Сергей Сергеевич, расскажите, почему вы начали заниматься философией и религиозной мыслью, ведь изначально вашей специальностью были физика и математика? Есть ли, на ваш взгляд, какие-то связи между этими областями?
- Философия и религиозная мысль меня изначально влекли не менее, чем физика и математика. Но делать эту область своей профессией в юности я не стал – пожалуй, по двум причинам. Во-первых, мне, как герою Пастернака, долго казалось, что "философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни, и заниматься ею одной так же странно, как есть один хрен". А во-вторых, вся сфера и атмосфера дозволенной, официальной философии вызывали неприятие – даже тогда, когда альтернативные, христианские воззрения у меня еще не сложились. Что же до связи двух ареалов мысли, то она может таить в себе опасность. Обращение ученых-естественников к философии – типичное явление, особенно в России, где подобных ученых легион; только чаще всего на их философствовании остается несмываемая печать чуждого, "технарского" способа мышления. Мне же, надеюсь, помогло то, что я занимался слишком многими предметами – как физикой, так и математикой, как философией, так и богословием, а еще отчасти и изящной словесностью – и всегда остро ощущал, что в каждой из предметных сфер не только свой метод, но и своя оптика, свой особый род разума.
- Какое влияние оказала на вас религиозная философия?
- Религиозной философией правильно называть некий смешанный философско-богословский жанр, развивавшийся в России в определенный период и ныне сошедший уже со сцены. Я эту философию изучал, писал о ней и критиковал ее, но занятием более важным для меня было многолетнее и многостороннее изучение исихазма, православной духовной практики. Только духовная практика – специфическое явление: если пытаться ее изучать как инфузорию под микроскопом или хотя бы как обычный социальный феномен, плоды будут скудны и обманчивы. "Ничего нет скудней ума, который без Бога принимается рассуждать о Боге", – говорили подвижники. Но это еще не означает, что лишь подвижники, всецело пребывающие внутри практики, могут иметь ее адекватное, неискаженное понимание. Есть третья позиция сознания – позиция заинтересованной обращенности навстречу духовному явлению, его сопереживающего восприятия и углубляющегося диалога с ним. Тогда сознание в известной мере разделяет опыт практики, само изменяется под его действием, влиянием – и обретает его понимание в этом обоюдном, диалогическом процессе.
- Можно ли сегодня говорить о существовании живой традиции исихазма, или исихазм как "умное делание" остался в истории, в трудах христианских богословов?
- В конце XIX века почти одновременно появились на свет греческий оригинал и славянский перевод "Добротолюбия" – обширного свода классической исихастской литературы, с IV века и по XIV, от Антония Великого до Григория Паламы. Это событие стало первой вехой возрождения исихастской традиции – "Филокалического возрождения", которому предстояло стать мощным духовным движением, затронувшим все страны православия. XIX в. – эпоха расцвета исихазма в России, когда появились и крупнейшие учители "умного делания" – Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, и великий христианский мистик Серафим Саровский, и интереснейшее явление русского старчества, ставшее новым словом в древней и непростой теме об отношениях между монашеством и мирским обществом. В XX веке жизнь традиции не иссякла, вопреки всем катаклизмам истории, и сегодня в России и в мире тут и там продолжают жить очаги исихастской практики. Первое место среди них на протяжении многих веков принадлежит монастырям Афона.
- В какой мере повлиял исихазм на восточнохристианскую и русскую культуру?
- Еще недавно восприятие исихазма в обществе и культуре было таким: само слово "исихазм" было практически неизвестно в широкой среде, о сколько-нибудь значительных влияниях исихазма никто и не думал говорить. Специалисты считали исихазм как школу молитвы узким и маргинальным явлением, а более широкий феномен православного подвижничества значимым не для культуры, а лишь для "низовой", народной религиозности. Сегодня ситуация едва ли не противоположна: исихазм становится расхожим словом, поминаемым к месту и не к месту, а влияние подвижничества видят везде и всюду, возводят к нему чуть ли не всю русскую историю и культуру. Истина, как обычно, посредине. Исихазм – школа мистико-аскетического опыта. Такие явления по самой своей природе не находятся в центре публичной или культурной жизни. Но они несут высокий духовный заряд, действие которого излучается в окружающую среду, и потому способны оказывать глубокое, сильное влияние. Только будет ли это влияние воспринято – зависит уже от свойств среды, от исторических и прочих условий.
