На какой-то другой неделе можно было бы с удовольствием углубиться в описание драки Кашпировского с каким-то мелким человечком, старательно задиравшим его и получившим искомое (в передаче Андрея Малахова "Пусть говорят"). Можно было бы опять восхититься Глебом Павловским, который по поручению начальства отвечает за наш полиморсос (политико-моральное состояние) и который пугал простой народ тезисами, звучавшими как призывы ЦК КПСС к Новому году и Рождеству (последний тезис – "Побеждают требующие неперемен!").
Наконец, можно было проанализировать пышное празднование Дня работников органов безопасности (ФСБ) РФ: от фильмов, в которых они неизменно представали рыцарями в белых плащах ("Пятьдесят на пятьдесят", "Судьба резидента" и др.), до концерта с высочайшим присутствием и выступлением Маши Распутиной. Показали даже знаменитый своей глупостью и провалившийся в прокате фильм "Личный номер", в котором опальный российский олигарх Лев Михайлович Покровский, живущий в Лондоне (это чтобы никто не догадался, о ком речь), нанял арабских и чеченских террористов, которые должны захватить заложников в московском цирке, а он (опальный олигарх) прилетит и всех освободит, после чего станет спасителем отечества и новым президентом.
Однако ФСБ проводит блестящую операцию, то есть все разворачивается не так, как было на "Норд-Осте", а красиво, легко, гуманно: всех заложников освобождают, всех террористов мочат, причем особенно отличается один майор ФСБ, по ходу дела спасающий мир, а олигарх Покровский, скрежеща зубами, поворачивает свой самолет обратно в Лондон. Все идеально и гениально.
Однако обо всем этом рассуждать на самом деле нет нужды, потому что ТВ начало показывать фильм, поставленный по знаменитому роману, в котором есть вся эта суетная и смешная жизнь – от драк "салонного мага" Кашпировского и политических фантасмагорий мелкого беса Павловского до "белого плаща с кровавым подбоем". В свое время спорили, мог ли ходить Пилат Понтийский в таком плаще, но в любом случае "кровавый подбой" – гениальная и всеобъемлющая метафора.
Понятно, что я имею в виду роман "Мастер и Маргарита" и фильм Владимира Бортко – центральное событие духовной жизни РФ в период с 19 по 29 декабря. На отчетную неделю пришлось полфильма.
Роман универсальный, объемлющий всю нашу жизнь. Во-первых, схвачена та квинтэссенция совковости, которая оформилась в сталинские 1930-е годы, когда роман создавался, и останется еще надолго; во-вторых, показано, как универсально подавляется творческое начало – и в I веке, и в ХХ. Себя и судьбу своих произведений Булгаков сравнивал не столько с мастером и его романом о Пилате, сколько с Иешуа и его учением: уничтоженный при жизни, он затопил мир славой после смерти. И, самое смешное, оказалось, что это не мания величия, а точный прогноз. Роман внутри себя содержал метатекст – предсказание судьбы самого романа, именно это двоение поразило больше всего в 1966 – 1967 гг., когда роман впервые был напечатан в СССР. То есть так же, как точность предсказания Воланда об отрезанной голове Берлиоза потрясла Ивана Бездомного, советских читателей поразила точность булгаковского предсказания.
Уже В. Лакшин, автор первой более-менее обстоятельной статьи о романе ("Новый мир", 1968), осторожно фиксировал "что-то вроде "моды на Булгакова"". За сорок лет, прошедших с момента публикации, сформировалась мифология романа – "лучшего русского романа ХХ века".
И вот фильм Бортко этот миф разрушил. Точнее, фильм оказался – несмотря на завышенные ожидания, сформированные рекламой, – определенно неудачным, а зрелище мрачным, местами откровенно скучным, но это не конец мифа, просто фильм не вписался в мифологию и будет существовать отдельно от нее как неудавшаяся попытка.
Неудача фильма была запрограммирована. Главная причина: сценарист В. Бортко с его установкой на то, чтобы "снять так, как написано", просто передать фабулу, никак не соответствовал сложности романа. Роман Булгакова состоит из трех пластов, тематических и жанровых: исторического (Иешуа, Пилат), этнографически-бытового (Москва 1930-х гг.) и мистического (Воланд, демоны, бал Сатаны, списанные Булгаковым с дореволюционных оккультных романов В. Крыжановской). Главная аналогия Иешуа – мастер, она создает единую смысловую вертикаль (как принято говорить в литературоведении, парадигму). События 33-го года и 1930-х годов в равной мере конкретно-реальны и фантасмагоричны, они развиваются по одному сюжету, они однотипны. Все три пласта соединены у Булгакова не просто сюжетно, но спаяны стилистически. Найден универсальный стиль, с помощью которого легко переходить от пафоса к сатире, от сатиры к трагедии, от реальности к чертовщине, а от нее к лирике или священной истории.
