
Вместо этого активно тиражируются шаблонные образы народов и религий, порожденные бессистемной работой СМИ, что только усугубляет ситуацию, стимулируя дальнейшее отчуждение между народами России.
В этой связи необходимо отметить еще один факт: официальное игнорирование религиозной сферы жизни общества в период существования СССР привело к тому, что уровень "религиозного образования" большинства населения (даже среди тех, кто считает себя приверженцем определенной конфессии) был и остается чрезвычайно низким. Основным источником информации о доктринах тех или иных религиозных направлений остаются все те же СМИ, которые преимущественно ориентируются на требования рынка, а не объективности. Следствием этого является низкий уровень информированности граждан о специфике различных конфессий в контексте российской действительности, что создает благоприятные условия для распространения экстремистских учений, опирающихся на этноконфессиональную основу.
Одной из мер, направленных на коррекцию данной ситуации, может стать повсеместное введение предмета "Религиоведение" в программу средней школы (не "Основ православия" или какой-либо другой религиозной традиции, а дисциплины, дающей непредвзятый научный анализ доктрин различных вероисповеданий). Такой метод информирования молодежи, не содержащий элементов религиозной пропаганды, может стать эффективным инструментом противодействия экстремизму и оптимизации межнациональных отношений в России.
Проблемы оптимизации государственно-конфессиональных отношений в РФ
В самом общем виде можно выделить три модели государственно-конфессиональных отношений: "восточную", "американскую" и "западно-европейскую" (Симонов И. В. Религиозные традиции России и проблема модели государственно-религиозных отношений на современном этапе. Статья. 1997 г. Адрес текста в Интернете: http: //isimonov. narod. ru/ tekst-s/model. htm). Первая предполагает наличие господствующей религии, вторая – равное удаление всех религиозных объединений от государства, а третья – кооперацию между государством и наиболее влиятельными религиозными организациями.
Современная Россия, несмотря на декларируемую приверженность "американской модели", на практике пытается реализовать "западно-европейскую", хотя тяготеет к "восточной". У этой парадоксальной ситуации есть исторические причины. Около тысячи лет православие играло в истории российского государства особую роль и имело особый юридический статус. Конфессиональная политика России может быть условно разделена на два этапа: "до" и "после" 1773 г. Это деление связано с принципиальным изменением отношения государства ко второй по численности конфессии страны – исламу. В 1773 г. указом императрицы Екатерины II ему был придан статус "терпимой религии", следствием чего стало учреждение Оренбургского магометанского духовного собрания в 1788 году. Это государственное решение завершило этап насильственной христианизации значительных групп населения страны.
Конечно, в силу политических, юридических и социально-психологических причин говорить о существовании "свободы совести" в современном понимании этого явления в Российской империи смысла нет, хотя уровень веротерпимости в ней по сравнению с другими странами был достаточно высок. Существовали определенные надрелигиозные основы гражданской консолидации: в частности, православный император был повелителем всех подданных, вне зависимости от их вероисповедания, которым предписывалось молиться за него по собственному обряду (это положение отражено в Своде законов Российской империи).
После Октябрьской революции произошла радикальная инверсия значения религии в жизни всех народов России, четко артикулированная в Декрете СНК "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви" от 23 января 1918 г. , который декларировал положение о светском характере государства, что должно предполагать нейтралитет государства в вопросах религиозной веры. Последнего не произошло – на смену навязываемой религиозности пришел не менее "обязательный" атеизм. Но 70-летняя работа дала свои результаты: как уже говорилось выше, сегодня религиозность россиян во многом носит формальный, обрядовый характер: регулярно посещает храм только один из сотни – это 1, 5-2 млн. человек (Ворсобин В. Как духовные отцы поделили Россию //"Комсомольская правда", 18 января 2005 г.). В таких условиях оптимальным является не возвращение к имперской "конфессиональной иерархии", а следование "американской модели" государственно-конфессиональных отношений с акцентом на создание общегражданских форм солидарности. Что этому препятствует? Причин несколько, но самая главная лежит на поверхности.
Никто не будет отрицать, что в сущности группы верующих – это электоральный ресурс, причем достаточно хорошо организованный. Технология контроля государства над определенными группами населения через посредничество религиозных лидеров известна давно и активно применялась в Российской империи. Сегодня ее возрождению способствует высокий уровень доверия к религиозным институтам (в первую очередь РПЦ) со стороны населения, который во многом связан с отсутствием гражданской объединительной идеологии или "национальной идеи", то есть не является следствием глубокой религиозности россиян.
Необходимо помнить, что конфессии, как и политические партии, постоянно находятся в состоянии конкурентной борьбы. Причем в отличие от политических религиозные объединения в первую очередь руководствуются не законодательством РФ, а установками, которые, по мнению их приверженцев, даны "свыше", вследствие чего возможен только очень относительный уровень контроля за их деятельностью. Именно поэтому принцип отделенности религии от государства должен соблюдаться принципиально, последовательно и жестко.
Любая попытка выстраивания "конфессиональной иерархии" неизбежно повлечет за собой конфликт: уже сейчас представители традиционных конфессий РФ высказывают недовольство "особым статусом" РПЦ, который еще нигде не закреплен официально.
Избежать проблем в сфере межконфессиональных отношений можно только одним способом, а именно – "равноудалить" от государства все религиозные институты и организации. Если пункт 2 статьи 14 Основного закона России, который гласит, что "религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом", будет реализован на практике, напряженность в данной сфере значительно снизится.
Проблема религиозной самоидентификации, оказавшаяся в центре общественного внимания в эпоху перестройки, должна вновь вернуться в сферу частной жизни, стать исключительно личным делом граждан.
Что касается проблемы "возрождения духовности", то ее следует решать не методами пропаганды религиозных культов (в том числе и традиционных для нашей страны), а путем апелляции к гуманистическим ценностям, идеалам интернационализма и исторического единства российского общества.Огромную роль в этом процессе играет развитие отечественной системы образования, в первую очередь сохранение всеобщей доступности знаний.
Средний уровень образования в обществе напрямую связан со степенью лояльности его граждан к экстремистским религиозно-политическим учениям: чем выше первый, тем ниже второй. Давно доказано, что человек с неразвитым мышлением легче поддается на провокации, более подвержен воздействию манипулятивных технологий и не может предвидеть стратегические последствия своих поступков. В то же время необразованный человек более религиозен: социально-маргинальный состав верующих подтверждают прикладные исследования, проведенные в постперестроечный период (Фурман Д. Е. , Каариайнен К. Религиозная стабилизация. Отношение к религии в современной России. // Свободная мысль-ХХI, N 7, 2003 г. , стр. 28).
Поэтому именно знание, а не вера может стать стратегической преградой на пути распространения различных проявлений экстремизма.
Филь Мария Сергеевна – аспирант кафедры мировой и российской политики МГУ
28.09.2005
Источник: Власть