С Византийской эпохи во всем ареале восточного христианства культура изначально впитала глубокое исихастское влияние. В дальнейшем традиция, переживая упадок, утеряла культуротворческий потенциал; культура же, в свою очередь, вестернизовалась и утеряла связь с традицией. Однако с XIX столетия наметился обратный поворот, тенденции к новому сближению, которые отчетливо прослеживаются, например, в феномене культурного влияния Оптиной Пустыни. Эти тенденции осмыслила и существенно поддержала богословская мысль русской эмиграции, и сегодня они сохраняют шансы дальнейшего развития.
- Что для вас означает понятие "духовная традиция" применительно к российским реалиям? Можно ли говорить о конфликте духовных традиций в современном мире?
- Понятие духовной традиции мной определено и проанализировано на общем уровне в недавней книге "Опыты из русской духовной традиции". Я связываю его воедино с духовной практикой – в России, стало быть, с исихазмом. Отношения между разными духовными традициями характеризуются прежде всего не конфликтностью, а несовместимостью. Каждая традиция связана с некой духовной практикой, а каждая практика – единый процесс, любая ее ступень связана с финалом, к которому она устремляется, и необходима на своем месте; так что если эти ступени произвольно менять, практика уже не будет вести к нужному финалу, уклонится с пути. Поэтому духовные традиции – замкнутые организмы, которые нельзя соединять, комбинировать без непоправимой утраты их существа. И, как отсюда понятно, для них типичны скорей тенденции к самозамыканию и уходу вглубь, чем агрессивно-конфликтные установки.
- Вы являетесь автором нового направления гуманитарной науки – синергийной антропологии. Расскажите подробнее о сути и принципах этого направления.
- Синергийная антропология – прямой плод моих исследований исихазма. Реконструировав тщательно исихастскую антропологию, я обнаружил в ней два общих принципа: "энергийность" и "предельность". Согласно первому принципу человек трактуется как "энергийное" образование, организованная система разнообразных физических, психических, интеллектуальных проявлений, которые именуются "энергиями". Согласно второму принципу во множестве всех антропологических проявлений решающую роль играют "предельные проявления" – те, в которых человек выходит к пределам собственной конституции, так что начинают меняться определяющие признаки самого способа человеческого существования. Дальнейшая работа показала применимость этих принципов (заметим, что оба они отнюдь не свойственны классической европейской антропологии!) в качестве базовых принципов общей антропологической модели, говорящей уже не о человеке в духовной практике, а о человеке вообще. В такой модели центральным понятием выступает "антропологическая граница" – система всех предельных проявлений человека. Целый ряд приложений этой модели – к проблемам современного антропологического кризиса, глобализации, художественного творчества и др. – разобран в моей новой книге "Очерки синергийной антропологии".
- Что представляет собой созданный вами недавно Институт синергийной антропологии?
- Развитие синергийной антропологии – обширная трансдисциплинарная проблематика, затрагивающая весь цикл гуманитарных наук и требующая отнюдь не индивидуальных, а коллективных усилий. Идеи и методы синергийной антропологии открывают новые возможности практически для всех наук о человеке.
С середины 90-х гг. этой проблематикой под моим руководством занимались Лаборатория синергийной антропологии Института человека РАН и Научная школа, входившая в федеральную программу ведущих научных школ. Затем в начале 2005 г. был создан Институт синергийной антропологии (ИСА), имеющий статус автономной некоммерческой организации. Работа ИСА лишь начинает развертываться, но уже действует открытый научный семинар, ведется сайт. Читаются и курсы лекций, ибо задачи ИСА носят не только научный, но и педагогический характер. На началах партнерства с Высшей школой экономики мы знакомим студентов и преподавателей этого вуза с идеями нашего направления и привлекаем их к нашей проблематике.
Источник: НГ-Религии