Первая ошибка Бортко, еще не режиссера, а сценариста, – разрушение парадигмы. То, что надо было объединять, он старательно отдалял друг от друга. А режиссер Бортко вслед за этим, естественно, скатился в разнородные "чистые жанры" (к которым приучены нынешние режиссеры), развалив фильм на три: сцены с Иешуа сняты в жанре бесчисленных сегодня "страстей Христовых", Москва 1930-х – продолжение "Собачьего сердца" (под черно-белую хронику), мистическая линия снята в соответствии со всеми "Твин Пиксами" и тому подобными фильмами. Романное единство стиля развалилось.
Поэтому там, где у Булгакова – легкая сатира (изображение сотрудников "органов"), у Бортко – многозначительная зловещесть. Зловещими выглядят в фильме и Воланд со свитой – потому что к этому обязывает современная американская кинотрадиция.
У Булгакова все – именно все – написано с ощущением карнавальности происходящего, у Бортко карнавальность уничтожена. Отсюда главное отличие фильма от романа: роман бурлескный во всем, даже в изложении линии мастера, это дьявольский карнавал, а фильм "сурьезный", "насупленный". Что касается карнавала, то так получилось, что "Мастера и Маргариту" напечатали в 1966 – 1967 гг., а в 1965 г. вышла из печати книга русского философа М. Бахтина о Рабле, в которой была изложена теория карнавала, разработанная Бахтиным в 1930-е годы. Естественно, Бахтина тут же приложили к Булгакову, и все сразу разъяснилось. Это и было философское осмысление сталинских 1930-х годов – как дьявольского карнавала.
Для Булгакова это была еще и основа спасительной позиции: встать над временем и понять роль своего романа как метаописания сталинской эпохи, которое неизбежно принесет славу. Он не мог напечатать роман при жизни, знал это, но был счастлив, что оставляет его на будущее. Отсюда карнавальность, пусть и дьявольская, фантастическая месть режиму и критикам романа: А. Орлинскому (Латунский), Вс. Вишневскому (Мстислав Лаврович) и др.
Бортко просто не знал всего этого. Поэтому не смог собрать роман "Мастер и Маргарита" воедино, поэтому роман в его руках развалился на куски. Отсюда провалы с монтажом и ритмом (которого нет), отсюда, скажем, попытка изобразить тоску мастера в лоб – долгими скучными и бессодержательными планами, а ответственного сотрудника НКВД (В. Гафт) сделать похожим на Л. Берию. Эпизод в Варьете (гл. 12 романа) провален в фильме просто оглушительно: мхатовская пауза Воланда, в романе отсутствующая, делает всю сцену страшной, в то время как в романе она веселая.
Доминирующим жанром в фильме стал серьезно снятый "мистический детектив" (правда, тут сэкономили на Коте, которого позаимствовали с детсадовского утренника). Роман вышел из оккультных детективов Крыжановской 1910-х годов и к ним же вернулся. В итоге фильм у Бортко вышел "учебным" – вроде экранизаций "Дубровского" или "Муму". Не такой уж и плохой на нынешнем фоне, но бездарный. И очень плохо смонтированный. Мастер в романе произносит знаменательную фразу: "Пилат летел к концу...". Ощущения полетной легкости в фильме нет, фильм не летит, а тащится.
Впрочем, помимо вины режиссера есть обстоятельства и такие, которые от него не зависели. Роман был написан как антисоветский и именно в таком качестве был протащен в печать Константином Симоновым, который таким способом замаливал свои старые грехи. Это в огромной степени определило место и роль романа. Интеллигенция полюбила его, прежде всего, за оппозиционность. Рукописи сжигали, и знаменитая фраза о правде, которую говорить легко и приятно, звучала как девиз сопротивления. Детально выписанные сцены с Иешуа в стране принудительного атеизма выглядели в 1967 году тоже, мягко говоря, непривычно. Иными словами, роман воспринимался тогда как неожиданное нарушение запретов. Было веселое ощущение обмана всесильной власти.
Сейчас, когда опубликовать можно все, уже иначе воспринимается история с запретом на публикацию романа мастера о Пилате. Сейчас, когда православие стало государственной религией, нарушение канонов атеизма в виде библейских сцен тоже не звучит. И мистика – необычная для советской литературы, стала привычной для телезрителя. Кульминация восприятия "Мастера и Маргариты" осталась в прошлом, частично он еще актуален, но нет того идеологического взаимодействия с властью, с ее запретами, которое давало "МиМ" особую жизнь.
Два слова об актерах. Актеры с хорошей актерской школой (Басилашвили, Лавров, Золотухин) играют великолепно, актеры без школы, с эстрады и из сериалов (Безруков, Галкин, Олейников, Панкратов-Черный) играют плохо. Какая, однако, неожиданность.
26.12.2005
Источник: Город (СПб)|||
